— И это записано на пленке? — Гиббонс потер опухшую челюсть.
— Конечно. Я должен отчитываться за свою работу. — Догерти потянулся к пластмассовому ящику из-под молока, полному катушек с пленкой, провел по ним пальцем, пока не нашел нужную, и вытащил ее. — Вот. Хочешь — послушай.
Гиббонс бросил на кассету злой взгляд.
— Нет. Ты вот что скажи мне. Сколько времени он ее трахает?
— Насколько я знаю, это было всего один раз. Несмотря на все его усилия. Как мне кажется, мисс Дефреско жалеет, что так легко уступила.
— Ты кто, доктор Рут?
— Я просто говорю.
— Как это произошло?
Хитрое выражение на лице Догерти сменила застенчивая улыбка.
— Послушай, Гиб, это касается только Тоцци. Мне странно...
— Мой кретин напарник ложится в постель с сестрой такого неуравновешенного придурка, как Живчик Дефреско, который может нас сильно натянуть, а мне нельзя узнать, что тут творится? Ты что, спятил? Если эти ребята узнают, что Тоцци федеральный агент, он может схлопотать парочку пуль, как Петерсен сегодня ночью. Что, если Живчик ведет с Тоцци двойную игру? Он вполне способен на это. Что, если он разозлится, узнав, что Тоцци трахает его сестру? Как ему отплатить за это?
Догерти перестал улыбаться.
— Такой вариант всегда возможен, но не думаю, что он так поступит с Тоцци. Они вроде вполне ладят друг с другом. Принимая во внимание все обстоятельства.
— Догерти, ты ни черта не понимаешь. — Гиббонс стиснул зубы, так как новая волна боли накатила и пронзила челюсть.
Через один наушник он услышал, что Тоцци снова что-то говорит. Он быстро поправил наушники.
— Я собрал орехи. Может, ты хоть спасибо скажешь?
— С какой стати? Ты вынудил меня бросить их в тебя.
— Вовсе нет.
— Заткнись. Ты выводишь меня из себя.
Гиббонс услышал звук удаляющихся шагов.
«Послушай, Джина! Ты куда?»
Тишина.
«Джина! Куда ты?»
Тишина. Захлопнулась дверь.
Гиббонс переместился к маленькому окошку в стенке фургона и стал наблюдать за дверью дома Дефреско. Брюнетка в очках с раздраженным видом спустилась по лестнице. Гиббонс удивился. Джина Дефреско выглядела не так, как он ожидал. Зная Тоцци, он представил себе этакую корову с колышущимися формами, сплошь покрытую волосами, с ногтями, как у Леди Драконши, толстыми ляжками, в узкой юбке до пупа и огромной грудью, в которой можно утонуть. Но эта женщина была... нормальной. И самое странное, что она родственница этого ублюдка Живчика. Он попытался получше разглядеть ее лицо, когда она свернула на тротуар. Довольно привлекательная.
Тоцци бежал за ней по подъездной дорожке, на ходу натягивая темно-синее пальто из кашемировой шерсти.
— Джина! Подожди! Я провожу тебя до автобуса.
Согнувшись, Гиббонс пробрался в конец фургона и повернул ручку двери.
— Эй, Гиб, ты куда?
— Надо поговорить с Тоцци. Он еще не знает о Петерсене.
— Гиб, но ведь вступать в прямой контакт с агентом под прикрытием на задании запрещено. Иверс тебе за это башку оторвет.
Металлическая дверь захлопнулась. Гиббонсу было плевать на все правила и инструкции. Нужно предупредить Тоцци прежде, чем его убьют, а уж потом Гиббонс сам его убьет за то, что тот такой идиот.
Придерживая рукой опухшую щеку, Гиббонс надвинул пониже шляпу и направился через улицу, чтобы догнать своего бегущего за юбкой напарника.
9.26 утра
Тоцци шел за Джиной, направлявшейся к автобусной остановке на бульваре Кеннеди.
— Что я тебе такого сделал? А? Только старался тебе угодить.
Она шла, не обращая на него внимания.
— Послушай, Джина, ты даже из вежливости не можешь сказать мне пару слов?
Тоцци старался говорить, как порноделец Майк Санторо, но чувства-то были его собственные. Он хотел хоть как-то пробиться к ней. По крайней мере, выяснить, почему она обращается с ним как с половой тряпкой. Ведь был же у них тот невероятный воскресный полдень. Их тогда явно что-то связывало, пусть всего на несколько часов.
Тоцци вздохнул, глядя на ее каштановые волосы, развевающиеся при ходьбе над приподнятыми в раздражении плечами. Впереди по бульвару Кеннеди проносились машины. Уже начался утренний час пик. Как он хотел бы сказать ей, кто он на самом деле. Если бы она знала, что в действительности он не занимается никакой порнографией, может, она обращалась бы с ним потеплее, согрела бы его, как он согрел тогда, на диване, ее ноги.
