– Значит, это движет вами? Вы верующий?
– Нет. – Он мрачно покачал головой. – Я не верую, теперь уже нет.
– И вы, не веруя в Бога, занимаетесь благотворительностью для церкви?
Я был, пожалуй, слишком напорист, хотя и вопреки своей воле. Но что-то озадачивало меня в Хаиме Венцлере, и мне хотелось в этом разобраться.
Он снова улыбнулся:
– Я знаю, мистер Роулинз, более того, я уверен: Бог отвернулся от меня. И вообще он отвернулся от всех евреев. Наслал на нас демонов. Я уверен, мистер Роулинз. Если бы не было Бога, зло, которое я испытал, было бы невозможным.
– Мне кажется, я вас понимаю.
– Я здесь, – сказал Венцлер, – потому, что негры в Америке живут так же, как евреи жили в Польше. Над ними издеваются, их угнетают. Нас вешали и сжигали просто за то, что мы существуем.
И тут я вспомнил Холлиса Лонга.
Он был другом моего отца. Во всей округе только они двое умели читать. Каждый вечер в субботу друзья усаживались на нашем крылечке, курили трубки и обсуждали газетные новости, накопившиеся за неделю.
Холлис был великан. Помню, как здорово он смеялся. И всегда приносил гостинцы – фрукты и леденцы. Я сидел на полу между ними и слушал о событиях в Новом Орлеане, Хьюстоне и других столицах южных штатов. А иногда они говорили о северных городах или даже других странах, скажем, о Китае или Франции.
И вот как-то раз я пришел из школы и увидел, что мама стоит у плиты и плачет, а папа обнимает ее за плечи. Холлис Лонг сидел за столом и пил неразбавленное виски из глиняной кружки. Я понял: произошло что-то ужасное.
Никто не заговорил со мной, и я убежал в заросли сахарного тростника за нашим участком.
В ту ночь Холлис спал у нас. Он жил с нами две следующие недели, а потом уехал во Флориду. Каждую ночь я слышал, как он стонет и плачет. Нередко я просыпался от этого, вскакивал с постели и начинал колотить кулаком по стене.
Позже мама рассказала мне, что, пока Холлис в очередной раз сидел у нас на крыльце, у них в доме случился пожар. Его жена, сыновья и мать погибли в пламени.
Взгляд Хаима Венцлера, когда он говорил о Боге, напомнил мне Лонга в тот страшный день.
– Когда я все потерял, – сказал Хаим, – ко мне пришли люди и спасли меня. Они помогли мне отомстить. И теперь пришла моя очередь помогать.
Мне оставалось только кивнуть. Когда Бог оставил Холлиса, никто не пришел к нему на помощь.
– Мы должны помогать друг другу, Изи. Потому что есть люди, готовые содрать мясо с наших костей.
Я вспомнил Лоуренса и Крэкстона и отвернулся.
Он положил руку мне на плечо и сказал:
– Мы будем работать вместе.
– Хорошо, – ответил я.
– У вас найдется время завтра? – спросил он и коснулся рукой тыльной стороны моей ладони, как это делал Джон, когда беспокоился обо мне.
– Наверное, не завтра, но через пару дней обязательно.
Дело было сделано. Хаим и я стали партнерами, работающими на благо бедных и престарелых. Конечно, заодно я собирался его повесить.
Вошли Таун и Мел вин с красивой молодой женщиной, черная кожа и белое платье которой создавали потрясающий эффект. Она была высокая, стройная, в ее каштановых волосах сверкали золотые пряди, губы накрашены ярко-оранжевой помадой. Страсть в весьма откровенном взгляде ее больших карих глаз, устремленных на Тауна, делала ее прекрасной.
Священник что-то сказал Паркеру, потом повернулся к девушке и пошептался с ней. По тому, как по-хозяйски он положил руку ей на талию, я понял, что они любовники. Я отвел взгляд и заметил, что Мелвин пристально смотрит на меня.
Счастливая пара тотчас исчезла. Присутствующие были этим весьма обескуражены. Они надеялись, что священник будет представлять церковь на совещании. Но у него были свои интересы. Так же, как, впрочем, и у меня.
– Ты остаешься, Изи? – спросил меня Оделл.
– Нет, – ответил я, – нужно кое-кому позвонить. Когда я собрался уходить, он схватил меня за рукав.
Раньше Оделл никогда не позволял себе такого.
– Не вмешивайся в наши дела, Изи, – сказал он. – Получи все, что ты хочешь, от этого человека, но только не вреди церкви.
Я улыбнулся так убедительно, как только мог.
– Не волнуйся, Оделл, мне нужна только информация И это все. Ты даже не заметишь, что я здесь побывал.
* * *
Он снял трубку после первого же звонка.
– Крэкстон у телефона.
– Я с ним встретился.
– Хорошо. И что он сказал?
– Да ничего особенного. Хочет, чтобы я помогал ему собирать одежду для стариков.
– Не клюйте на эту приманку, мистер Роулинз. Он помогает этим людям исключительно в собственных целях.
