очень грозное оружие.
— Вас убьют, убьют! — Она подошла и села на край кровати. Глаза широко раскрыты от ужаса.— Прошу тебя, Филип! Умоляю, не надо. Тебя убьют, поверь мне. Всеми святыми умоляю, не делай этого!
Похоже, она была абсолютно уверена в том, что меня прихлопнут.
— Я должен, Шарлотта. Время не ждет. Другого пути нет.
— Прошу тебя.— Карие глаза наполнились слезами. В это я уже просто не мог поверить.— Пожалуйста, Филип, ради меня.
— Нет.— Слеза упала мне на губу, соленая, словно морская вода.— Проси о чем угодно, только не об этом.
Она медленно поднялась и застыла, бессильно опустив руки. Слезы катились по ее мокрым щекам.
— Это самый безумный план, который можно было придумать только в бреду,— с этими словами она повернулась и вышла из комнаты, не забыв по дороге погасить свет.
Я лежал на кровати, уставившись в темноту. Эта женщина была права. Я тоже считал, что такой безумный план можно придумать только в бреду, и был ужасно рад, что мне придется им воспользоваться.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Четверг, полдень — пятница, рассвет
— Дайте поспать человеку,— пробурчал я с закрытыми глазами.— Считайте, что я умер.
— Давай, давай.— Он опять начал трясти меня за плечо. Не рука, а металлическая клешня.— Вставать пора!
— Боже мой! — Я приоткрыл один глаз.— Который час?
— Уже полдень. Некогда дрыхнуть.
— Полдень! Я просил, чтобы меня растолкали в пять. Тебе известно, что я...
— Подойди сюда.— Он двинулся к окну, и я, с трудом опустив ноги с постели, поплелся за ним. Видимо, во сне меня оперировали, воспользовавшись тем, что можно было обойтись без анестезии, и вынули из ног все кости. Я чувствовал себя ужасно. Хатчинсон кивнул в сторону окна.— Что ты на это скажешь?
Я высунул голову в зябкую белесую мглу и сказал раздраженно:
— Что я должен увидеть в этом проклятом тумане?
— Туман.
— Ясно,— тупо сказал я.— Туман.
— Ночную сводку погоды береговой метеослужбы передавали в два часа,— сказал Хатчинсон. По всему было видно, что он с трудом сдерживается.— Сказали, что к утру туман рассеется. А чертов туман и не думает этого делать.
Тут туман рассеялся в моей больной голове. Я выругался и впрыгнул в свой наименее грязный и промокший костюм. Он был сырым и неприятным, но я отметил это подсознательно, потому что сознание в этот момент у меня было занято другой проблемой. В понедельник ночью они должны были затопить «Нантвилль» между приливом и отливом, но один шанс из тысячи, что им удалось приступить к подводным работам той же ночью или на следующую ночь, во вторник. Даже в укрытой от ветра Торбейской гавани погода была ужасная, и только Богу известно, что творилось в эго время в «Беул нан Уаме». Но прошлой ночью они могли начать. И они наверняка это сделали, потому что в ангаре Дабб Сгейра не было подводной лодки, а кладовая, по сообщениям владельцев «Нантвилля», там была древней конструкции, не современная бронированная клетка. Такую можно разрезать за пару часов, если только под рукой будет соответствующее оборудование. А у Лаворски и компании соответствующее оборудование должно быть. За остаток ночи, даже если одновременно работали трое водолазов в сменном режиме, они могли поднять приличную часть золота, но не все восемнадцать тонн. В этом я мог поклясться. До того, как дядюшка Артур меня подцепил, я занимался морской спасательной службой. Им понадобится еще ночь или часть ночи, потому что днем работать они не отваживались. Боялись, что кто-нибудь увидит. Но в таком тумане их не увидит никто. Это ничем не хуже, чем ночь. Просто подарок судьбы.
— Разбуди дядюшку Артура. Скажи, что мы отправляемся. На «Файеркресте».
— Он тоже захочет пойти с нами.
— Ему придется остаться. Он это прекрасно понимает. Идем в «Беул нан Уам», так и скажи ему.
— Не на Дабб Сгейр? Не в ангар?
— Ты прекрасно знаешь, что до полуночи мы не можем там появиться.
— Совсем забыл,— медленно произнес Хатчинсон.— До полуночи мы не можем там появиться.
«Беул нан Уам» не оправдывал свою зловещую репутацию. В это время дня стоял почти полный штиль, только мелкая рябь изредка возникала на зеркальной поверхности моря под редкими порывами зюйд-веста. Мы пересекли пролив от острова Баллара до самой северной оконечности восточного берега Дабб Сгейра и начали потихоньку спускаться к югу, на самом малом ходу. Двигатель работал так тихо, что даже в рубке его урчанья практически не было слышно. Наверное, для того чтобы услышать его шум, надо было раскрыть обе боковых двери рубки, но мы не собирались раскрывать их для этой цели.
К этому времени прошли почти половину восточной части той удивительно спокойной заводи, граничащей с обычно рокочущими водами «Беул нан Уама», которую мы с Вильямсом обнаружили предыдущим днем с вертолета. Впервые я заметил на лице Хатчинсона намек на беспокойство. Он не смотрел вперед, только изредка взглядывали на компас. Для управления кораблем ему было достаточно лоции и показаний глубиномера.
— Ты уверен, что речь идет об этом шельфе на глубине четырнадцать саженей, Калверт?
— Должно быть здесь. Где же еще, черт возьми? До отметки семь саженей дно достаточно ровное, но глубины недостаточно, чтобы прикрыть верхушки мачт во время отлива. Отсюда до четырнадцатисаженевой отметки спуск почти вертикальный. Потом идет этот шельф, за которым опять обрыв до глубины в тридцать пять саженей. На такой глубине без специального оборудования невозможно работать.
— Чертовски узкий шельф. Всего кабельтов шириной,— пробурчал он.— Как они могли рассчитывать, что затопленный корабль попадет именно туда, куда нужно?
— Они все рассчитали. Во время штиля можно быть уверенным в успехе.
Хатчинсон перевел рычаг скоростей в нейтральное положение и вышел на палубу. Мы бесшумно скользили по воде в молоке тумана. Видимость позволяла с трудом угадывать очертания собственных бортов. Приглушенное урчание двигателя только усиливало ощущение таинственной тишины. Хатчинсон вернулся в рубку, как всегда неторопливо передвигая свою огромную тушу.
— Боюсь, ты прав. Слышу шум двигателя.
Я прислушался, затем тоже услышал его. Характерный стук работающего компрессора.
— Что значит «боюсь»?
— Сам прекрасно знаешь.— Он взялся за рычаг, слегка повернул штурвал
