Даффи ухмыльнулся.
— Пусть будет шестьдесят, может, еще десятку накину. Так что насчет полицейских?
— Проблемы с ними. Нервные стали. Мы с Ронни тут об этом говорили. Невозможно предугадать, что им в голову взбредет. То никаких препятствий — делай, что хочешь, как будто их и нет совсем. А то вдруг как спустят на тебя всех собак, потому что юбка не так надета. Как будто сами не знают, кто над ними главный.
— Есть сейчас кто-нибудь, кто на сторону работает?
— Сложно сказать. Один-два из молоденьких ходят к шлюхам, но так всегда было. Насколько мне известно, не хуже обычного. Просто в последнее время слишком сильно несет от легавых тухлятиной.
— Кто-то конкретный? Стэнтон? Уэдерби? Салливан? Шоу?
— Стэнтон уволился. Ты разве не знал?
— Нет. А остальные?
— Пальцем ни на кого показать не могу. Может, они просто дергаются. Что-то где-то происходит, это факт.
— Ты не знаешь, кто за этим стоит? Кто хочет все прибрать к рукам? Кто угрожает стабильности?
— Знаешь, что бывает со шлюхами, которые слишком много болтают?
Даффи кивнул. В свое время ему приходилось опознавать некоторых из них. В морге.
— Я ж не трепло. Я — шлюха, которая говорит, что думает. Это все знают. Но легавым я не стучу. Никогда не стучала, — это была неправда, но у Рене было представление о собственной персоне, которое она рьяно защищала.
— Понимаю, Рене, а я — не полицейский. Я больше не в органах. Четыре года близко к «Уэст-Сентрал» не подходил. Просто заглянул к тебе как старый знакомый.
Рене посмотрела на Даффи, вскинув бровь, затем продолжила:
— Это должен быть Большой Эдди. Не только потому, что он недавно пытался прижать Ронни. Позвонил, спросил, что будет с журналами, если бросить внутрь одного из магазинов Ронни зажженную паклю. Он пошел в атаку, это точно. Когда у человека аппетиты, как у Большого Эдди, — жди беды.
— Какой такой Большой Эдди?
— Мартофф. Большой Эдди Мартофф. Его отец был одним из мальтийцев, которых в кутузку загребли. Его папочка женат был на одной из наших. История грустная — папа умер в тюрьме. Эдди тогда подростком был. Насколько я знаю, его это сильно расстроило.
— А что стало с папашиным участком?
— Разделили. Вдова отсюда уехала, и мы думали: это последний из мальтийцев. Потом, лет пять назад, Эдди вдруг проявился. Откупил себе кусочек района на севере. Поначалу сидел тихо — выглядело так, будто он все силы бросил, чтобы скупить кое-кого из старых людей. Рэкетом занимался, но не слишком бурно. Думаю, частично бизнес у него был совершенно легальный. Забавно было, что кто-то из мальтийцев вернулся — хотя он только наполовину мальтиец. Мать-то у него из Ист-Энда, насколько я помню.
— Ты его когда-нибудь видела?
— Нет. В наших краях услышать можно куда больше, чем увидеть.
— А что слышно?
— Ну, поначалу говорили, что он парень тихий. Большой и сильный, но тихий. Потом узнали, что он малость шутник. Фотографировать любит. Я как-то слышала, пару лет назад, что он в квартире одной из своих шлюх установил зеркало, через которое с обратной стороны все было видно, как через стекло, — и девица ничего про это не знала. Эдди заходил туда и, пока она работала, отщелкивал целую пленку. Потом выскакивал на улицу, а когда клиент выходил из дома, останавливал его и предлагал купить снимки. Обычно мужичок их покупал — догадаться нетрудно. Только вот девушке подобная тактика не приносила дополнительных доходов, совсем наоборот.
— И что еще говорили?
— Говорили, что руки у него загребущие. Еще говорили, что он любит все заранее планировать.
— Он сидел?
— Не знаю.
— А полицейские прикормленные у него имеются?
— Не знаю.
— Почему ты думаешь, что он решил что-то предпринять?
— Судя по тому, что говорят. Иногда, конечно, можно ошибиться. Но это не тот случай.
— Может, полицейские поэтому такие дерганые — думают, вот-вот разборки пойдут.
— Может. Хотя полицию это должно бы радовать. Разве не так? Их же хлебом не корми — дай посмотреть, как паханы давят друг друга. Но сейчас они волнуются по другому поводу. От них явно несет тухлятиной.
— Что-нибудь уже случилось?
— Мелкие происшествия, которые трудно связать вместе. История с Ронни.
— Откуда Ронни узнал, кто это был?
— Методом исключения. Больше некому. Было тут несколько происшествий недавно. Девку одну малость порезали.
