— Да уж... — Я встал и потянулся. — А алиби у него крепкое?
— Ну конечно. У Понти на этот счет всегда все в порядке. Всегда найдется человечек, который подтвердит.
— Ну а какова официальная версия? Ведь прокуратура должна была выступить с соответствующим заявлением.
— Должна, но не выступила. Заваруха на пристани, все, кто там стрелял и был застрелен, рассматривается в целом, без каких-либо попыток выявить правого и виноватого. Просто объявили, что то была гангстерская разборка в чистом виде и что все трупы опознаны.
— И я в том числе?
Пат помолчал, потом заметил:
— Как ни странно, но твой вопрос особо не муссировался. Просто были опубликованы кое-какие факты из твоей биографии, а поскольку никто из газетчиков не знал, что ты на этой пристани делал, пресса вскоре утихла. — Он снял ноги с ящика стола, опустил их на пол. — Правда, кое-кто из репортеров разнюхал, что ты поцапался с Лоренцо Понти.
— Да ты чего, Пат? Ничего я не поцапался! То была рутинная работа. Мне надо было выяснить, кто в действительности владеет теми четырьмя зданиями, что на Пятой авеню. Оказалось — старик Лоренцо. Хорошая сделка. Никаких претензий со стороны налогового управления, оформлено чистенько, все честь по чести. И угрожать мне стали только потому, что старик вообразил, что я сую нос не в свои дела.
— Но хамить ему в его собственном ночном клубе было вовсе не обязательно, Майк.
— Он тоже за словом в карман не лез!
— Ладно, перестань, Майк. Сам знаешь, чем это могло закончиться. Он был со своими телохранителями.
— Да, но я все-таки его достал! Прижался спиной к стенке и держал на мушке, и его гориллы рыпнуться не могли!
— Тебе просто повезло, приятель.
— Как бы не так! Понти стоял прямо передо мной. И он бы схлопотал первую же пулю. А я ни хрена не выстрелил.
— Так чего ж ты не выстрелил?
Я оскалил в усмешке зубы.
— Пат, дружище, ты кое о чем забываешь...
— О чем это?
— О том, какая у меня репутация. Я птица крупного полета. И стрелок хоть куда, Пат. Специально храню газетные вырезки, где все это написано.
— И старые шрамы — тоже...
— Однако, как видишь, я все еще жив...
— И надолго ли это?
— Будем думать об этом, когда буря немного утихнет, — ответил я.
Избежать всего этого цирка не было никакой возможности. Нью-Йорк — город бульварной прессы, пусть даже общепризнано, что по-настоящему тут правит бал только «Таймс». Толпы, ездившие в Метро, жаждали видеть снимки, читать страшные статьи, а телерепортеры центральных и коммерческих каналов сражались между собой, чтоб первыми снять и выдать в эфир диковинку.
И, разумеется, этой диковинкой стал я.
Вельда первым делом позвонила в прокуратуру и попросила вычеркнуть меня из списка пропавших без вести. Я все еще находился в розыске, и они могли явиться к нам в офис и убедиться воочию, что я нашелся. Или вообще забыть обо всем этом. Договорились, что зайдут сегодня в десять. Была уже половина десятого.
В каком-то смысле я снова стал своего рода знаменитостью, как в старые добрые времена, но радовало это меня куда меньше, чем прежде. Вот сейчас заявится какая-нибудь шишка и начнет допрашивать или еще того хуже — просто предъявит мне ордер на арест. И засадит за решетку. Ей, этой шишке, я, конечно, интересен. Но, с другой стороны, выборы должны были состояться только через год.
Знай они лучше Вельду или разбойников-репортеров, они бы, пожалуй, поостереглись являться. Но политикам, как правило, свойственно терять разум, особенно когда на улице гремят оркестры и полощутся флаги. В конторе у меня было полно телерепортеров, расставивших камеры и осветительные приборы по всем углам, и половина этих людишек уже получила информацию — в количестве, достаточном, чтобы насытить программу утренних новостей. Информация по большей части относилась к событиям той ночи, когда в порту состоялась перестрелка.
Ровно в десять прибыла команда из окружной прокуратуры. Группа из четырех человек, шагали они попарно, выпятив груди вперед. Шагали бодро, но не в ногу, и я не мог удержаться от мысли: до чего же эти правительственные законники напоминают игрушечных заводных зайцев, рекламирующих по телеку батарейки. Уж носили бы, на худой конец, какие-нибудь отличительные знаки, что ли...
