Переговоры в Лондоне провели и руководители разведок США и Великобритании. В лондонской штаб-квартире МИ-6 на Бродвее 54 долго беседовали Дик Уайт и Честер Купер. Главной темой, естественно, был Карибский кризис.
Ход напряженной дискуссии был прерван помощником «Си». Войдя в кабинет шефа, он положил ему на стол срочную шифровку от московского резидента МИ-6. Неожиданная новость ошеломила переговорщиков. Из шифровки следовало, что советская контрразведка арестовала ценнейшего из послевоенных агентов МИ-6 и ЦРУ — полковника Олега Пеньковского.
КГБ медлил с арестом несколько месяцев, чтобы установить все контакты предателя. Но 22 октября шеф второго главка КГБ генерал Грибанов отдал приказ об аресте предателя.
Пеньковский предоставил в распоряжение Вашингтона и Лондона поистине бесценную информацию о нашем ракетно-ядерном щите. Из этой информации следовало, что пяти тысячам американских ядерных боеголовок Советский Союз в ту пору мог противопоставить лишь триста. Преимущество США было подавляющим. Распространявшаяся Хрущевым во время его поездок за рубеж информация о том, что в СССР «ракеты делают как сосиски», оказалась дутой. Пеньковский помог руководству США вскрыть слабые стороны советской обороны, уверовать в свое военное превосходство над СССР и безбоязненно действовать в ходе Карибского кризиса с позиции силы.
Как станет ясно из рассекреченных позднее архивных материалов, Пеньковский получил от ЦРУ и МИ-6 два кодированных телефонных сигнала, которые он должен был использовать при необходимости срочного уведомления своих хозяев. Один означал непосредственную угрозу ареста, другой — угрозу войны вследствие подготовки советского ядерного удара. Пеньковский накануне провала почувствовал угрозу неминуемого ареста. Но вместо того, чтобы передать соответствующий сигнал, он сделал в московскую резидентуру ЦРУ другой телефонный звонок, сообщая американцам об угрозе ядерного нападения на США со стороны СССР.
Если верить воспоминаниям бывших сотрудников ЦРУ, то на стол Ди-Си-Ай — шефа ЦРУ — Джона Алекса Маккоуна в Лэнгли легла лишь шифровка об аресте в Москве их агента Олега Пеньковского. Кто-то из замов директора ЦРУ взял на себя ответственность утаить от высшего руководства последний сигнал провалившегося агента. Этот человек в Лэнгли, очевидно, понял, что Пеньковский, видимо, решил, что если уж ему погибать, то лучше погибать со всем миром, и не стал распространять запущенную Пеньковским в эфир ложную тревогу. Нетрудно представить себе реакцию американских ястребов в окружении президента Кеннеди, если бы шифровка из Москвы не застряла в одном из кабинетов Лэнгли, а дошла до их ушей.
Во вторник 23 октября Хрущев направил ответное личное письмо американскому президенту. Меры, объявленные Вашингтоном, характеризовались в нем как агрессивные. Советский лидер называл их вмешательством во внутренние дела СССР и Кубы, нарушением права суверенного государства на оборону от агрессора. В заключение Хрущевым выражалась надежда на отмену Соединенными Штатами объявленных мер во избежание «катастрофических последствий для всего мира».
В тот же день вышло официальное заявление советского правительства по этому вопросу, распространенное информационными агентствами по всему миру. В нем повторялись аргументы, изложенные Хрущевым в его конфиденциальном послании президенту США.
Всю неделю, предшествовавшую Карибскому кризису, в советском посольстве в Лондоне нарастала напряженность. Дипломаты и разведчики были готовы действовать, понимая, что промедление в сложившейся ситуации «смерти подобно».
Я без конца тормошил начальство беспокойными и назойливыми вопросами: что делать, как действовать, что предпринять?! Ведь ждать дольше было нельзя. Но инструкций из Москвы по поводу введенного Соединенными Штатами «карантина» не поступало. Вообще не было никаких указаний и ориентировок.
И резидент ГРУ Анатолий Павлов, и исполняющий обязанности резидента КГБ Николай Литвинов и временный поверенный в делах СССР в Великобритании Виталий Логинов оказались в те дни в непростом положении. После заявления советского правительства дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Сотрудники посольства получили «добро» на работу, срочность и важность которой были беспрецедентны. Ведь судьба мира в те октябрьские дни буквально висела на волоске.