К тротуару подъехал автобус. Электронными буквами на переднем стекле было написано: «Вокзал-порт Оторити». Автобус остановился с громким шумом, и двери раскрылись. Не оглянувшись, Джина поднялась по ступенькам.
— Джина! — снова позвал ее Тоцци, но двери захлопнулись, и переполненный автобус отъехал с таким же шумом.
Тоцци задержал дыхание, пока не рассеялись клубы выхлопного газа, потом засунул руки в карманы пальто и со вздохом пробормотал:
— Джина, Джина, Джина...
— Джина, черт бы тебя побрал!
Тоцци резко оглянулся и увидел Гиббонса в надвинутой на глаза шляпе. Его нос, как у Бабы Яги, свисал из-под полей. Рот сложился в неодобрительную гримасу и напоминал перевернутую подкову. Левая сторона лица так раздулась, что казалось, будто он держит что-то за щекой.
Тоцци незаметно осмотрелся:
— Какого черта ты тут делаешь?
— Заткнись и слушай, идиот. Ночью подстрелили Гэри Петерсена.
В животе у Тоцци все сжалось.
— О, черт! — О причине можно было не спрашивать.
— По последним сведениям, у него все было в норме.
Молодой человек в кожаной куртке с чемоданчиком в руке подошел к автобусной остановке. Гиббонс сразу замолчал и отошел к зеркальной витрине кондитерского магазина на углу.
Тоцци выждал несколько минут, прежде чем присоединиться к напарнику.
— Кто стрелял в него? Это уже известно?
— Он должен был в час ночи встретиться с Тони Беллзом.
— С Беллзом? Вот сволочь.
— Иверс объявил облаву.
— Я встречался с Беллзом прошлой ночью. Правда, после трех. О Боже!
— Знаешь, где он сейчас?
Тоцци покачал головой:
— Я не знаю даже, где он живет. Он очень странный парень. Очень скрытный.
— Ладно, держись от него подальше. Думаю, журналисты пока еще не пронюхали об этом, так что, может, нам удастся схватить его до того, как они его спугнут. Будем надеяться.
— Я могу попробовать поискать его.
— Нет! — рявкнул Гиббонс. — Тебе лучше быть подальше, когда его арестуют. Будда Станционе и его веселые ребята быстро раскумекают что к чему. И, чтобы спасти твою шкуру, нам придется объявить, что ты — агент ФБР, а это будет означать конец операции «Укус акулы». Иверс хочет продолжать операцию, и на этот раз я согласен с этим остолопом.
— Но я мог бы...
— Нет, не мог бы. Сходи в кино, съезди на море, пойди потрахайся — только держись подальше от Беллза, пока мы не найдем его.
Тоцци нахмурился и подумал о Джине. Хорошо было бы потрахаться. С ней.
— Кстати, Тоц, что это за дела у тебя с сестрой Живчика? Ты что, совсем спятил?
Кровь прилила к лицу Тоцци.
— Не знаю, о чем ты.
— Черта с два ты не знаешь. Послушай меня, олух. Один-единственный раз я хочу, чтобы ты держал свои штаны застегнутыми, пока ты на задании. Почему ты всегда связываешься с неподходящими бабами?
— С Джиной Дефреско все в порядке. Она не имеет отношения к своему брату и мафии. Она добропорядочная гражданка.
— Не полощи мне мозги, Тоцци. Она состоит в кровном родстве с человеком, который связан с мафией и доносит нам на своих друзей. По-моему, этого достаточно.
— Знаешь, ты абсолютно не прав. Ты не знаешь...
— Все я знаю. Отвяжись от нее, capisce[1]?
Тоцци не ответил. Как, черт побери, Гиббонс узнал о нем и Джине? И тут он вспомнил о прикрепленном к ремню передатчике. Догерти. Этот предатель...
Гиббонс направился в кондитерский магазин.
— Что у тебя с лицом? — спросил Тоцци, только чтобы задержать его. В ушах его все еще звучали слова напарника о том, что Джина — неподходящая женщина, и он хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.
— Зуб нарывает. Чертовски больно.
— Почему ты не идешь к зубному врачу?
Гиббонс свирепо взглянул на него.
— А когда у меня есть время ходить по врачам?
Тоцци выдержал его взгляд.
— Почему бы тебе не вырвать их все и не поставить протезы? Тогда ты сможешь просто вынимать их, если что не так.
Гиббонс посмотрел ему прямо в глаза, пожевал губами, и вдруг изо рта у него вывалились четыре верхних зуба. Тоцци испуганно отступил назад. Он и не знал, что у Гиббонса зубные протезы. Это напомнило ему кадры из одной телевизионной передачи о природе. Там челюсти акулы двигались независимо от головы. Зубы захлопываются, а рот закрывается на долю секунды позже. Он с отвращением уставился на рот Гиббонса с выступающими вперед зубами. Он-то всегда думал, что у Гиббонса крокодилья улыбка. Сукин сын.
