Демиряну, по его словам, к визитам милиции привык, ничего не боялся, в доме незаконных вещей и предметов не держал и потому доверчиво впустил гостей в дом.
Однако гости, едва переступив порог, начали требовать у цыганского барона деньги, ценности, наркотики. «Милиционер» ударил его по голове дубинкой, остальные стали пинать ногами. Жену и многочисленных домочадцев заперли в одной из комнат, пригрозив, что если чихнут даже, всех их «перережут». Цыгане подавленно молчали. У нападавших были пистолеты и ножи. Когда Демиряну отказался выдать ценности, сославшись на то, что все свои ценности держит в местном отделении Сбербанка, его начали пытать. Пытка заключалась в том, что один бандит сел на окровавленную голову, второй на ноги, а третий, постоянно закрывавший лицо капюшоном черной кожаной куртки, наносил крайне болезненные, но не глубокие раны ножом с широким лезвием в спину, ягодицы, в область почек.
Демиряну дал обстоятельное описание внешности всех бандитов, в результате сотрудникам уголовного розыска удалось идентифицировать и «Кирьяна», и «Ригу», и двух молодых отморозков, еще не судимых но подозреваемых в связях с бандой, — «Фиксу» и «Рыжего».
Изъяв в доме барона то, что сумели найти — драгоценности, с присутствовавших в доме женщин, меховые изделия, деньги в сумме 236 тысяч рублей и 45 тысяч долларов" бандиты объявили перепуганным домочадцам, что берут барона в заложники и требуют за его жизнь 500 тысяч долларов. Каждый день просрочки будет сумма эта возрастать на 100 тысяч рублей, а цыганам будут посылаться части тела их барона.
После чего окровавленного барона завернули в ковер и сунули на заднее сиденье «ландровера».
Очнулся он уже в большом особняке, стоявшем где-то в лесу. Там его еще раз побили, а когда он попытался возразить, сильно ударили чем-то тяжелым по затылку и он потерял сознание. Очнулся уже ночью. В доме все спали. Было тихо. Он был заперт в комнате в мансарде. Дверь была заперта. Открыть ее было невозможно. Но, понимая, что до утра может и не дожить, он связал шторы, простыни, кое-какую найденную в комнате одежду, сделал веревку, вылез в окно и спустился из мансарды, с высоты пяти метров, вниз. На его счастье, собаки, жившие в доме, оказались куда человечнее хозяев.
Когда он кулем упал на куст боярышника, к нему подбежали с глухим рыком две огромные немецкие овчарки. Но почуяв запах цыганских собак, чихнули, фыркнули, но кусать не стали, одна из овчарок, сука, даже лизнула цыгана в лицо. И он пополз к калитке
— А вот дальше, товарищ старший лейтенант, — глядя в лицо — Лукича большими, черными, честными глазами заверил цыганский «барон», ничего" не помню. Помню, что полз, поднимался, шел, падал, полз, снова поднимался, пока не выбрался на лежневку, тут меня и подобрал тот сердобольный человек.
Лукич виновато покосился на дверь. Услышал натренированным ухом, что идет доктор. И точно, в палату заглянул доктор Метревели Гурам Гуриевич, погрозил Лукичу прокуренным пальцем:
— Мы же договаривались, товарищ старший лейтенант, что Вы всего на «минуточку». А сидите уже час.
— Не час, а полчаса. Но еще минуточку, и все.
— Засекаю, — улыбнулся доктор и снова мягко просочился своим большим полным телом в чуть приоткрытую дверь.
— Вы только охрану у моего дома и в больнице поставьте, — попросил «барон».
— Охрана уже выставлена. Уголовный розыск Смоленска уже пошел, как говорится, по следу, меня другое интересует.
— Спрашивайте.
— Почему раны новом нанесены как бы веером, что за причуда у бандитов?
— А не знаю. Но думаю, действительно — причуда. Тот, что колол меня, делал это крайне болезненно, но так, что я не терял сознания. Пытка словом, гражданин начальник.
— Нет уж, лучше Вы меня пока по прежнему — старшим лейтенантом называйте. Может, если чистосердечно во всем признаетесь, обращение "гражданин начальник" и не понадобится. И второе, скажите пожалуйста, женщины в доме были?
— В каком? В моем?
— Нет, в бандитском коттедже, там, в лесу.
— Нет.
— А следы их пребывания? Если, конечно, смогли заметить.
— Думаю, что бывали. Так, намеки…Видите ли, когда я лежал на полу и меня кололи ножом в спину, я, чтобы как-то отвлечься от страшной боли, пытался переключиться на какие-то мелочи. Вот, замечаю, на полу под кроватью лежит женская заколка для волос, вот в углу, перед платяным шкафом, что-то блеснуло. У меня на золото глаз наметанный, не исключаю, что сережка золотая с камушком, скорее всего гранат не очень дорогая, — выпала, может, у дамы, закатилась. Так что, вполне возможно, что дамы бывают. Для чего?
