Ознакомительная версия.
Плутать пришлось не в пример меньше, чем месяц назад. Место, где похоронили отца, Олег знал лишь приблизительно, со слов старого отцовского приятеля. Проводить Покровского-младшего старику здоровье не позволяло, он по памяти набросал на листке примерную схему, с которой Олег почти полтора часа бродил среди чужих могил. Отцовскую нашел уже в сумерках, постоял над осевшим холмом за низкой оградкой, вытер с фотографии пыль, убрал нападавшие со старых берез ветки и листья. А на обратном пути зашел в домик у кладбищенских ворот, договорился с местными «смотрящими» об уходе за захоронением под номером «пять тысяч семьсот сорок девять» и даже выдал гробовщикам аванс. Теперь пришло время заплатить остаток, а также повидаться с отцом в последний, может статься, раз.
Под березами ничего не изменилось, не считая глубоких, по колено и выше, сугробов. Почти скрытая под снегом ограда, наполовину занесенный памятник, фотография, покрытая коркой льда. Олег отскреб его, протер фото, откуда смотрел отец – темноволосый, молодой, строгий, с веселыми «чертиками» в глазах. Фото, что называется, протокольное, сделано в день вручения той самой премии, в минуту торжества, на пике жизни. Отец фотографироваться не любил, но этот снимок пришелся ему по душе, он даже просил украсить этим портретом свой памятник, и Олег желание отца исполнил. С опозданием, правда, в три с лишним года, но тут уж не его вина.
– Уезжаю я, – сказал Олег, глядя на фотографию, – может, вернусь, а может, и нет. Я не виноват, так получилось.
Ветер завывал в верхушках деревьев, в лицо ударил снежный заряд, полоснул по щеке, Олег накинул на голову капюшон и пошел обратно по своим следам. Зашел в сторожку у ворот, отдал остаток долга, постращал, что проверит, как тратятся его деньги, получил заверения, что все будет в лучшем виде, и направился к дому. На этот раз ехал с комфортом, на маршрутке, по дороге согрелся и обсох, нехотя вышел на две остановки раньше – вспомнил, что дома шаром покати, а магазин рядом маленький и бестолковый, кроме пива, чипсов и йогуртов купить там нечего. Ветер усилился, зверствовал вовсю, путал провода и расшвыривал обнаглевших ворон по небу, как горох. Олег перебежал через небольшую площадь, буквально влетел под козырек торгового центра и уже собрался войти внутрь, но вместо этого сбавил шаг и закрутил головой по сторонам. Сам не мог понять, что происходит, будто на невидимый барьер наткнулся, и дальше идти, ну, никак невозможно. Он подошел к газетному киоску, встал к нему спиной и принялся осматриваться. Ничего странного или подозрительного, вокруг люди, они спешат укрыться от непогоды или храбро бросаются в снежную круговерть, и никому до него дела нет. Но беспокойство не отпускало, потряхивало нервы, по коже пробежал озноб, но это, скорее всего, от холода. Олег осмотрел широкое крыльцо еще раз, направился к двери, глянул влево, машинально сделал еще пару шагов и остановился посреди дороги. Между стеклянных дверей стояла Наташка. Она будто стала ниже ростом, но тому виной были ботинки на плоской подошве, в них заправлены узкие синие джинсы, короткая куртка с капюшоном, перехваченным толстым шарфом. В такой одежде Олег ее никогда не видел, а уж без каблуков и представить себе Наташку не мог, как и без косметики, временами умеренной, временами – не очень. А тут видел перед собой бледную, бесцветную женщину, то ли уставшую, то ли испуганную, с небрежно собранными в «хвост» ломкими белесыми волосами и темной полосой у корней. И все же это была Наташка, она молча смотрела на него, тискала в пальцах перчатки и поджимала губы, будто вот-вот расплачется.
Олега толкнули в спину, потом в бок, он убрался с дороги, шагнул к Наташке, но его точно за ворот дернули. Олег запнулся на ходу, плохо соображая, что происходит и не ошибся ли он. Губы у Наташки дрогнули, она то ли улыбнуться попыталась, то ли пыталась сдержать слезы, но пересилила себя, подошла и сказала чуть хрипловатым голосом:
– Привет!
У Олега аж дыхание перехватило – это она, точно, ее голос. Так она спросонья обычно говорила, проснувшись утром или посреди ночи, когда он будил ее. Время точно пошло назад, Олег будто заново пережил те дни, минуты, мгновения, пережил за несколько секунд, сердце стучало где-то в горле, стало жарко, будто вместо метели оказался в джунглях. Вспомнил некстати, как они с Наташкой ходили на выставку тропических бабочек, огромных, с ладонь размером, как те летали вокруг, садились на головы и плечи, и в том павильоне было так же душно, как сейчас в предбаннике торгового центра. Сердце ухнуло вниз, стукнуло под ребра, и Олег кое-как выдавил из себя:
– Привет!