Во главе этого отряда выступала Флоренс Лейк. В таком же костюме, что и остальные, с той разницей, что на ней вместо брюк была юбка, но ее, похоже, вовсе не радовало это различие. При виде того, что творится в конторе, лицо у нее исказилось от злобы. Она жутко покраснела, а на шее вздулись жилы, и мне тут же стало понятно, каким именно образом лица людей превращаются словно в маски из дерева. Спутники ее были людишки более мелкого ранга, а потому, похоже, ничуть не возмутились. Напротив, вся эта шумиха могла создать им недурную рекламу.
Телерепортеры и газетчики — народ дошлый, а потому прекрасно поняли и оценили ситуацию. И замерли в радостном предвкушении. Готовый разыграться тут спектакль мог стать по-настоящему забавным, особенно если кому-нибудь из главных героев удалось бы вставить стерве-прокурорше перо в задницу.
Флоренс Лейк тоже все прекрасно понимала. А потому так и расточала улыбки и была сама любезность. И попросила разрешения побыть со мной наедине несколько минут — вон в том кабинете, если не возражаете. И была вроде бы очень довольна, когда все радостно согласились. Довольна? Слабо сказано! Она чуть не окочурилась от счастья.
Я покосился на Вельду. Она с трудом сдерживала улыбку и жестом показала, что я должен навешать этой Лейк как можно больше лапши на уши. Что, собственно, я и сделал, причем без особого труда. Так и разливался перед ней соловьем, красочно живописуя свои страдания, но не сказал ничего такого, чего бы она уже не знала. Однако она была юристом и достаточно умна, чтобы сообразить, что я многое недоговариваю. А вот как ко мне лучше подступиться, пока не знала.
Флоренс Лейк ничего не записывала. За нее это делали помощники. Окинув меня ненавидящим взглядом, она заявила:
— Ваши объяснения по поводу того, как вы там оказались, мистер Хаммер, выглядят не слишком убедительно.
— Послушайте, — ответил я, — вы же сами прекрасно знаете, как это бывает, когда вам дают наводку или намек. Прежде всего человек хочет проверить, туфта это все или нет, верно?
— Ваш информатор был не слишком надежен?
— Он может точно сказать, где находится ближайший бар или как наклянчить на выпивку в дождливый день. Он утверждал, что случайно подслушал один разговор и, естественно, я хотел проверить, не слишком заботясь о том, надежен источник или нет.
— Тогда с чего же вы так встрепенулись?
— Учитывая, что за птица этот Лоренцо Понти и какие крупные проворачивает дела, я, естественно, заинтересовался.
— И ваша ссора с ним была настолько серьезна?
— Ну, разве что для него, мэм. До физического столкновения не дошло. Стычка не стоила ему ни цента. Но, сами знаете, эти старомодные мафиози имеют преувеличенные понятия о собственном достоинстве и чести, именно потому и опасны.
— Так, значит, вы поехали на пристань просто предупредить его?
— Именно.
Выражение ее лица говорило, что она не поверила мне ни на йоту.
— А с чего вы решили, что мистер Понти станет вас слушать?
— Он ведь не глухой, мэм.
Тут она резко сменила тему.
— Кто в вас стрелял?
Клятвы на Библии я не давал, а потому мог лепить все, что угодно. Но сделал это достаточно деликатно. Просто пожал плечами и ответил:
— Было темно. Сами знаете, пристань там освещается плохо...
— Да. — Пауза. — Ну а свое оружие вы использовали?
— С чего это вы решили, что я был при оружии?
— Да с того, что у вас есть лицензия на его ношение.
— Но частные сыщики по большей части не носят при себе оружия.
— Но вы — Майк Хаммер, — парировала она.
И когда я в ответ скривил рот в ухмылке, ей это страшно не понравилось.
— Что правда, то правда, — сказал я. — Но я схлопотал пули в самом начале заварушки. Две пули, и попали они в жизненно важные органы.
Флоренс Лейк смотрела на меня с таким видом, точно я был самым заядлым лжецом на свете. Точно она собиралась открыть этому свету глаза на то, кем я являюсь. Но прежде чем она успела разинуть рот, я выдернул рубашку из брюк, задрал ее и, запустив пальцы под бинты, слегка сдвинул их. А потом специально откинулся в кресле, давая ей возможность как следует разглядеть страшные шрамы на животе, совсем свежие, розовенькие, едва затянувшиеся, с точечными отметинами там, где находились швы. Повязку следовало бы сменить, заживление шло своим ходом, но выглядело все это куда хуже. Мало того — просто ужасно, отвратительно. Лицо прокурорши исказилось от отвращения, вся она так и передернулась и едва не блеванула прямо на ковер. На остальных представителей прокуратуры демонстрация ран произвела менее отталкивающее впечатление. Они взирали на швы с любопытством и даже с некоторой долей восторга, словно любовались отменной, мастерски выполненной работой.
