Пруитт едва мог дождаться.
Выбирая свежую рубашку (бледно-голубую, с инициалами УМП, вышитыми на грудном кармане), он вспомнил о приятной новости. Эми Шварц наконец-то подала уведомление об отставке. Как раз вовремя. Она и так долго тянула, хотя Пруитт, как только стал президентом совета, старался портить ей жизнь ежедневно и ежечасно. Теперь он может выбрать директора по своему усмотрению. И им будет определенно не выскочка-латиноамериканец Перес и не Скайлер Миллс. Этот последний пусть останется хранителем музея еще лет десять — двадцать. А может, и все тысячу. На это Пруитту в высшей степени наплевать.
Конечно, ему было известно, что кое-кто удивляется, что он делает в таком заведении, как Музей современного искусства. Но на самом деле это было не так уж и плохо. Пруитт здесь чувствовал себя уверенно, обладал определенной властью. Конечно, настоящим искусством в этом заведении, как говорится, и не пахло. Но ничего, пока он побудет здесь, хотя его приятель, сенатор Джесси Хелмс, кажется, говорил что-то обнадеживающее об их сотрудничестве.
Пруитт сделал последнюю петлю в виндзорском узле[14] галстука с символикой Йельского университета. Посмотрел в зеркало, вмонтированное в дверцу антикварного орехового гардероба, и удовлетворенно улыбнулся. На него глядел президент совета одного из самых модных музеев в городе, казначей популярного благотворительного фонда «Дорогу талантам», а теперь еще и владелец раритета, какой очень редко можно встретить в частных коллекциях. Такие вещи хранятся в самых крупных музеях мира.
Пруитт подтянул галстук, чтобы узел встал на место, под двойным подбородков.
Да, как говорится, жизнь удалась.
Комната для допроса свидетелей была серой, вдобавок без окон, так что ход времени здесь не ощущался. Кейт посмотрела на часы. Почти десять вечера. Неужели? Ей казалось, что уже прошло несколько дней, даже недель. Для нее сейчас вообще время словно переломилось, потому что с сегодняшнего дня ее жизнь будет делиться на период до гибели Элены и после.
Она сделала все, что от нее потребовали: последовала с копами в Шестой участок и повторила свои показания, подписала бланки. Кейт посмотрела в зеркало и вздрогнула.
Это действительно происходит со мной? Неужели я сейчас здесь, в полицейском участке, даю показания как свидетельница преступления?
Она знала, что копы в комнате с той стороны зеркала наблюдают за ней, ведь ей пришлось десять лет заниматься тем же самым. Это было ее обязанностью — сидеть по ту сторону зеркала и наблюдать. Примечать каждый жест допрашиваемого, оценивать вероятность его вины или невиновности.
Кейт забросила волосы за уши, и этот жест сразу же показался ей притворным. Она чувствовала себя выбитой из колеи и одновременно ощущала какой-то комфорт, потому что о том, как проходит жизнь в полицейском участке, ей было известно все. Распределение ролей, мелочная бравада властью, дух товарищества, объединяющий этих «хороших парней», противостоящих «плохим». И сейчас вся эта рутина, включая унылые серые стены и чертовы лампы дневного света, каким-то странным образом ее… успокаивала. Кейт казалось, что она снова в своем родном участке в Астории.
Еще один взгляд в зеркало, и неожиданно начало проявляться ее прежнее, истинное лицо. Подобно тому как с помощью искусства реставратора под одним портретом проступает другой, имеющий большую художественную ценность, написанный в давние времена.
Я, оказывается, прежняя, только в последнее десятилетие чуть замаскировалась шикарной глазурью. Вот и все. Никого не обманешь. Достаточно сбросить это наслоение, и возникнет крутая девушка-коп из Куинса.
Возможно, за ней никто и не наблюдал, потому что подозревать ее было бы уж совсем глупо. Но Кейт знала, что это такая традиция. Нужно помариновать свидетеля, заставить ждать, потом начать задавать эти дурацкие вопросы. Так делают всегда. Снова и снова задают одни и те же вопросы и следят, не сломается ли свидетель, не запутается ли в показаниях. Но с нее уже достаточно. И куда же, черт возьми, подевался Ричард?
Дверь отворилась, и вошел Мид со своим блокнотом с полицейской символикой.