Совсем как я, подумалось мне.
– Что я должен делать дальше?
– Поводите его за нос несколько недель, может быть, он сведет вас со своими людьми. Выдаивайте из него информацию. Попытайтесь убедить его, будто вам не нравятся белые люди и Америка. Хорошо, если удастся узнать у него, где Андре Лавендер.
Я хмыкнул в знак согласия, а потом спросил:
– Мистер Крэкстон.
– Да?
– На днях мне звонил инспектор Лоуренс.
– По какому поводу?
– Он хотел узнать, не собираюсь ли я уладить дела с моими налогами.
– Вот как? – Крэкстон засмеялся. – Вы должны понять: он весьма предан своему делу.
– Его преданность для меня означает тюремный срок.
– Не беспокойтесь, мистер Роулинз. В Вашингтоне все ниточки находятся в руках у Эдгара Гувера[2]. И если он скажет, что с вами все в порядке, значит, так оно и будет.
Мистер Гувер не давал мне никаких гарантий, но я предпочел не упоминать об этом.
– Чем Венцлер занимается в церкви? – спросил Крэкстон.
– Он помогает организовывать работу Национальной ассоциации по проблемам развития цветного населения.
– Я так и думал.
– Что вы думали?
– Эта организация одна из тех. Одна из так называемых организаций по защите гражданских прав, где полно красных и тех, кто рано или поздно станут красными.
Я решил, уж не безумен ли он, и тут же подумал: "Если я работаю на него, то и сам недалеко от него ушел".
Хаим Венцлер был странный человек, но он пробудил во мне дорогие моему сердцу воспоминания детства и не показался таким негодяем, каким его изображал агент Крэкстон. Я решил, пока Крэкстон не знает, где находится Андре, заняться именно им. Я подозревал, что агент ФБР говорил мне далеко не всю правду. На авиазаводе произошло что-то серьезное. Невозможно было поверить, что он взялся избавить меня от налогового управления только ради какого-то профсоюзного организатора. Я должен был разузнать, где скрывается Андре. Это была моя козырная карта. Но задача предстояла нелегкая.
Крэкстон проявил недюжинную сообразительность, выбрав меня, потому что ФБР нечего было и нос совать в негритянские районы. В те времена цветные весьма неохотно сообщали белым что-то, хоть отдаленно похожее на правду А в ФБР работали одни белые.
Я имел еще одно преимущество – знал Андре и его компанию.
У Андре была подружка, у которой от него родился сын. Я знал, она живет где-то возле Флоренс и не работает. Андре очень гордился своим малышом, поэтому удрать с Линдой он, возможно, решил не только из-за того, что ее внимание польстило его мужскому самолюбию. Наверно он надеялся выманить у нее какое-то количество долларов для своего сынишки. А кроме того, были неприятности, связанные с авиазаводом "Чемпион" и его знакомством с Хаимом Венцлером.
Муж Линды, Уинтроп Хьюз, от Хуаниты ничего бы не добился.
Все это меня вполне устраивало.
На следующий день я заглянул в грязный домишко Хуаниты. Она прикидывалась, будто умеет обращаться с иголкой и ниткой и зарабатывает на жизнь шитьем, но я прекрасно знал – это неправда. И тем не менее принес с собой какую-то рвань и спросил, не может ли она ее починить.
– Лучше бы ты все это выбросил, – сказала она, посмотрев на свет мои дырявые штаны. Через дырки можно было видеть птичек, сидящих на телеграфных проводах. – Напрасный труд.
– Может быть, тебе не нужна работа?
– Нет, это не так.
– А можно подумать, что именно так. Я принес тебе свои рабочие штаны, и такая работа, гляжу, тебя нисколько не интересует.
Она съежилась под моим взглядом.
– Я просто хотела сказать, ты мог бы купить себе кое-что получше почти за те же деньги.
– Я сам решаю, как мне тратить свои деньги, – сказал я.
Она казалась такой маленькой рядом со мной. Маленькая женщина лет восемнадцати, с небольшими глазами и худыми ногами. Она не была красива, но глаза ее излучали свет любви. Многие женщины обретают этот взгляд, когда у них рождается первенец.
Андре-младшему было около четырнадцати месяцев. Он уже ходил и начинал проявлять характер.
Я принял от нее мальчика и прижал его к груди.
– Давай-ка пригляжу за ребенком, пока ты будешь штопать мои штаны, – по-отечески строго сказал я. Теперь-то я понимаю, что был вдвое старше ее.
Маленький Андре и я прекрасно провели время. Я позволил ему сначала походить по мне, а потом и поспать у меня на руках. Я даже подогрел его бутылочку с едой, попросив Хуаниту проверить, не слишком ли горяча. Сначала Хуанита робко мне улыбалась. Она сидела за кухонным столиком, зашивая мои штаны, а я расположился напротив нее на мягком стуле. Но она просто засияла, когда я сменил малышу штанишки, посадил его на столик рядом с ней и развлекал, как мог. Он даже не пикнул за все время.
