и отдышаться. Чистым морозным воздухом дышалось хорошо. Сразу вспомнилась последняя иранская операция с неизгладимыми воспоминаниями о камнях, пыли, сухой траве. «Ничего нет краше и приятнее русской земли», – подумал Михаил, вдохнул еще раз и поддернул рукава меховой куртки.
Мимо прошел Филонов. Ему до места встречи с Максимом оставалось пройти пять домов по этому переулку, выйти на соседнюю улицу и по ней пройти еще три дома до арки. «Самое удачное место, – усмехнулся Сосновский. – Место тихое, издалека его не видно, пешеходов и так в это время мало, а тут их вообще не бывает. Еще минута, и мои гаврики будут здесь». Прислонившись плечом к кирпичной стене, Михаил прислушивался к звукам, доносившимся с соседней улицы. Вот, кажется, и шаги. Они должны войти сюда вместе. Если нет, то придется первого задержать, чтобы дать возможность вступить со мной в «беседу» и второму.
«Переоценил я вас», – подумал Михаил, когда в переулок свернули сразу двое. И тот, в пальто с поднятым воротником, и второй, в фуфайке шли торопливо, не переговариваясь. Они были очень удивлены, когда от стены лениво отлепился высокий незнакомец и шагнул им навстречу, сразу одним движением перекрывая им путь. Судя по взглядам, они еще не поняли опасности и не заподозрили связи между тем, что делали сами, и тем, что происходит.
– А что, корешки, огоньку не найдется? – развязным тоном осведомился Сосновский, гоняя из одного угла рта в другой незажженную папиросу.
Свои руки он в карманах не держал, как его противники. Они ни на секунду не оставались у него на месте. Михаил то прихлопывал ими по бедрам, то потирал в предвкушении от удовольствия закурить, то делал жесты, обозначавшие процесс прикуривания и затяжки папиросой. В свое время Сосновский наблюдал одного такого уголовного уникума, который жестикуляцией просто выводил из себя любого собеседника. Подобное поведение сбивало с толку, не давало сосредоточиться. Собеседник, особенно новый, никак не мог взять в толк, о чем речь и чего ждать от этого человека. Потом перед зеркалом Михаил долго тренировался, наблюдая за собой, и был удовлетворен тем, что почти точно скопировал подобную блатную жестикуляцию.
– Свои иметь надо, – буркнул мужчина в ватнике и попытался обойти Сосновского справа.
– Что ты сказал, фраерок? – Сосновский ловко поймал мужчину за верхнюю пуговицу на ватнике и дернул его на себя.
Как и предполагалось, пуговица с треском оторвалась и осталась в руках Михаила. Мужчина буквально захлебнулся от возмущения, хотя второй, следовавший за ним, остановился с довольно настороженным видом, продолжая держать правую руку в кармане, а левой придерживая воротник пальто у подбородка. Сосновский хорошо знал, что когда в такой ситуации не вынимают руки из кармана, то там, скорее всего, держат пистолет. Но мало кто умеет стрелять через карман. Это только кажется, что легко, на самом деле повернуть ствол пистолета или «нагана» горизонтально и точно направить на жертву с первого раза, может, и не удастся. Узкий карман, толстая подкладка пальто, и это сопротивление нужно преодолеть. Тут тренироваться надо, долго и старательно. «Нет, не станет он через карман стрелять, если у него там “волына”, – с усмешкой подумал Сосновский. – Не рискнет. Промах может стоить дорого, а жить хочет каждый».
– Слушай, ты, шкет! – вдруг пошел на Сосновского мужчина в фуфайке, сразу потеряв самообладание и здравое мышление.
Расчет оказался верным: мелкое хамство, не столько существенное физически, сколько выводящее из себя морально и эмоционально. Это как будто ты шел, а тебе подошли и нагло плюнули на пиджак. Просто так, из желания нахамить. «Только у этого типа, судя по роже, должен быть какой-то козырь, не только же он попер на меня с выпяченной челюстью. Что-то у него за душой должно быть и посильнее челюсти», – подумалось Михаилу. И он не ошибся. Его противник выхватил из рукава, как фокусник, короткий шланг, обмотанный на конце черной изоляционной лентой. «Или песок внутри, или стальные шарики, – догадался Михаил. – Один такой хлесткий удар, и он мне или руку сломает, или голову проломит, или распорет кожу до кости».
Сосновский не стал ждать, пока этот человек займет позицию для нанесения удара или просто, размахивая шлангом, устроит перед собой непроницаемую веерную защиту. Да и времени уже не было на эти игры. Пора было заканчивать, пока ситуация располагает и пока ничего не усложнилось.
Мужчина размахнулся. Финка сама выскользнула из рукава Сосновского и плотно легла в его ладонь. Пока шланг летел назад для замаха, он успел с силой нанести удар носком сапога под коленную чашечку своему противнику. И, выбросив вперед левую руку, чтобы блокировать в области кисти возможный удар, Михаил всем корпусом ринулся вперед и снизу вверх молниеносным движением полоснул отточенным как бритва клинком по горлу жертвы. Перехватив руку мужчины, Михаил оттолкнул смертельно раненного человека к стене дома.
Тело еще падало, а он уже оказался перед вторым противником. Человек в пальто и с перекошенным от напряжения лицом все дергал и дергал руку из кармана. Там действительно был пистолет, и он зацепился за подкладку кармана. Он так и не успел вытащить оружие, когда Сосновский подсечкой под щиколотки опрокинул его на снег. Во время падения противник все же нажал в кармане на спусковой крючок, но выстрел, заглушенный подкладкой пальто, прозвучал так, что его, скорее всего, не услышали даже на соседней улице или в квартирах окружающих домов.
Сосновский уронил человека так, что тот упал лицом вниз. Михаил навалился на него всем телом и прижал его к снегу коленом. Рисковать и пытаться пробить одним ударом ватную подстежку зимнего пальто Михаил и не собирался. Он просто рывком со спины отогнул воротник пальто и с силой всадил лезвие финки противнику в шею у самого основания черепа. Оглянувшись по сторонам и удерживая все еще подергивающееся тело, Сосновский выдернул свое оружие из шеи незнакомца, старательно вытер с лезвия воротником убитого кровь и снова сунул в рукав куртки. Вокруг растекалась и впитывалась в снег кровь. Сплюнув, Михаил торопливо двинулся в сторону соседней улицы. Кажется, обошлось.
– Давай чайку, – предложил Шелестов, когда они разделись и уселись за стол под большим зеленым абажуром.
Дом был старый, трехэтажный, и в эту часть коридора можно было попасть по второй лестнице, что давало возможность лишний раз не попадаться на глаза соседям. Да и лампочка здесь почему-то всегда не горела. Лейтенант согласился попить чаю. Зябко потирая руки, он осматривал стены квартиры, на которых в большом количестве кнопками были прикреплены фотографии из жизни какой-то семьи. Чайник быстро зашумел на электрической плитке.
