Тяжело дыша, я медленно вошел в спальню и бессильно опустился за ее туалетный столик. Взгляд мой случайно наткнулся на собственное отражение в зеркале. На моей щеке остались три длинных царапины. Из самой глубокой сочилась кровь и стекала по подбородку. В зеркале я увидел в своей руке стакан и отставил его в сторону. Только сейчас я вдруг услышал свое хриплое и судорожное дыхание.
Потом я подумал, что нет, я, конечно, ошибся, она не умерла – просто лежит без сознания. Сейчас откроется дверь, и она выйдет, покачиваясь и ругаясь на чем свет стоит.
Поэтому я опять включил свет, вошел в ванную, с опаской встал на колени и приложил ухо к ее груди. Я был уверен, что сейчас услышу ритмичные удары ее сердца. А услышал мертвую тишину.
Вернувшись в спальню, я судорожно схватил стакан с виски, но сразу же отставил его в сторону. Потом пошел к телефону на ее ночном столике, сел на кровать и поднял трубку. Несколько секунд посидел, слушая длинные гудки, и думал, как это просто: набираешь цифру “ноль”, вызываешь полицию и говоришь, что просто слегка толкнул ее...
Я повесил трубку и вытер вспотевшие ладони о покрывало.
Думай, черт побери! Возьми себя в руки, постарайся протрезветь! Она мертва! Все, конец! Ее больше нет. Она теперь – просто кусок неживого мяса, труп для катафалка. Ей теперь нужно только немного органной музыки. Ей уже ничем нельзя помочь.
Давай выбирай, Джеймисон! Можешь сейчас же позвонить в полицию и уповать на милосердие и правосудие. В лучшем случае ты получишь три года за непреднамеренное убийство. Вряд ли ты выйдешь вообще сухим из воды.
А как быть с деньгами в подвале?
А с вопросами, которые зададут о Винсе Бискэе?
Спокойно, Джеймисон! Возьми себя в руки, рассуждай логично и объективно. И думай. Взвесь все “за” и “против”.
Положить кусок мыла на пол, испачкать мылом ее каблук, прочертить длинный след на полу. Оставить включенным кран и уйти из дома, обеспечив себе алиби. Потом вернуться и найти ее.
Но ведь полицейские обязательно проверят угол падения, силу удара о край ванны, ширину следа, который оставило бы мыло в этом случае. Может, и стоило бы попытаться, если бы не царапины на моем лице. Они возьмут пробу из-под ее ногтей и сверят с моей группой крови. Тогда – конец. Дураку ясно.
Другой вариант. Беги сегодня же ночью. Бери деньги и сматывайся.
Но тогда тебя будут искать. Искать и преследовать. Объявят розыск по всей стране. А с такими деньгами нельзя, чтобы тебе наступали на пятки. Нет, ты должен сделать все чисто!
Было бы лучше, если бы она, например, уехала.
Да, в этом что-то есть. Надо хорошенько обдумать этот вариант.
Так, я застаю ее с Винсом в постели. Скандал. (Тогда она меня и оцарапала.) А затем они вместе убегают. Это вполне соответствует репутации Винса и ее тоже.
Думай, думай! Нельзя действовать сгоряча. Нужно продумать каждую мелочь, составить план во всех подробностях, пункт за пунктом. По-моему, именно тогда я и придумал хитрый ход, который толкнул меня на все последующие шаги, сделав мой план неуязвимым. Во всяком случае таким он мне в ту минуту казался. А ход моих рассуждений был примерно таков.
Шесть лет назад, когда наши ссоры были неистовыми, когда я еще мог чувствовать боль от ее оскорблений, до того, как скандалы стали неотъемлемой частью нашей семейной жизни, между нами произошла очень неприятная сцена. Я уже не помню причину той самой ссоры, но тогда Лоррейн впервые попыталась меня бросить. Вернувшись домой с работы, я нашел ее записку. Она написала ее на полях книги, которую я тогда читал, и оставила на видном месте в гостиной.
Вслед за той ссорой наступило короткое перемирие, и она хотела вырвать из книги тот листок, но я решил его сохранить, рассчитывая использовать как аргумент на случай следующего скандала. Вспомнив о существовании этой записки, я спустился в свой кабинет и отыскал ту книгу. Открыв нужную страницу, я перечитал ее послание, нацарапанное зелеными чернилами, с маленькими кружочками вместо точек над буквой “I”:
“Джерри, на этот раз я ухожу навсегда. Так будет лучше для нас обоих. Не пытайся меня разыскивать. Я не вернусь”. И вместо подписи – размашистая буква “Л”.
Насколько я помнил, никто не знал о существовании этой записки. Я где-то читал о научных методах, позволяющих определить возраст чернил. Записка была написана шесть лет назад. Правда, выглядела вполне новой и свежей. Что, если рискнуть?
Вдруг я услышал шаги на крыльце. Я захлопнул книгу, поставил ее на прежнее место на полке. Сердце бешено заколотилось.
Я пошел открывать, но не зажег света ни на крыльце, ни в холле. На фоне уличного освещения вырисовывался женский силуэт. У меня отлегло от сердца.
