То есть выходит, что бороться со следствием данных процессов есть не что иное как сизифова работа и опасное занятие. Необходимо, стало быть, жесткой рукой решительно пресекать причины, приведшие участников инцидентов на больничные койки и к долгим судебным процедурам.
Итак, как же обычно в таких случаях все происходило? Допустим, один субъект решил утопить в какой-нибудь разжигающей жидкости какое-нибудь горе на личной почве: ему там на производстве зарплату не выдали. Зашел он, значит, благородно так, в питейное заведение и увидел, что свободных столиков нет, но есть места на подсадку. Ну вот он заказал что-нибудь закусить и плюхнулся в плохом настроении рядом с каким-то таким же несчастным трудящимся из другого учреждения, где всех собрались уволить за отсутствием заказов на работу. Они в рыночную экономику не влились и конверсию не провели. Вот хозяин и решил все к чертовой матери по частям продать.
И тут ничего не подозревающие и несчастные будущие хулиганы начали свое пока еще добрососедское общение, и друг дружке в манишки плакаться, и себя в грудь бить, что, мол, я такой ценный работник и турбоспециалиет в своей области, а другой: типа я вообще бывший кандидат наук по каким-то там микробам, которые важны при переработке кефира в творог.
Нормальное такое вот творческое общение грамотных служащих, с разгулом экономики оставшихся не у дел и без всяческих перспектив на ближайшее и отдаленное будущее.
Итак, горемыки, значит, завели свои рассуждения, и при этом оказалось, что они из различных политических пристрастий и свое не совсем хорошее благополучие связывали с неправильной политикой своих партий и ихних лидеров. Вот здесь промеж них антагонизм и вспыхнул.
В раскаленные головы наших субъектов самая главная мысль, что этим партийцам они как бы до лампочки, еще не втемяшилась. Они, эти партайгеноссе, как-то про этих своих страстных поклонников ничего и знать не хотят, но тем не менее ажиотаж среди обывателя уже навели своими вредными лозунгами и призывами по пути построения чего-то там, что и так ходом истории доказано, что это недостижимо.
Непонятно нашим бедолагам, что одни живут лучше, потому что ловчить умели и всякие мошенничества совершали ради наживы.
Однако перешедшее в политконфликт общение продолжалось и начинало перерастать в нехорошие словесные перепалки с матерными злоупотреблениями. И тут один другому сказал, что „да пошел ты со своим Емцовым на …! И что этого Емцова он уже туда насадил вместе с какой-то Акомадой".
Другой, который молекулами занимался, ничего против последнего утверждения не имел, по большому счету ему на то, кто с кем чего в этом плане делал, наплевать. Но сам он никакого такого желания не испытывал, потому как с малодетства нормально ориентировался и отправляться на это не очень хочет. У него все естество против этого, согласно законам природы, восстает и вызывает вполне определенное отвращение. Тем более с каким-то первым встречным и малосимпатичным турбоэнергостроителем, к тому же оставшимся без зарплаты и средств к совместному проживанию.
И здесь специалист по кефирам тоже грубо выразил свою активную политпозицию следующим словосочетанием, что типа „я твоего Юганова, мать его, а заодно и твою мать, где-то там чего-то имел и хочу продолжить с ними эти непристойные действия в извращенной форме и в неподходящую для этого полость".
Конечно же, оппонент из тяжелой промышленности не захотел этому верить и считать, что неизвестно, как Юганов, но сам он сыном этого любвеобильного микробиолога не является, что у него еще живой отец имеется, на которого он похож. К тому же микроученый кандидат в папы по возрасту не тянет, а иметь от него новых братишек и сестренок никакого желания не испытывает, да и мамуля уже престарелая и такого надругательства не выдержит, а если и вытерпит, то чем творожных дел мастер при своей безработице выкармливать семью собрался?
Хотя, конечно, родство с партийным лидером Югановым вполне устроило бы, но имеются подозрения, что бактериолог беззастенчиво соврал, за что требуется его наказать и дать ему бутылкой по репе.
Турбинист уже было собрался делать первые движения, но из-за соседнего столика в дискуссию влился высокогражданственный субъект центристских позиций, а поэтому законопослушный и уважающий своего президента, но так же, как и эти двое, оставшийся без службы в рядах Российской армии и флота, где будучи, был сокращенным за остро необходимой ненадобностью. Он, этот бывший отставной офицер, ждал своей полной реабилитации в рядах Вооруженных сил и обещанной квартиры, а пока был беспризорным, но все еще надеялся и верил.