В среду 23 октября Логинов встретился с министром иностранных дел Великобритании лордом Хьюмом. Главный мотив встречи прослеживался без труда — не допустить ядерной войны вследствие Карибского кризиса. Он был понят английской стороной как пожелание русских их британским коллегам оказать соответствующее давление на своих заокеанских партнеров и склонить их к мирным переговорам. Кроме общих слов и ничего не значащих заверений от лорда Хьюма Виталий Логинов на этой встрече не услышал ничего.
В среду утром я позвонил доктору Уарду, и мы встретились в его квартире на Уимпол Мьюз. Стивен был чрезвычайно взволнован и обеспокоен сложившейся ситуацией вокруг Кубы. Я и не пытался его успокоить. Заявил, что Советский Союз и США со всеми их ядерными ракетами взяли курс на лобовое столкновение, и только чудо может спасти всех нас от уничтожения. Чтобы склонить Уарда к сотрудничеству я, как умел, подогревал опасения своего английского друга. В тот день я сказал Стиву, что на карту поставлена судьба человечества. Видимо, я выглядел не на шутку озабоченным. Стивен, как мне показалось, осознал всю важность момента и предложил мне свою помощь.
Разработанный нами план действий включал сбор из доступных источников информации об английской и американской позиции по кубинскому вопросу. Кроме того, он подразумевал пропаганду идеи о необходимости согласия Уайтхолла на проведение в Лондоне мирной конференции на высшем уровне по разрешению возникшего кризиса. При этом основой для возможной договоренности должно было стать утверждение принципа равной безопасности для СССР, США, Кубы и Западной Европы.
Надо сказать, что никто нас не уполномочивал вести такого рода переговоры. На согласование и одобрение начальством этой инициативы у меня попросту не было времени. Мы действовали на собственный страх и риск, так как были убеждены, что наша инициатива пойдет на пользу делу.
Честно говоря, Карибский кризис меня не смущал. Я был уверен, что дело неизбежно закончится миром. Вашингтон не рискнет развязывать ядерную войну, даже имея военное превосходство над нами. Ракетный шантаж, задуманный Хрущевым, мне нравился. Это была неплохая идея — запугать Вашингтон нашими ракетами на Кубе. А затем в обмен на их вывоз с острова избавиться от американских «Юпитеров» возле наших границ и добиться гарантий безопасности для кубинцев.
Стив был рад взять на себя роль посредника в этом деле. Перво-наперво он связался по телефону с британским МИДом и направил предложения советской стороны о необходимости проведения мирной конференции помощнику государственного секретаря сэру Гарольду Кассия.
Вслед за этим я связался со своим бывшим партнером по совместной работе в дни Берлинского кризиса сэром Годфри Николсоном. Тот немедленно дал согласие на встречу с ним. Отчет о нашей беседе сэр Годфри немедленно направил сэру Хью Стивенсону, руководителю Объединенного комитета по разведке.
В тот же день Уард связался по телефону с лордом Астором, который охотно согласился принять участие в нашей мирной инициативе и безотлагательно переговорить с влиятельными людьми из британского МИДа.
В своих записках Стивен Уард позднее напишет о тех беспокойных днях: «Нашей главной целью был премьер-министр страны. Через лорда Астора наше предложение о мирной конференции должен был поддержать Гарольд Макмиллан».
Личным другом английского премьера по совместной учебе в Итоне и Оксфорде был лорд Эрран. Уард связался с ним по телефону. Тот согласился принять меня у себя дома в Пимлико хаус неподалеку от Лондона.
После нашей двухчасовой беседы лорд Эрран подготовил меморандум, немедленно попавший на рабочий стол премьер-министра страны. К пятнице 26 октября и Гарольд Макмиллан, и сэр Алек Дуглас Хьюм имели исчерпывающую информацию о нашей инициативе. О чем я тогда говорил своим высокопоставленным собеседникам? Говорил об опасности разрастания конфликта. Старался дать понять, что американское вторжение на Кубу может привести к ответным действиям со стороны Советского Союза в Европе. Утверждал, что британский, французский и американский гарнизоны в Западном Берлине будут смяты советскими войсками за несколько часов, что натовский флот в норвежских фиордах будет блокирован… В общем, пытался припугнуть англичан. Мы со Стивом даже установили время, к которому ждали официального ответа от Великобритании — 16 часов 30 минут 27 октября.
