Ознакомительная версия.
Шелестов уже хотел пройти в контору, чтобы повидаться с комендантом Белолюбским, но передумал и решил вначале заглянуть на квартиру. Надо было выпить хотя бы крепкого чая.
Под ногами майора звонко похрустывал снег. Хорошо проторенная тропка довела до самой квартиры. Войдя в нее, Шелестов застал одну радистку Эверстову. Сидя у окна, она заплетала косы и, увидев майора, встала.
— Доброе утро, Надюша! — приветствовал ее майор.
— Что же это такое, Роман Лукич?! Вы совсем не спали и не кушали ничего, — вместо ответа на приветствие сказала Эверстова.
— А чай есть? — вопросом на вопрос ответил майор.
Эверстова быстро подошла к столу, на котором стоял медный самовар с помятыми боками, и, приложив к нему ладони, быстро отдернула их и потерла одну о другую.
— Еще совсем горячий. Садитесь, Роман Лукич, — и Эверстова взяла заварной чайник.
Шелестов сбросил с себя доху и сел за стол.
— А где товарищи?
— Пошли к самолету.
Майор с большим наслаждением выпил две кружки крепкого чая, съел несколько кусков калача и почувствовал себя значительно свежее.
— В котором часу сеанс с Якутском? — спросил он, вставая из-за стола.
— В одиннадцать, — ответила Эверстова.
И майор подумал, что пора уведомить полковника Грохотова о своем прибытии на рудник и о сути происшествия.
— Запишите, Надюша, я вам продиктую.
Эверстова взяла свою тетрадь, вооружилась карандашом и примостилась на уголке стола, заставленного едой и посудой.
— Слушаю.
— Пишите: «Полковнику Грохотову. На руднике, куда я прилетел ночью, убит представитель Главка инженер Кочнев. Убит выстрелом из пистолета в голову, в служебной комнате, с близкого расстояния, почти в упор. Служебные и личные документы Кочнева не тронуты, взяты лишь пятьсот рублей. Веду расследование. Шелестов». Зашифровывайте и отправляйте. Я буду в конторе.
* * *
В кабинете заместителя директора рудника майор Шелестов нашел ожидавшего его коменданта поселка. Белолюбский сидел против Винокурова. Они о чем-то беседовали.
— Я к вам, — сказал комендант, приподнимаясь с места.
— Сидите, сидите, — ответил Шелестов и сам присел к столу.
Внешний облик Белолюбского являл собой полную противоположность Винокурову. Белолюбский был высокого роста и, видимо, силен физически и крепок. Несмотря на возраст (ему было, как определил Шелестов, не менее пятидесяти), волосы его еще не тронула седина, на его грубоватом, обветренном лице почти совсем не было морщин. В отличие от мягкого, добродушного и даже несколько наивного выражения лица Винокурова, склад лица Белолюбского, с выдающимся вперед подбородком, острыми, глубоко сидящими серыми глазами, свидетельствовал о решительности и воле.
Только некоторая внешняя неопрятность коменданта пришлась не по сердцу Шелестову. Лицо коменданта было невыбрито, густые черные волосы, совершенно нерасчесанные, торчали копной.
«Видимо, одинокий и очень занятый человек, — нашел майор оправдание для коменданта. — Ведь такая должность в быстро растущем поселке крайне ответственна», — и задал Белолюбскому первый вопрос:
— Когда вы видели Кочнева в последний раз?
— Позавчера, между десятью и одиннадцатью вечера, — ответил комендант. — Я шел из дому к товарищу Винокурову поиграть в шашки и около конторы встретил Кочнева. Он прогуливался перед сном. Я сказал «добрый вечер» и пошел рядом с ним. Поговорили немного.
— О чем?
— Он поинтересовался, слышал ли я по радио сообщение о событиях в Корее. Я слышал и сказал, что новостей нет. И больше ни о чем не говорили. Уж больно сильно хватал мороз. Мы пожелали друг другу спокойной ночи и расстались.
— Вы пошли к Винокурову, а Кочнев остался прогуливаться?
— Нет, он тоже пошел к себе в контору.
В беседу вмешался Винокуров:
— В половине одиннадцатого товарищ Белолюбский был уже у меня.
Шелестов кивнул головой и спросил:
— И никто из вас двоих выстрела не слышал?
Оба ответили, что не слышали.
Шелестов, собственно, и ждал такого ответа. Конечно, они не могли слышать выстрела, который произошел в конторе, отдаленной от дома Винокурова не менее чем на двести метров.
— А когда вы расстались? — обратился Шелестов к обоим.
Винокуров ответил, что Белолюбский ушел от него около двенадцати ночи.
— Да около двенадцати, — подтвердил Белолюбский.
Шелестов закурил папиросу и обратился уже непосредственно к коменданту:
— Куда идут дороги с рудника?
— С рудника идет одна-единственная дорога, в жилуху, как принято здесь говорить, на юго-запад, через Якутск. Но она после первого снегопада занесена начисто.
— Так-таки начисто?