Чувствовал, что надо сказать что-то еще, хотя бы из вежливости, спросить, как дела, и сматываться поскорее, но ничего поделать с собой не мог. Стоял, как вкопанный, и смотрел куда-то мимо Наташки, в сторону лотков с яблоками и апельсинами, что располагались напротив входа в магазин. И хоть понимал, что выглядит более чем глупо, но продолжал стоять молча, не было слов, да и откуда им взяться… Его снова толкнули, заодно обругав, умело и от души. Наташка улыбнулась через силу, потянулась взять его за рукав, но отдернула руку:
– Давай отойдем, тут неудобно.
Она направилась к большому, во всю стену, окну магазина, поставила сумку на подоконник и размотала шарф. Сняла, накрутила на руки на манер муфты и уставилась на метель, что с прежним упорством хлестала снегом по стеклу, Олег стоял рядом и молчал, не зная, как начать разговор. Случись эта встреча пару лет назад, им обоим было бы, о чем поговорить, но не сейчас, когда все давно перегорело, и меньше всего Олегу хотелось ворошить те потухшие угли. Да и толку не будет, там лишь зола и пепел – это все, что осталось от его прошлого. О своем будущем надо думать, и Наташке там места нет. Но, с другой стороны, они друг другу не совсем чужие, много чего между ними было, это невеста его бывшая, поэтому нельзя просто так взять и уйти, неправильно это.
– Ты изменился, – услышал Олег и посмотрел на девушку. Она глядела в окно, где на стекле виднелись их нечеткие мутные отражения. В голову ничего, кроме банального «ты тоже», не шло, Олег пытался подобрать слова, когда Наташка повернулась к нему и сказала:
– Но я тебя сразу узнала. А ты меня нет, значит, я буду богатой.
Улыбка у нее вышла так себе, неубедительная и жалкая, смотреть на Наташку было неприятно. Олег отвел взгляд и проговорил:
– Почему же, узнал. Ты хорошо выглядишь.
Он безбожно кривил душой – выглядела она, мягко говоря, неважно, и уж точно не так, какой он привык ее видеть. Эта нелепая куртка, тяжелые ботинки, круги под глазами, неаккуратная прическа – она точно старалась казаться незаметной, не выделяться из толпы и привлекать к себе не больше внимания, чем мышь, прошмыгнувшая через кухню. Едва начавшийся разговор начинал тяготить его, будил тяжелые воспоминания, от которых с таким трудом избавился, и Олег решил, что надо уходить. Он обернулся, посмотрел в сторону торгового зала, потом – недвусмысленно – на часы.
– Торопишься, – произнесла Наташка, но с места не сдвинулась, по-прежнему смотрела в окно и говорила, обращаясь к своему отражению: – Знаю, видеть меня не хочешь, думаешь, что это я во всем виновата. Так и есть. – Она поежилась от сквозняка и запахнула куртку на груди. – Я тебя уже три дня тут жду. Видела неделю назад, когда ты сюда за продуктами приходил, но подойти не решилась. И новый твой адрес знаю, я к отцу твоему туда приходила, но он меня выгнал. Сказал, что я тебе жизнь сломала и могу катиться куда угодно. Я ушла, потом он умер.
От ее слов колыхнулась внутри и окрепла невесть откуда возникшая злость, Олег пока сдерживался, но чувствовал, что надолго его не хватит. Вот ведь как бывает – думаешь, что все отболело и умерло, ан нет, оно лишь затаилось до поры, как амфибия, что пережидает сухой сезон, замуровавшись в сухую глину, откуда вылезает с первыми каплями дождя. А панцирь трещит, лопается, разваливается на куски, и это больно, очень больно, так, что и не передать.
– Мне плевать, – глухо проговорил он, – честное слово. Виновата – ответишь, я за свое уже ответил.
– И я ответила, – еле слышно произнесла Наташка. – Если еще больнее наказать меня хочешь, то не старайся. Я сполна получила, за все…
– Аборт ты зачем сделала? – Олег не мог заставить себя посмотреть на нее, злость душила его похлеще удавки, и он боялся сам себя, что не выдержит и ударит Наташку прямо здесь. Нет, ничего не закончилось, никто ничего не забыл, и прав Морок – с Наташкой придется поговорить, хотя бы для того, чтобы через очередную боль окончательно порвать с прошлым, забыть его раз и навсегда.
– Зачем, спрашиваю? – подался он вперед и глухо повторил: – Чем тебе ребенок помешал? Или ты меня так ненавидела, мстила типа? Что я тебе такого сделал, что?
Он на всякий случай убрал руки в карманы и наступал на Наташку, буквально загоняя ее в угол. Та отступала, тянула за собой по подоконнику сумку за длинные ручки и все смотрела в окно. Рот у нее перекосился, на щеках появились красные пятна. Мелькнула и пропала убогая жалостливая улыбка, Наташка справилась с собой и сказала очень тихо, так, что Олег едва расслышал:
Ознакомительная версия.
