Ознакомительная версия.
Я смотрел по сторонам и ловил себя на мысли, что редко заглядывал за теперь уже упавшие и валявшиеся на земле двери и не заходил в скатанные палатки, прикрытые досками.
У меня снова возникло ощущение, будто за мной следят, и я обернулся.
Большой завиток тумана плыл вдоль пирса, он проигнорировал меня и поплыл дальше.
Верь после этого своим ощущениям!
Здесь, на середине пирса, стоял потемневший домишко, мимо которого я ходил лет десять, но ни разу не видел, чтобы шторы на окнах были подняты.
Сегодня впервые за все время окна оказались не занавешены.
Я заглянул внутрь.
«Боже, – изумился я, – да тут целая библиотека!»
Я быстро подошел к окну, думая о том, сколько еще таких библиотек прячется на пирсе или затерялось на старых улочках Венеции.
Остановившись под окном, я вспоминал вечера, когда за шторами горел свет и мне чудились призрачные очертания чьей-то руки, листающей страницы невидимой книги, слышался голос, шепчущий какие-то слова, читающий стихи, рассуждающий о тайнах Вселенной. Мне казалось, что это писатель, боящийся сказать все, что думает, или актер, докатившийся до амплуа привидений, король Лир, почти выживший из ума, но зато имеющий двойной комплект подлых дочек.
Но сейчас, в полдень, шторы были подняты. В комнате еще горел слабый свет, в ней никого не было, я разглядел письменный стол, кресло и старомодную, довольно большую кожаную кушетку. Вокруг кушетки, со всех сторон, до самого потолка громоздились горы, башни, бастионы книг. Наверно, их было здесь не меньше тысячи, распиханных и наваленных повсюду, где только можно.
Я отступил от окна и стал рассматривать вывески на дверях и вокруг дверей. Я видел их и раньше, но лишь скользил по ним глазами.
«КАРТЫ ТАРО», – гласила выцветшая надпись.
Вывеска ниже извещала: «ХИРОМАНТИЯ».
На третьей печатными буквами было выведено: «ФРЕНОЛОГИЯ».
А под ней: «АНАЛИЗ ПОЧЕРКА».
И рядом: «ГИПНОЗ».
Я осторожно приблизился к самой двери, там висела совсем маленькая визитная карточка, прикрепленная чертежной кнопкой над дверной ручкой.
На карточке значилась фамилия владельца: «А. Л. ЧУЖАК».
А под фамилией карандашом, более четко, чем о продаже канареек, была нацарапана приписка: «Практикующий психолог».
Ничего себе! Специалист сразу в шести областях!
Я приложил ухо к дверям и прислушался.
Вдруг до меня донесется, как между отвесными, покрытыми пылью книжными полками Зигмунд Фрейд шепчет, что, мол, пенис – это всего лишь пенис, а вот сигара – это дело стоящее? Или вдруг я услышу, как умирает Гамлет, увлекая всех за собой, как Вирджиния Вулф[41], словно утопившаяся Офелия, растянувшись на кушетке, чтобы обсохнуть, рассказывает свою печальную историю? Услышу, как шелестят карты Таро? Как скрипят перья? Увижу, как ощупывают головы, словно дыни-канталупы?
«Загляну-ка еще раз», – решился я.
И снова посмотрел в окно, но увидел только пустую кушетку с вмятиной посредине, оставшейся от множества тел. Это было единственное ложе. Значит, ночью на нем спал А. Л. Чужак. А днем, выходит, на него ложились посетители, оберегающие свои души, словно хрупкое стекло? В моей голове это не укладывалось.
Однако прежде всего меня занимали книги. От них не только полки ломились, ими была битком набита даже ванна, которую я смог разглядеть за полуоткрытой боковой дверью. Кухни не было. А если и была, то в холодильнике, без сомнения, хранились бы «Пири[42] на Северном полюсе» или «Бэрд[43]: Один в Антарктиде». Видно, А. Л. Чужак мылся в океане, как многие в наших краях, а пировал в сосисочной Германа, находившейся поблизости.
Поражало меня, правда, не столько это скопище книг – девятьсот, а то и тысяча томов, – сколько их названия, их темы, мрачные, роковые, устрашающие имена их авторов.
На верхних полках, где всегда царила полночная тьма, угрюмый Томас Харди[44] соседствовал с «Закатом и падением Римской империи» Гиббона[45], злобный Ницше[46] – с не оставляющим надежду Шопенгауэром[47], а бок о бок с ними стояли «Анатомия меланхолии»[48], Эдгар Аллан По[49], Мэри Шелли[50], Фрейд, трагедии Шекспира (комедий видно не было), маркиз де Сад[51], Томас де Куинси[52], «Майн кампф» Гитлера, «Закат Европы» Шпенглера[53] и так далее, и тому подобное…
Были здесь и Юджин О’Нил[54], и Оскар Уайльд – но только его горькие воспоминания о тюрьме[55]: ни тебе благоухания сирени, ни соловьиного пения. Чингисхан и Муссолини подпирали друг друга. А на снежных вершинах этих книжных Гималаев теснились книги с такими названиями: «Самоубийство как ответ», «Темная ночь Гамлета», «Лемминги в море». На полу лежала «Вторая мировая война», а рядом – «Кракатау[56] – взрыв, прогремевший на весь мир». Тут же я увидел «Голодающую Индию» и «Встает багровое солнце».
