Сью Графтон
"К" – значит кара
Торчи Грей в честь дружбы, начавшейся с коллажа из стручков молодой фасоли... который сделала она, а не я.
Педагогический колледж: Западного Кентукки
Боулинг-Грин, Кентукки
1958
На первый взгляд, откуда, казалось бы, взяться какой-то связи между убийством человека и теми событиями, что заставили меня по-иному взглянуть на собственную жизнь. По правде говоря, все касающееся Венделла Джаффе не имело ни малейшего отношения к истории моей семьи, но убийство редко когда бывает не грязным делом, а неожиданные открытия случаются не тогда, когда их ждешь. Я проводила расследование относительно прошлого этого субъекта, вот оно-то и заставило меня заглянуть в собственное прошлое, и в конечном счете обе истории переплелись и стали почти неразделимы. Что плохо в смерти, так это то, что после нее ничего уже нельзя изменить. А в жизни, наоборот, плохо то, что ничто не остается неизменным. Все началось с телефонного звонка, нет, не мне, а Маку Вурису, одному из вице-президентов страховой фирмы "Калифорния фиделити"[1], у которого я когда-то работала.
Зовут меня Кинси Милхоун. Я – частный детектив, мой офис располагается в Санта-Терезе, небольшом калифорнийском городке, что в девяноста пяти милях к северу от Лос-Анджелеса. Все мои связи с "КФ" прервались в декабре прошлого года, и с тех пор мне не приходилось ни бывать там, ни вступать с этой страховой компанией в контакт. На протяжении последних семи месяцев я снимала под свою контору комнату в юридической фирме "Кингман и Ивс". Лонни Кингман занимается по большей части уголовными делами, ему нравятся сложные судебные процессы, замешанные на случаях причинения непреднамеренных увечий или загадочной смерти. Вот уже много лет он выступает в суде адвокатом по делам, которые я веду, а при необходимости мне всегда можно обратиться к нему за юридическими советами. Лонни невысок ростом, но мускулист и крепок: он неплохой боксер, да еще занимается культуризмом. Джон Иве – тихоня, его больше привлекает работа по обжалованиям и апелляциям, которая требует ума и сообразительности. Насколько могу судить, сама я – единственный человек, не высказывающийся по адресу всех юристов вообще с обычными презрением и пренебрежением. Кстати, чтобы уж вы знали: к полицейским я тоже отношусь с симпатией, в конце концов, они единственные, кто стоит в нашем обществе между такими, как я, и полной анархией.
"Кингман и Ивс" занимает весь верхний этаж небольшого дома в самом центре городка. Фирма состоит из самого Лонни Кингмана, его делового партнера, также юриста Джона Ивса, и одного адвоката по имени Мартин Челтенхэм – он самый близкий приятель Лонни и тоже снимает у него помещение. Основную работу в фирме "тянут" два делопроизводителя, одну из них зовут Ида Рут, другую Джил. Еще у нас есть Элисон, секретарша, которая встречает посетителей, и Джим Тикет, делопроизводитель, но, в отличие от двух женщин, он не имеет юридического образования.
Та комната, в которой теперь располагаюсь я, была раньше залом для заседаний, и потому в ней есть небольшой уголок, что-то вроде кухни, где стоят кофеварка и маленький холодильник. После того, как Лонни захватил под свою фирму последнюю еще свободную комнату на третьем этаже, он оборудовал настоящую кухню, и вдобавок соорудил отдельную комнатку, где у нас стоят копировальные машины. В моем офисе, помимо кухонного уголка, помещаются письменный стол, вращающееся кресло, несколько шкафов с бумагами. Есть также большая кладовка, доверху набитая картонными коробками, к которым я не прикасалась с момента переезда сюда. У меня собственный телефон и еще два параллельных аппарата от тех номеров, что установлены в самой фирме. Вообще-то есть еще автоответчик, но когда случается запарка, моим клиентам отвечает Ида Рут. Поначалу у меня было побуждение подыскать себе под офис другое место. Деньгами для этого я располагала. Как раз перед Рождеством я завершила одну удачную "халтуру", которая принесла мне чек на двадцать пять тысяч долларов. Я вложила эти деньги в КД – нет, не в компакт-диски, а в кредитный договор, – и теперь они лежали в банке, потихоньку обрастая процентами. Однако со временем с удивлением стала вдруг открывать для себя, что нынешнее мое место работы нравится мне все больше и больше. Расположение конторы оказалось очень удачным, а потом, приятно, когда на службе тебя окружают люди. Если живешь одна, то среди прочих, правда немногочисленных, неудобств такой жизни есть момент, когда невозможно никого предупредить, если куда-то уходишь или уезжаешь. Но теперь, хотя бы на работе, рядом со мной были люди, которые всегда знали, где я нахожусь, и при необходимости я могла попросить их в чем-то меня подстраховать.