— Когда, значит, вы в последний раз разговаривали с девушкой?..
— Послушайте, — проговорила Кейт, — я уже все рассказала другому детективу, причем несколько раз. Я устала. — Она задержала взгляд на Миде. — А где Уилли?
— У мистера Хандли еще уточняют кое-какие факты. Вы ведь хотите, чтобы мы все сделали как следует. Верно?
— Конечно, хочу, — ответила Кейт. — Но сейчас мне пора домой, и Уилли тоже.
— Еще несколько вопросов. — Мид шумно втянул в себя воздух сквозь зубы. — Вы сказали, что прибыли в квартиру жертвы примерно в…
— Эта информация есть в моих показаниях.
Мид перелистнул страницы.
— А Хандли прибыл до вас?
— Послушайте, детектив, давайте внесем ясность. На все эти вопросы я уже ответила, они запротоколированы, вам остается только прочитать их. Так, что не будем зря расходовать время.
— Но мне бы хотелось все это услышать от вас.
— А мне бы хотелось уйти домой. — Кейт раскрыла мобильный телефон, набрала номер. — Это Кейт Ротштайн. Извините, что звоню так поздно, но… Вы уже слышали?.. — Она замолчала. — Да, я здесь, в Шестом участке, отвечаю на вопросы. Но… Что? Да. Он здесь. — Она протянула трубку Миду. — С вами хочет поговорить шеф полиции Тейпелл.
— Да, шеф. — Глаза Мида бегали туда-сюда, по потолку, полу, всюду, только бы не встречаться взглядом с Кейт. — Да, да. — Он прижал трубку к уху. — Хорошо. Понятно. — Наконец Мид вздохнул и нажал кнопку отсоединения. — Тейпелл просила, чтобы вы сейчас приехали к ней.
— А Уилли?
— Он может идти домой.
— Я хочу, чтобы его отвезли полицейские.
Не глядя на нее, Мид кивнул.
Кейт действовала почти автоматически: вела автомобиль по Уэст-Сайдскому шоссе, останавливалась на светофорах, подъехала к особняку Тейпелл, достала бумажник, извлекала водительское удостоверение штата Нью-Йорк и показала полицейскому охраннику.
Потом некоторое время посидела за рулем, откинув голову на подголовник, закрыв глаза, не в силах сдержать слезы, которые медленно струились по щекам. В сознании мелькали кадры хроники, ловко смонтированные, как в хорошем видеоклипе. Крупным планом настороженное лицо двенадцатилетней девочки, которая сразу же покорила сердце Кейт; фрагменты разговоров за столом во время ужина, которых было множество; вот они ссорятся прямо посередине магазина готового платья относительно практичности тонкого хлопчатобумажного плаща — обычная размолвка, какие возникают у матери с дочкой; Элена в Джулльярдской[15] музыкальной школе, а затем отрывок из ее перфоманса в музее неделю назад.
Кейт душили слезы. Казалось, в сердце воткнули горячий шампур. Но ей опять удалось с этим справиться. Она промокнула покрасневшие глаза салфеткой, подкрасила губы, закинула ногу на ногу.
Через несколько минут она была в библиотеке шефа полиции. Ждала, оглядывая книжные полки, с пола до потолка забитые обзорами судебной практики и материалами судебных дел. Там стояли также все существующие в мире книги по криминалистике. Сотни томов.
По мнению Кейт, здешняя обстановка прекрасно подходила Тейпелл, прозвище которой было Несгибаемая. А как же иначе? Неужели шеф полиции должен быть чувствительным и мягкосердечным? Когда Кейт прибыла служить в Асторию, Тейпелл была там начальником. И все знали, что она в дружбе с делом и в ссоре с бездельем[16]. Но они моментально нашли общий язык. Очевидно, каждая чувствовала, что у другой еще все впереди и Астория — это только трамплин. Довольно скоро под начало Тейпелл перешло все полицейское управление Куинса, а через несколько лет и всего Манхэттена. К тому времени Кейт уже ушла из полиции и стала известной в нью-йоркских элитных кругах, куда входил также и мэр. Когда разразился знаменитый скандал о взятках в полиции, в котором оказался замешан шеф и его окружение, Кейт ненавязчиво порекомендовала мэру назначить Несгибаемую Тейпелл. Разумеется, Тейпелл об этом ничего не знала.