Не разобравшиеся в ситуации разгоряченные демокоммунисты объединили свои разобщенные силы и, посчитав, видимо, центриста за анархиста или „яблочника", ринулись в бой за право отстаивать между собой свои одинаково бесперспективные интересы.
Не стоит говорить, что все трое оказались в травмпункте и под судом за нанесенный питейному заведению ущерб, хозяин которого, вахабит азербайджанской национальности, на все российские по-литтечения исправно испражнялся с большой мечети и плавал в разлившихся водах барыжной экономики, как рыба в море, и наживал деньги за счет наших простолюдинов и интеллигенции.
И здесь уже должно быть понятно, откуда у преступности ноги растут, а стало быть, понижается благосостояние народонаселения и бедствующего обывателя.
Отсюда следует, что все партии необходимо запретить, а их лидеров разогнать, так как своей безответственной агитацией и пропагандой они-то и являются причиной разгула криминала и развала общества на противоборствующие стороны. При этом обществу ничего хорошего, кроме понесенных морально-нравственных страданий, судилищ и разбитых морд, не обламывается…»
Здесь запись прерывается, потому как пленка кончилась…
Конечно же, Олег Юрьевич Строгов считался богатым человеком, но все его благополучие было создано на жидковатой основе, связанной со служебным положением во властвующих структурах. В любой момент это призрачно доходное место можно было потерять, если где-то кому-то не угодить или попасться на каком-нибудь неблаговидном предприятии, которые он творил практически ежедневно и беззастенчиво за стенами своего персонального кабинета.
Будучи человеком неглупым и основываясь на своем личном опыте, Строгов, конечно же, никому не доверял, особенно своим подчиненным, особенно тем, кто более всего пресмыкался и подлизывался. Но не пытался избавиться от них, так как на их места пришли бы другие, и еще неизвестно какие, а эти хоть работу кое-какую на благо развития отдела юстиции выполняли и составляли отчеты для вышестоящих инстанций.
Друзей у Олега не было, а были приятели, такие же беспринципные, равные ему по рангу или повязанные какими-то несовместимыми с правом делишками.
Вышестоящее руководство, в свою очередь, шефу отдела юстиции тоже не доверяло, памятуя, как тот топтал и смешивал с грязью своего бывшего благодетельного градоначальника. Безусловно, Олежек отдавал почести новому властителю города и всем его вице-заместителям, усердно кланялся и заглядывал в глазки, но ни один из них приглашения совместно отужинать в приятной обстановке в шикарной квартире не принял, хотя через своих осведомителей о наличии юридического притона с расчудесными адвокатессами знали.
Этих признаков для до сих пор удачливого карьериста хватило, чтобы осознать, как шатко под ним чиновничье кресло, как больно придется с него падать или, не дай Господь, сменить его на нары. Это была бы катастрофа. И Строгов начал планировать пути отступления с наименьшими потерями для собственного благосостояния.
Перспективы рисовались безрадужные. Красивая жизнь в элитных кабаках и загранпутешествиях не позволила накопить в его понимании какое-то солидное состояние. Из недвижимости имелись городская шестикомнатная квартира с надоевшей стервозной женой, тещей и тремя детьми-лоботрясами, трехэтажная дача из красного кирпича недалеко от залива и шикарный бордель, юридически оформленный на Таню.
Содержать все это без его нынешнего служебного положения не представлялось возможным. Если же податься в адвокаты или заранее получить должность юрисконсульта в каком-нибудь банке, то это поставило бы его в тяжелое положение. Там надо было бы работать, а профзнания за время делания карьеры давно уже испарились.
Но самое главное — терялась власть, а Олежеку ну очень не хотелось быть простым, пусть и зажиточным человечком, да к тому же и не уважаемым в юридических кругах. Мало кто из бывших подчиненных простил бы ему теперешнюю заносчивость.
Так что было от чего почесать появившуюся на затылке лысину бывшему преподавателю-карьеристу, ныне жуликоватому чиновнику-сутенеру и одному из создателей преступной группировки наемников Олегу Строгову. Чесалась не только плешь, зудила и горела покусанная и расцарапанная густоволосатая спина.