В тот понедельник утром, где-то в середине июля, я уже полтора часа висела на телефоне, занимаясь розыском одного беглеца от алиментов. Частный детектив из Нэшвилла от имени своей клиентки, (бывший муж задолжал ей шесть тысяч долларов на воспитание ребенка), попросил меня проверить наши местные источники. По слухам, беглый муж покинул штат Теннесси и направился в Калифорнию, собираясь осесть где-нибудь в округе Пердидо или Санта-Тереза. В письме детектив сообщал мне имя беглеца, дату его рождения, номер по социальному страхованию и последний адрес. Там же была информация о марке и типе машины, на которой он ездил перед исчезновением, и номер, под которым она была зарегистрирована в Теннесси. Я уже успела отправить два письма в Сакраменто, одно с запросом о его водительских правах, другое – не регистрировал ли он в Калифорнии свой "форд-пикап" модели 1983 года. А теперь обзванивала местные телефонные, электрические и прочие компании, занимающиеся обслуживанием, пытаясь таким образом хоть за что-нибудь зацепиться. Пока что все мои усилия были безрезультатны, но я хотя бы была чем-то занята. Впрочем, за пятьдесят долларов в час я готова заниматься почти чем угодно.
Когда по внутренней связи раздался сигнал вызова, я автоматически подалась вперед и нажала на рычаг.
– Да?
– К вам пришли, – сообщила мне Эдисон. Ей двадцать четыре года, и она отличается кипучей энергией. У нее длинные, по пояс, светлые волосы, одежду она покупает только четвертого размера, и непременно с уточнением "малый", а над буквой "i" в своем имени, в зависимости от настроения (которое, впрочем, у нее всегда прекрасное) обычно рисует вместо точки маленький цветочек, или сердечко. Сейчас ее голос звучал так, словно она говорила по одному из тех "телефонов", что подростки делают из двух пустых пластмассовых стаканов и куска веревки. – Какой-то мистер Вурис из "Калифорния фиделити".
У меня возникло такое ощущение, будто над моей головой витает незримый знак вопроса, как над комическим персонажем какой-нибудь киноленты. Я наклонилась ближе к переговорному устройству:
– Там что, действительно Мак Вурис?
– Дать ему от ворот поворот?
– Нет, сейчас я выйду.
Я не верила собственным ушам. Когда я работала в "КФ", именно Мак в большинстве расследований был моим непосредственным начальником. Выставил меня оттуда его босс. Гордон Титус. Конечно внутренне я смирилась с тем, что теперь работаю в другом месте, но само это имя все еще по-прежнему заставляло мое сердце биться учащенно. Я даже подумала о том, что Гордон Титус послал Мака ко мне, чтобы принести свои запоздалые и жалкие извинения, впрочем, я тут же выбросила эту мысль из головы. Как же, дождешься от него, держи карман шире. Я лихорадочно осмотрела свой офис: не производит ли он впечатления пристанища человека у которого наступили трудные времена. Комната – небольшая, но зато у меня было свое собственное окно, масса света от выкрашенных чистой белой краской стен, а пол украшал дорогой шерстяной ковер цвета сильно загоревшего апельсина. Картину дополняли три акварели в рамках и фикус высотой фута[2] в четыре, но со множеством листьев. В целом, на мой взгляд, комната выглядела обставленной с большим вкусом. Ну, правда, фикус был искусственным (сделан из какой-то слоистой ткани и тонирован накопившейся пылью), но определить это можно было, только подойдя к нему вплотную.
Конечно, стоило бы взглянуть на себя в зеркало (надо же, какие у меня возникают желания только лишь из-за прихода Мака!), но пудреницу я с собой не ношу, да я и без того знала, что увижу: темные волосы, карие глаза, ни капельки грима. Одета я была, как обычно, в джинсы, сапожки и водолазку. Я лизнула ладонь и провела рукой по взлохмаченной голове, рассчитывая хоть немного пригладить все то, что могло там торчать в разные стороны. Неделю назад, в приступе какого-то отчаяния, я схватила ножницы для ногтей и обкромсала себе волосы. Получилось... то, что и должно было получиться.
Выйдя в коридор, я повернула влево, миновав по пути к выходу несколько служебных кабинетов. Мак дожидался в приемной, стоя у стола Элисон. Маку слегка за шестьдесят, он высок, вид у него всегда хмурый и недовольный, на голове венчик торчащих в разные стороны, не очень густых седых волос. Лицо худое, костлявое, темные задумчивые глаза немного косят. На этот раз при нем не было его привычной сигары. Мак курил сигарету, обсыпая пеплом свой костюм-"тройку". Мак никогда не истязал себя попытками следить за своей формой, и потому его фигура сейчас сильно смахивала на детский рисунок: длинные руки и ноги, укороченное полное тело, и сверху маленькая головка.