– Джерри?
– А, Мэнди, привет!
– Лоррейн дома?
– Нет.
– Наш проклятый телефон опять сломался. Представляешь, уже в третий раз за последний месяц! Не знаешь, где ее найти?
– Она мне не сказала, куда уходит. Машина в гараже. Наверное, где-нибудь поблизости.
– Нет, я не собираюсь бегать и ее искать. Если вернется до десяти, пусть попробует мне дозвониться. Или, может быть, она зайдет ко мне на пару минут?
– Я ей передам.
– Спасибо, Джерри. Ну, пока.
Она повернулась и вышла. Я вернулся в кабинет, достал книгу и бритвой аккуратно вырезал страницу. Потом вернул книгу на место и положил записку у зеркала на туалетный столик. Все выглядело вполне правдоподобно. Она не вернется.
В погребе я нашел кусок брезента цвета хаки и толстую веревку. Несколько секунд помешкал, не решаясь открыть дверь в ванную. Мне вдруг показалось, что там должно было что-то измениться. Но все оказалось по-прежнему. Расстелив брезент на полу возле ее тела, я присел на корточки и вытер ладони о брюки. Никак не мог заставить себя прикоснуться к ней. Потом взял за левое плечо и перевернул на брезент. Тело уже начинало остывать, оно было еще не холодным, но уже и не теплым – что-то среднее, вызывающее тошноту и омерзение. Я перевернул ее еще раз, на спину, опустил раскинутые руки вниз и сложил ноги вместе. Затем закатал тело в брезент, пропустил под ним веревку и крепко связал щиколотки, колени, бедра, талию, грудь и шею. Когда а встал, мои колени дрожали. Только потом я подумал, что ухитрился все это проделать, ни разу не взглянув ей в лицо.
Прежде мне не раз приходилось слышать, что трупы могут казаться неестественно тяжелыми. Но на этот раз она была не тяжелее, чем в тех многочисленных случаях, когда мне случалось относить ее бесчувственное тело после очередной пьянки. Я прислонил ее к стене, как делал до этого сотни раз, нагнулся, подхватил ее рукой за колени и перекинул через плечо.
Когда я выпрямился, она вдруг издала жуткий жалобный вздох. От испуга меня прошиб холодный пот. Я остановился как вкопанный, пытаясь убедить себя в том, что это просто вышел от давления воздух из мертвых легких. Я спустился по темной лестнице на кухню и, положив ее на пол, бегом вернулся наверх, вытер в ванной пол, и с помощью крем-пудры постарался сделать менее заметными царапины на лице.
Едва я успел закончить с этим, зазвонил телефон. Я поспешил в спальню, дал телефону прозвонить еще раз, чтобы успокоить дыхание.
– Алло?
– Джерри, это опять Мэнди. Извини за беспокойство. Лоррейн еще не вернулась?
– Нет еще.
– Ну, ладно. Скажи ей, что телефон у нас заработал.
– Ты знаешь... я... Мне надо сейчас уходить, Мэнди. Возможно, вернусь домой поздно. Но я обязательно оставлю ей записку.
– А вы что, оставляете твоего больного друга одного? Может, мне прийти и посидеть с ним до вашего прихода?
– Да нет, Мэнди, спасибо. Это ни к чему. Он все равно спит.
– Как ты считаешь, ему нравятся блондинки?
– Очень. И брюнетки, и рыжие – тоже.
– А ты сам, по-моему, стал чуть-чуть неравнодушен к рыжим, а Джерри?
– Что ты имеешь в виду?
– Да так... До меня тут дошли слухи, что тебя видели с одной нашей хорошей знакомой в одном шезлонге. А потом вы отправились куда-то в более уединенное местечко, наверное, провести время поинтереснее.
– Брось, Мэнди, меня с кем-то спутали.
– Ага, скорее всего. Ну, так ты оставишь записку, дорогой?
– Да, да, оставлю.
Я положил трубку, пошел в гостиную, сел за журнальный столик и написал: “Лорри, тебя просила позвонить Мэнди. Больной спит. Я пойду куда-нибудь схожу. Не знаю, когда вернусь. Я очень переживаю из-за твоих слов. Надеюсь, что ты передумаешь”. И подписался.
Записку я оставил на кухонном столе и прижал ее солонкой. Взгляд мой упал на сверток, лежавший в темной прихожей, и я произнес вслух:
– Дорогая, Мэнди очень хочет, чтобы ты ей позвонила. – Мой нервный смешок прозвучал отрывисто и зловеще в тишине опустевшего дома
Я пошел в гараж, положил на заднее сиденье машины лопату и взглянул на светящийся циферблат своих часов. Без двадцати минут десять. Вокруг было тихо – ни машин, ни пешеходов. Я перенес тело в машину и положил на пол. Ее голова тяжело упиралась о дно автомобиля. Затем накрыл сверток старым армейским одеялом, которое всегда держал в багажнике. Но под ним четко проступали очертания человеческого тела. Я снял одеяло, положил на труп лопату и накрыл заново. Теперь получилась бесформенная куча.
