— Наши отношения закончены, Льюис. Продолжения быть не может.
— Не могли бы мы?..
— Что?
— Поговорить?
— Мы поговорили. Я тебя простила. А теперь ступай.
— Но я не могу… Я должен быть с тобой. Я все время думаю о тебе, не могу остановиться.
— И как же ты думаешь обо мне, Льюис? — разъярилась она. — Где и как ты представляешь себе меня? На садовой скамейке? На заднем сиденье автомобиля? На твоей кровати с медными шишечками? В сарае среди кирок и мотыг?
Льюис явно возбудился.
— Марта меня бросила, — зачастил он. — Мы… мы могли бы теперь быть вместе… по-настоящему.
— Нет.
Он то и дело отбрасывал с лица непослушные волосы, касался щек, словно успокаивая себя этими прикосновениями.
— Не могли бы мы?..
— Нет.
Он закрыл глаза, собираясь с духом. Сейчас он выложит, зачем пришел, без чего не может уйти.
— Один-единственный разок, — попросил он. — Умоляю тебя, Андреа. В последний раз.
Ей стало противно. Она распахнула дверь, жестом велела ему уходить.
— Хотя бы дотронься до меня, потрогай, как ты раньше трогала, — настаивал он. — Неужели не помнишь… там, на лугу… как ты… как я научил тебя…
— Убирайся.
Он сглотнул, с трудом протолкнув слюну в горло.
— Один разок, одна маленькая ласка — и я уйду.
Она зашла ему за спину, сильно толкнула, направляя к двери. Льюис почти не сопротивлялся. Стал податлив, как ребенок. Андреа захлопнула за ним дверь. Он снова прижался лицом к стеклянной панели.
— Неужели ты забыла, как делала это, Андреа? Неужели забыла?
В понедельник на службе Андреа уловила какую-то перемену. Насыщенная электричеством атмосфера, как перед грозой, — словно в школе, когда кто-то здорово провинится и его ждет пока еще неясное, но страшное наказание. Пегги Уайт уже наполовину осушила стакан разведенного водой джина, хотя стрелки часов едва перевалили за девять.
— Они ждут тебя, — прошептала Пегги.
— Они?
— Шефы всех отделов. Собрались в кабинете у Спека.
У Андреа перехватило дыхание. Сердце билось частыми тугими ударами, кулаком стучало в верхние ребра. Ей нечего инкриминировать. Дубликат карточки оставлен у Громова. По пути на встречу с русским была предельно осторожна. Сто лет добиралась до Пеллэт-роуд, кружа, стряхивая «хвост», — если был «хвост». Прикрыв сложенными ладонями рот и нос, Андреа закрыла глаза и наскоро помолилась Богу, о котором так давно не вспоминала, а затем постучалась в дверь кабинета.
Ей отворил Кардью; Спек, как всегда, торчал у окна в одном кардигане, пиджак висел на плечиках за дверью. В углу комнаты привалился к стене Уоллис. Андреа предложили стул, поставленный посреди комнаты. Спек вернулся за стол, Кардью навис над ней.
— Вы меня прямо-таки пугаете, — пожаловалась Андреа. — Я что, слишком урезала расходы ваших агентов?
— Мы вовсе не собирались вас пугать, — возразил Спек. — Просто дело серьезное.
— Я так недолго работаю, еще ни разу квартальный отчет не составляла, — продолжала Андреа. — Не понимаю, чем я…
— Речь совсем о другом, Андреа, — вмешался Уоллис, присаживаясь на решетку батареи под окном.
Пальцы Андреа посинели, как будто в комнату ворвался сибирский мороз.
— Вот уже шесть лет, как Уоллис ведет двойного агента в Восточном Берлине, — размеренно заговорил Спек. — Никто из нас ничего не знает об этом агенте, ни его имени, ни каких-либо зацепок. Мы можем судить только по качеству поставляемой им информации: у этого человека имеются связи и в КГБ, и в Штази. Помимо весьма надежных разведданных он оказывал нам и другие услуги, организовал несколько побегов на Запад. Он ухитряется сохранять полную анонимность, поскольку сам финансирует свои акции и не просит у нас денег. Мы понятия не имеем, каким образом ему удается нести довольно значительные расходы, каких требует его работа. Однако… теперь у нас появилась проблема.
— Но у нас достаточно денег и в постоянном, и в резервном фонде, — поспешно сказала Андреа.
— Благодарю вас, — усмехнулся Спек.
— Тут не в деньгах дело, — пояснил Уоллис. — Агент сейчас готовит переход через Стену человека, обладающего специальными знаниями, которые позволили бы нам разобраться, на каком этапе русские находятся со строительством своей межконтинентальной ракеты. И тут начались осложнения, в результате которых деятельность и жизнь нашего агента поставлены под угрозу. Нам нужно оказать ему временную поддержку, пока он не сумеет переправить через Стену этого специалиста. После чего он сможет залечь на дно и постепенно восстановить свою, так сказать, защитную систему.
