Возможно, всему этому было какое-то невинное объяснение. На практике такого никогда не случалось, но теоретически это было возможно. Может, там работал ее брат, или, скажем, внебрачная дочь. Могла же она навестить на работе внебрачную дочь? А почему она тогда распустила волосы? Даффи вынужден был признать, что так она казалась лучше, — не такой бесчувственной. Почти как если бы она не была стервой.
Эта загадка целый день поддерживала Даффи в хорошем настроении. Кроме того, он точно знал, что сегодня вечером не поедет за Таном на малайскую дискотеку — нет уж, благодарю покорно. После работы он позвонил Кэрол — узнать, можно ли к ней заехать. Нет, машина ему не нужна. Ему нужен тот коричневый конверт, который он отдавал ей на хранение. Он не рассчитывал, что «джентльмены» расслабляются за бесплатно. Еще он не рассчитывал, что они «расслабляются» в зеленых замшевых куртках с большими пластмассовыми молниями, водолазках и джинсах. Одна половина Даффи думала: да пошли они, я плачу, значит, и одеваться могу, как мне нравится. Другая, более разумная половина думала: не стоит выделяться. Он нырнул в самые глубины своего гардероба и извлек оттуда костюм времен своей полицейской молодости, изысканного цвета болотной тины с тесными брючинами и лацканами узкими, как треугольнички для игры в триктрак. Он надел его и остался недоволен тем, как облегают брюки его талию; он ослабил эластичный пояс, но разницы особой не ощутил. На то она и зрелость, сказал он себе, но другой голос прошептал: толстеешь, Даффи, толстеешь.
Он нашел галстук — узенький, как глист — и повязал его вокруг шеи. Делая это, он чувствовал себя самоубийцей, — господи, и шея тоже — до чего толстая. Затем он поглядел на себя в зеркало. Ну и вид. Будто рокер-шестидесятник, неудачно подделывающийся под «Джерри и Пейсмейкеров»; он покрутил воображаемыми барабанными палочками. Меньше всего его можно было принять за Джентльмена, Собирающегося Расслабиться. Может, ему стоит вынуть сережку? Или надеть более приличные ботинки? Черт, он и так уже сделал достаточно уступок. Подождем, пока они увидят его засаленные банкноты по одному фунту: вот тогда они поймут, с кем имеют дело.
Увидев его, Кэрол разразилась смехом.
— Куда это ты собрался, Даффи? На ретро-дискотеку?
— Что, неужели так плохо? Я думал, я выгляжу вполне.
— Ты выглядишь ужасно.
И она поцеловала его в губы, в восторге от того, как ужасно он выглядит. Ремень надавил на живот, и ему захотелось писать. Когда он вернулся, Кэрол сказала:
— Да, я пробила для тебя те имена. Извини, что так долго, мне не хотелось рисковать.
— Конечно. Спасибо, любимая. Ну и как?
Она протянула ему листок. Он быстро пробежал его глазами. Все так, как говорил Хендрик. И за самим Хендриком ничего не числится. Все-таки надо поблагодарить.
— Ты очень помогла, любимая. Это как раз то, что мне было нужно.
— Ну и как продвигается?
Она не спрашивала, что именно продвигается, потому что не слишком хотела это знать. Но в общем и целом успехи Даффи были ей небезразличны.
— Так себе. Ни шатко, ни валко. Но за это платят.
— А это главное.
Она сходила и принесла его коричневый конверт. Он взял деньги и затолкал их в карман. Когда он уходил, Кэрол еле удержалась от смеха — кургузый пиджачок делал его похожим на бандита из старого гангстерского фильма — похоже, он уже начал ощущать себя человеком со средствами. Его запросто можно было принять за джентльмена — в темноте, и если свет был в спину.
Он припарковался на Грейт Мальборо-стрит и дальше пошел пешком; у него сосало под ложечкой. Когда он служил в полиции, этого заведения еще не существовало. Каким оно окажется? Шикарным? Или низкопробным притоном? Каким бы оно ни было, это не сравнится с сидением на Рейнерс-лейн в развалюхе «Мини».
На раздвижных стеклянных дверях значилось: «Пижон». На половике у порога значилось: «Пижон». На внутренних стеклянных дверях значилось: «Пижон». Здешние хозяева не давали забыть о том, где ты находишься. Внутри, как сначала показалось Даффи, было очень темно. Слева от него был гардероб, и там стояла девушка. Даффи в любом случае пришлось бы задержаться у гардероба, но остановился он по другой причине — грудь девушки была абсолютно голая, и при этом очень аппетитная.
— Вашу шляпу, сэр, — сказала она.
— У меня нет шляпы.
— Нет. Вашу шляпу, сэр.