Если пробежать глазами все эти названия, задуматься над ними и, не веря себе, перечитать их еще раз, то выход остается только один. Как в случае с плохой экранизацией пьесы «Траур к лицу Электре»[57], где самоубийство нанизывается на самоубийство, убийство – на убийство, инцест – на инцест, на смену шантажу приходят отравленные яблоки, герои падают с лестниц или наступают на гвозди, смазанные стрихнином, а вы, наглядевшись на все это, в конце концов фыркаете, закидываете голову и разражаетесь…
Хохотом!
– Что вас так рассмешило? – раздался голос у меня за спиной.
Я обернулся.
– Я спрашиваю, что вас так рассмешило?
Он стоял позади меня, его узкое бледное лицо оказалось дюймах в шести от кончика моего носа.
Человек, спящий на кушетке психоаналитика.
Владелец всех этих книг, предрекающих конец света.
А. Л. Чужак.
– Ну? – потребовал он.
– Это ваша библиотека? – запинаясь, пробормотал я.
А. Л. Чужак выжидательно смотрел на меня.
К счастью, я чихнул – это стерло с моего лица смех и позволило скрыть замешательство за бумажным носовым платком.
– Простите меня, простите, – заторопился я. – У меня самого всего четырнадцать книг. Не часто доводится увидеть на пирсе в Венеции Нью-Йоркскую публичную библиотеку.
В маленьких ярко-желтых лисьих глазах А. Л. Чужака погас гневный огонь. Тощие, словно проволочная вешалка, плечи обмякли. Жалкие кулачки разжались. Моя похвала подтолкнула его заглянуть в собственную комнату, он увидел ее чужими глазами, рот раскрылся.
– Ну и что? – удивленно произнес он. – Да, это мои книги.
Я смотрел сверху вниз на этого человечка, росту в нем было не больше пяти футов, а без башмаков, наверно, и того меньше. Мной овладело ужасное искушение проверить, не носит ли он ботинки на трехдюймовых каблуках, но я удержался и, не опуская глаз, глядел на его макушку. А он даже не заметил моего взгляда – так возгордился множеством литературных чудовищ, расплодившихся на его мрачных полках.
– У меня пять тысяч девятьсот десять книг, – объявил он.
– Вы уверены, что не пять тысяч девятьсот одиннадцать?
Не отводя внимательного взгляда от своей библиотеки, он холодно спросил:
– А почему вы смеетесь?
– Названия…
– Названия? – Он снова подался к окну и окинул взглядом полки, стараясь обнаружить веселого предателя, затесавшегося в это собрание книг-душегубов.
– Скажите, – нерешительно начал я, – а нет ли в вашей библиотеке чего-нибудь летнего, чего-нибудь о ясной погоде, свежем ветерке? Нет ли у вас каких-нибудь веселых книг, счастливых находок? Ну, скажем, «Солнечные скетчи о маленьком городке» Ликока[58] или, например, «Солнце – погибель моя», «Добрым старым летом» или «Июньский смех»?
– Нет! – воскликнул Чужак и даже привстал на цыпочки, потом спохватился и опустился на всю ступню. – Нет…
– А как насчет «Усадьбы Гриль» Пикока[59], «Гека Финна», «Троих в лодке», «Как зелен был мой отец», «Записок Пиквикского клуба»? Нет ли Джеймса Бенчли[60], Джеймса Тёрбера[61], С. Дж. Перельмана[62]?..
Я выпаливал эти названия и фамилии, как пулемет. Чужак слушал и как-то съеживался от моего веселого перечня. Но не прерывал меня.
– А как насчет «Шуток Савонаролы[63]» или «Анекдотов Джека Потрошителя»?.. – Я осекся.
Черный как туча и холодный как лед А. Л. Чужак отвернулся.
– Простите, – сказал я и впрямь почувствовал себя виноватым. – Чего бы мне, по правде сказать, хотелось, так это как-нибудь заглянуть к вам, полистать ваши книги. Если вы, конечно, позволите.
А. Л. Чужак взвесил мои слова, решил, что я раскаиваюсь, сделал шаг и взялся за ручку двери своего заведения. Дверь мягко подалась. Он повернулся, оглядел меня своими узкими и блестящими янтарными глазками, его тонкие пальцы судорожно подергивались.
– А почему бы не сейчас? – предложил он.
– Не могу. А вот позже, мистер…
– Чужак. А. Л. Чужак – консультирующий психолог. Нет, не Чудак, как вы могли бы подумать и как у нас называют психиатров. Просто Чужак, добрый доктор, лечу заблудших.
Он подражал моей дурашливой интонации, только его жалкая усмешка по сравнению с моей была как жидкий чай. Я понимал, что она тут же исчезнет, стоит мне, в свою очередь, замолкнуть. Я посмотрел поверх его головы.
Ознакомительная версия.