— Какого рода помощь?
— Оперативную поддержку.
Андреа оглядела немолодых мужчин, столпившихся вокруг. Мужчины смущенно отводили глаза.
— Я административный работник, — повторила она запомнившиеся слова Джима Уоллиса.
— На данный момент, — уточнил Спек.
— На действующего агента меня готовили в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Моя активная служба продолжалась меньше недели и — Джим может подтвердить — оказалась не слишком-то успешной.
— Не по твоей вине, Андреа, — вступился Джим. — Операция была обречена с самого начала.
— Неужели вы не можете найти более опытного агента, чем я? Господи, да ведь разведка эпохи холодной войны — это же совсем другое…
— Не совсем другое, — перебил ее Кардью. — Американцы все так же утаивают от нас информацию, немецкая разведка озабочена собственными делами. Та неделя в Лиссабоне — завидный опыт по нынешним временам.
— Суть в том, что нашему человеку в Берлине опытный агент как раз и не нужен, — снова вмешался Уоллис. — Он просил не присылать человека, работавшего в разведке после войны. Как он выразился, ему нужен человек с чистым послужным списком.
— Ну так пошлите новичка, кого-нибудь, кто сейчас проходит обучение. Смешно же отправлять на ответственное задание бухгалтера!
Мужчины переглянулись, как будто им было что-то известно.
— Мы выбрали вас постольку, поскольку у вас уже есть готовая легенда, — заявил Кардью. — Среди новичков нет ни одного, кого можно было бы переправить в Восточную Германию так же легко, как вас.
— В Восточную Германию? И как же?
— У вас великолепный предлог для визита, — повел свою партию Спек. — Мы побеседовали с руководителем кафедры математики в Кембридже, и выяснилось, что вам имеет смысл пообщаться с Гюнтером Шпигелем, профессором Университета Гумбольдта в Восточном Берлине. Вам уже пишут приглашение.
— Похоже, что…
— Да, дело срочное, — кивнул Спек.
— Я другое имела в виду: похоже, что вы не оставляете мне выбора.
— Нет, вы могли бы отказаться, — вздохнул Спек.
— Но тогда мы потеряем ценного двойника, — подхватил Уоллис. — А также, вероятнее всего, и агента, которого пошлем ему на помощь.
Рассчитанная пауза — мужчины ждут, когда эта информация просочится в мозг, начнет давить на совесть Андреа.
— Гюнтер Шпигель, — спросила наконец она. — Он из наших?
Мужчины успокоились, давление ослабло.
— Нет, он просто профессор математики. Он обеспечит вам приглашение, только и всего.
— И что я должна буду сделать?
— Заранее не предскажешь. Придется думать на ходу, — сказал Спек.
— Как зовут перебежчика и буду ли я вовлечена также и в эту операцию?
— Вам своевременно сообщат имя перебежчика, и вы должны будете принять участие в операции.
— Кто будет мной руководить?
— Вы своевременно вступите в контакт.
— Как я узнаю свой контакт?
Спек кивнул Кардью и вместе с ним вышел из комнаты. Уоллис вырвал лист из блокнота и пристроил его на колене.
— Он задаст вам такой вопрос, — пояснил он, царапая что-то на листке.
Уоллис протянул ей записку. Записка гласила: «Где сидят три снежных барса?»
— А что вы ответите?
Она взяла ручку, написала: «Под можжевеловым кустом»[26] — и передала отзыв Уоллису.
— Я знал, что на тебя можно положиться, — похвалил он. Поджег бумагу, подержал ее над металлической урной, пока та почти не сгорела, и выбросил.
— А кличка у него есть?
Уоллис наклонился поближе и прямо в ухо Андреа шепнул:
— Снежный Барс.
15 января 1971 года, Восточный Берлин
Первый намек на то, что это будет отнюдь не дружеская беседа: один из сопровождающих предложил Снежному Барсу отдать ключи от машины. Так они и выехали на Карл-Маркс-аллее: впереди автомобиль Шнайдера с посторонним шофером за рулем, сзади — казенный автомобиль; майора усадили на заднее сиденье. Второй намек майор получил в тот момент, когда, не сворачивая по направлению к Министерству государственной безопасности, головная машина устремилась на север к Лихтенбергу, где располагался следственный изолятор Штази Хоэншёнхаузен. Во время войны там помещалась казенная кухня наци, подъезжали фургоны с мясом, а теперь доставлялось живое мясо для обработки в темных подвалах, прозванных «подводными лодками».