Он подошел поближе. Он что, идиот? Ничего, что он так уставился на ее грудь?
— Прошу прощения, — сказал он, — я тут в первый раз.
— Все нормально, сэр, — улыбнулась она, демонстрируя безукоризненные зубы, — вы пригласите какую-нибудь из девочек вниз?
— О, разумеется.
— Двадцать фунтов, сэр.
— О, разумеется.
Гадая, за что платит, — или за кого — он медленно отсчитал двадцать фунтов. Что значит «вниз»? И где «девочки»?
Недоумение его, впрочем, быстро разрешилось. Повернувшись спиной к той, что спрашивала про шляпу, он тут же их увидел. Справа обнаружилась длинная изогнутая стойка, что была на цветном слайде при входе; в действительности она показалась ему меньше и не такой роскошной, как ее изображение. Вокруг бара в разных позах расположились десятка полтора девушек; пятеро из них увивались вокруг толстячка в дальнем конце стойки.
Все девушки, как он заметил, были разного типа, среди них одна видимо-негритянка и одна видимо-китаянка (а может, видимо-малазийка); но всех их объединяла общая черта: голые груди. На одной, правда, был надет лифчик. Когда Даффи направился к бару, она автоматически его приспустила, и грудь слегка колыхнулась. Восемь или десять девушек встали, чтобы усадить его на табурет. Чудовищных размеров бармен велел ему заказать выпивку; Даффи счел, что это очень хорошая идея. Он заказал виски.
— Четыре фунта, сэр.
С таким голосом спорить было нельзя; если и можно было что-то сказать в ответ, так это лишь: «Почему же так мало? Мне ничего не стоит, вот, пожалуйста, возьмите семь». Виски было на донышке. Он истратил уже почти половину глисоновских денег.
— Вы уж простите, что не могу вас всех угостить, — извиняющимся тоном проговорил он. Он никогда не видел одновременно столько грудей разного калибра. Ему стало смешно. Он не ощущал себя попавшим в гнездо разврата; скорей, это было похоже на то, как если бы он попал в зоопарк.
— Ничего, — сказала девушка справа, — в баре для нас бесплатно.
Они пили, в основном, апельсиновый сок. Он — из стакана виски. Разговор стал иссякать. Даффи начал нервничать.
— Ну так чем вы занимаетесь? — спросил он, словно на великосветском рауте. Это был, возможно, самый ненужный вопрос из всех, какие он задавал в своей жизни. Девушки захихикали.
— А вы чем занимаетесь? — парировала одна слева — смуглая девица с шотландским акцентом и грудями умеренного размера.
— Я… э… я… э…
Кое-кто уже начинал посмеиваться. Мужчины всегда врут, это правило они хорошо усвоили. Наконец, он сказал:
— Я — этот… кутюрье.
Они так и прыснули; одна из обхаживавших толстяка девушек откололась от своей группы и присоединилась к Даффи. Беседа возобновилась. От виски почти ничего не осталось.
— Ладно, — сказала та, что слева, — насмотрелся уже. Кого возьмешь с собой вниз? Мы в нетерпении.
— О, — Даффи допил остатки виски — не больше чайной ложки. Он стеснялся отдать предпочтение какой-нибудь одной, хоть и заплатил за это двадцать фунтов. Он мотнул головой влево и сказал, — с тобой, наверное.
Они встали, и девушка в лифчике тут же подняла бретельки и сунула сиськи в чашечки. Там они и останутся — до следующего клиента. Он пошел за выбранной им девушкой. На ней были черные бархатные брючки длиной до середины икры и золотистые плетеные босоножки на высоком каблуке. Со спины она походила на венецианского гондольера.
Внизу было еще темнее. Сильно пахло благовониями. Они пришли в еще одну комнату с картинки — ту, что с отдельными кабинками и двустворчатыми дверками. Быстренько осмотревшись, девушка нашла незанятую кабинку, и они вошли внутрь. Она нажала кнопку звонка и спросила:
— Как тебя звать, милашка?
— Ник. А тебя?
— Делия. Дурацкое имя, верно? Если хочешь, зови, как тебе нравится. Многие так и делают.
— Нет, хорошее имя. Серьезно, нормальное.
Вряд ли у него будет много случаев называть ее по имени; кричать через комнату не придется. Появился официант с двумя бокалами и маленькой бутылкой шампанского; в ведерке был не столько лед, сколько талая вода.
— Десять, — шепнула девушка, и он отсчитал из денег Глисона еще десятку.
Девушка налила два бокала, и они чокнулись. Он отпил из своего, она поставила свой на стол.
— Откуда ж такие шмотки?
— Нравятся?
— Да, прикольные. Прямо из пятидесятых, верно?
— Угу.
— Откуда такие?