— Абсолютно, — вмешался заместитель директора. — Ни пройти, ни проехать. Снег до пояса доходит, а местами и выше, пожалуй. Наземная связь до весны прекратилась. Да это не новость, — он махнул рукой, — так было и в прошлую зиму, когда я только приехал сюда. Я уже второй год здесь сижу…
— Но мне сдается, что одна дорога, хорошо накатанная, все же выходит из поселка? — спросил Шелестов коменданта.
Тот рассмеялся, и его грубо-суровое лицо стало добродушным.
— Правильно, правильно, — согласился Белолюбский и закивал головой. Одна таки дорога есть, но она кончается в полутора километрах от поселка, у замерзшего пруда, с которого мы возим лед и воду.
— Ага, понял. А скажите мне еще вот что: кто за последние дни из посторонних был на руднике?
Белолюбский отрицательно замотал головой.
— Никто, — твердо заявил он. — Я понимаю, что вас интересует, но с той поры, как зима закрыла дорогу, никто у нас не появлялся, если не считать Кочнева да вас с вашими товарищами.
— Это точно?
— Совершенно точно, — подтвердил Белолюбский.
Шелестов встал и прошелся по комнате.
— Ну, что ж… — обратился он к коменданту. — У меня к вам вопросов больше нет.
— Можно идти? — спросил тот.
— Да, пожалуйста, — а когда комендант ушел, Шелестов сказал: — А все-таки, товарищ Винокуров, я попрошу вас проводить меня вокруг поселка. Следует посмотреть, нет ли следов, уходящих в тайгу. Как вы думаете?
— Я не возражаю, — согласился Винокуров, — но мне думается, что это напрасная затея. Никто к нам не приходил, и никто от нас не уходил. В этом я могу поручиться. Все обитатели поселка у меня в голове наперечет. Я могу вам сказать точно: 62 мужчины, 46 женщин, 25 детей в возрасте от трех месяцев до семи лет.
— Возможно, возможно. А все же пройдемтесь.
— С превеликим удовольствием. Такая прогулка, собственно говоря, даже для здоровья полезна. — И Винокуров стал облачаться в свою доху. — Погода стоит чудесная. Вот только холодновато маленько. Но я вижу, что вы тоже человек бывалый…
По дороге Винокуров говорил, не умолкая:
— А я, знаете, сам из-под Курска родом. Первое время думал, пропаду тут ни за понюшку табаку. Оробел вконец, а потом ничего. Странное существо — человек. Притащи сюда скотину с юга, она враз околеет, а наш брат ничего. Все терпит. Да что с юга! Возьмите местного оленя. Уж, кажется, истый северянин, а вот покойный товарищ Кочнев мне рассказывал, что как-то ему довелось переваливать через Верхоянский хребет. И что же вы думаете? Не выдержали олени мороза. У двоих или троих легкие порвались. Вот оно как получается. А человек выдерживает любой мороз.
— А где вы работали до приезда сюда? — заинтересовался майор.
— На Алдане. Полюбил тайгу, здорово полюбил.
Восторгаясь тайгой, Винокуров проявил большую осведомленность. Он сообщил, что около четверти лесов земного шара сосредоточено в Советском Союзе, а по хвойному лесу СССР принадлежит первое место в мире.
— А вам приходилось бывать на Алдане? — спросил Винокуров.
Шелестов ответил, что приходилось и не раз.
— Алдан — большое дело! — воскликнул Винокуров. — Два десятка лет назад на месте Алданского района шумела тайга, а сейчас? Появились Незаметный, Сталинск, Ленинск, Орочен, Чульман, Лебединый, Джоконда, пальцев на руках и ногах не хватит перечесть все города, поселки, прииски. Просто диву даешься. Я ведь сам был свидетелем, как в двадцать пятом году на Алдане жило 65 русских, 47 эвенков, и в том числе я, а теперь в одном Незаметном население под сто тысяч подпирает. Шутка сказать! А вы знаете, кто помог открыть залежи алданского золота?
— Каюсь, не знаю, — признался Шелестов.
— А я знаю, — и Винокуров закатился дробным смешком. — Помогли охотники-таежники эвенк Лукин и якут Марадынин. Я с обоими знаком был. Толковые товарищи. А что творилось на Алдане, когда слух о его золоте разошелся по стране! Жуть одна. Золотая горячка была. Буквально, золотая горячка, вроде как на Клондайке. Сколько бросилось в неприступную тайгу любителей легкой наживы! Сколько костей упрятала тайга! Ого! Алданом бредили! Я-то попал по командировке, в двадцать пятом году. Тогда еще Амуро-Якутской магистрали и в помине не было. Я вылез из поезда на Большом Невере и на своих собственных все шестьсот километров отмахал. Через реки, болота, тайгу, хребты. Нас послали семь человек. Ну и хлебнули мы горя, вспомнишь, не верится даже. — Он помолчал немного, отдышался, поправил шарф и продолжал: — А теперь на месте тайги электрические драги, экскаваторы, бульдозеры, ремонтные заводы, электростанции, огороднические совхозы. На Алдане своих огурцов, помидоров, картофеля, капусты сколько душе угодно. А машинный парк? По-моему, не в каждом районе центральной полосы можно найти столько автомашин. Когда я уезжал, на Алдане было больше двух десятков школ, два техникума, партийная школа, более полутора десятков больниц и амбулаторий. Вот на что способен советский человек.
Ознакомительная версия.