— Я не спрашиваю, для чего. И так ясно — банда привозила на «субботник». Или есть другие версии?
— Есть, товарищ старший лейтенант. Могли ведь какую — нибудь коммерческую даму привезти, чтобы, как меня, — пытать?
— Изнасиловать и пытать, требуя выдать другие драгоценности, задумчиво не столько спросил, сколько заметил в утвердительной форме Лукич.
— Вот именно, вот именно. Когда так больно, выдашь все, что есть.
— Так почему же Вы, «барон», терпели пытки и не выдали?
— Так у меня ничего нет, клянусь детьми, все что есть — дом и счет Сбербанке. И то, что украли бандиты. Трудовые накопления за много лет.
— Ну, это вы будете рассказывать смоленским сыскарям…
— А вы кто же, извиняюсь?
— А я из Рудного. Ваш, так сказать, сосед. Скажите, место указать сможете?
— Смогу. Мне бы только на ту дорогу, куда я выполз, попасть, а там я смогу указать.
— Ну, это как доктор разрешит. А мы — так сразу. Кстати, учтите, вам помощь розыску и следствию зачтется. Понимаете, о чем я?
— А то? — хитро улыбнулся «барон», и поморщился от боли. — Лучше с вами, чем против вас, я правильно понимаю новую ситуацию в стране, или что-то поменялось, пока я был в лесу?
— Не поменялась. И не поменяется в ближайшее время. Так что банду мы возьмем.
Версия 3. 11 августа 1998 г. Лейтенант Деркач. «Маньяк».
Лейтенант Деркач еще раз перечитал ориентировку, полученную из линейного отделения милиции станции Рудный.
Ваше решение? — важно спросил он своего помощника, младшего лейтенанта милиции Ванечку Семенова, любимца всего УВД, и прежде всего его женской части, вернувшегося из отпуска и ревностно приступившего к своим обязанностям помощника следователя.
Старик учитель, это Иван Ксенофонтович Родимцев, я у него в школе учился. Он вел рисование и черчение.
— Как он был в молодости по женской части?
Я его в молодости не знал, — виновато признался Ванечка. — А так то он очень рассеянный был. Женат, вообще то. Жена у него Варвара Степановна, очень приветливая старушка. Я как-то к нему домой ходил, в пятом классе, относил акварели после конкурса, так она чудесными пирожками с капустой меня кормила.
— Пирожки к делу не относятся, — грустно заметил Деркач и проглотил голодную слюну. — Значит, старик был не ходок по женской части?
— Ништяк — , уверенно отмел сомнения следователя Ванечка.
— Три монашенки?
— Это вообще не версия, товарищ лейтенант. Нет, ну правда, Сережа, перешел на "неформальную лексику" помощник следователя. — Знаю я этот монастырь. Приличные дамы.
— Полагаешь, и проверять эту версию нет нужды?
— Ну Вы ваще… Время тратить…
— Тогда остается…
— Странный мужчина, с длинными волосами и бегающими глазками, торжественно заключил Семенов.
— Вот за этим длинноволосым ты и поедешь в Москву.
— В Москву? — обрадовался Ванечка.
— Рано радуешься: даю тебе одни сутки в белокаменной.
— Да что за сутки можно делать?
— На след выйти. Поработаешь на вокзале в Москве с электронщиками.
— Не понял, Сергей Иваныч…
— Эх ты, молодо-зелено, — с явным превосходством посмотрел Деркач на своего помощника. — На вокзалах Москвы установлены телекамеры, которые фиксируют всех приезжающих в столицу. Камера должна была поймать и нашего патлатого. Ты точно проверил, что в Рудном его никто не знает?
— Обижаете, Сергей Иваныч.
— Значится так, — явно подражая одновременно капитану Жеглову и капитану Петруничеву, произнес Деркач. — Идешь к коллегам на вокзале, просишь кассету прокрутить на 8 — 9 августа, то есть за утро девятого когда поезд прибыл в столицу. Они 15 суток кассеты хранят. Так что застанешь. Отсмотри, не встречал ли его кто, если сел в такси, — может быть, камера зафиксировала номер такси или внешний вид таксиста. Пройдись по следу, словом. Хоть что-то привези, чтоб нам эту версию либо продолжать раскручивать, либо похоронить.
— О, точно, вспомнил. Этот длинноволосый приезжал хоронить к нам Рудный.
— Кого.
— Скрипача из ресторана «Магнолия». Он от пьянства умер. И на похороны приезжали его сестра из Брянска и этот патлатый, вроде как в консерватории вместе учились. Это я вчера узнал, когда вы мне поручили проработать версию «пассажиры».