— Сочувствую, — автоматически отреагировал Даффи.
— Не из моих знакомых, но все равно начинаешь нервничать. Еще клуб сожгли — знаешь, несчастный случай, как обычно. По странному совпадению у Эдди был интерес к этой территории. По чистой же случайности он купил то, что осталось от здания, за сущие гроши. Видишь, все как бы по мелочи; но понятно ведь, что если ты кое-что слышала, то другие, ясное дело, слышали что-то еще, и все вместе тянет на разборку.
— Кто работает на Эдди?
— Куча народу.
— Кто конкретно?
— Есть такой Георгиу — помнишь? Ник Георгиу?
— Нет.
— Рыжий, толстый, в очках, малость не в себе. Все говорят: Георгиу злить не надо. Похоже, он немного сдвинутый — любит вести себя так, будто он твой друг, а потом, не успеешь опомниться, а тебя — бильярдным кием по коленным чашечкам.
— Кто еще? Кто делает для Эдди грязную работу?
— Георгиу любитель таких штучек. Всю душу вкладывает. Есть там еще Кайл. Тощий, поговорить любит. Ростом за метр восемьдесят. Очень плохие зубы. Разговаривает почти не открывая рта. Очень жадный.
— Еще кто-нибудь?
— Ну, может, еще кто-то. Падди — вроде как крутой. Блондин. Говорят, он педик, хотя теперь, как я посмотрю, все педики. Пардон, радость моя. Да, еще Хоган — коротышка. Он ирландец. Мерзкий тип. В детстве, по рассказам, керосинками в бабушек кидался.
— Прелесть. И где Эдди бывает?
— Такие, как он, нигде не тусуются, ты же знаешь. Вряд ли имеет смысл сидеть в какой-нибудь бильярдной и ждать, пока заявятся Эдди всех мастей. Он в барах не рассиживает, не ждет, пока ему курьеры все принесут. Бары сами к нему «приходят». Люди типа Эдди вообще не тусуются, Даффи.
Даффи улыбнулся:
— Что ж, свои двадцать пять ты заработала.
— Шестьдесят, радость моя, или керосинкой получишь.
— Спасибо, Рене, ты мне очень помогла. А ведь если подумать, я даже не был здесь.
— Ладно, Даффи. Только смотри, ты должен уйти как клиент.
Он вышел из квартиры с видом человека, снедаемого чувством вины, и прошел по улице, старясь выглядеть так, будто провел час привязанным к кровати, и три проститутки в школьной форме поливали его сиропом, а потом этот сироп слизывали. Даффи уперся подбородком в грудь и не смотрел по сторонам. Если кто-то и видел, как он уходил от Рене, Даффи этого не заметил.
Вечером у себя дома Даффи призвал на помощь все свое искусство и изобретательность, чтобы приготовить горячий бутерброд с чеддером для Кэрол.
— Неплохо, Даффи, как повар ты и правда сильно продвинулся. Я бы, наверное, ничего лучшего с этим чеддером сотворить не смогла.
Вид у Даффи был довольный. Он решил научиться готовить после того, как лишился возможности поедать дешевую дрянь, которой раньше питался в участке, после того, как стал импотентом с Кэрол, после того, как она предложила пожениться, а он отвел глаза и сказал «нет». Однако кулинария давалась нелегко. Кэрол все убеждала его, что надо развивать полезные инстинкты. «А как их развивать?» — озадаченно спрашивал он — и подходил к делу методично и прилежно: по многу раз взвешивал муку, чтобы получить точное количество, указанное в рецепте; скоблил овощи до такого блеска, словно им светило попасть в паек космонавта, воспринимал каждое яйцо и каждую банку ветчины для завтрака, как взрывное устройство, которое необходимо обезвредить с величайшей осторожностью.
— Мне беспорядок не нравится, вот что, — произнес он.
— У тебя нет беспорядка, — отозвалась Кэрол, оглянувшись вокруг.
— Потому что я постарался, чтобы не было.
Удалению оберток и упаковке остатков еды Даффи посвящал столько же времени, сколько самому процессу готовки. Открыв дверцу его холодильника, вы бы не увидели еды: взгляду представали полки с матовыми пластиковыми коробками, полиэтиленовые пакеты с невротично закрученными двойными узлами, а иногда даже коробки, помещенные внутрь полиэтиленовых пакетов. Когда Кэрол впервые заглянула в его холодильник, она воскликнула:
— Эй, Даффи, еда что, сбежать пыталась? — и с тех пор называла холодильник не иначе как Колдиц.[11]
После ужина Даффи сразу вымыл посуду, на случай, если какие-нибудь микробы вдруг умудрились сбежать из остатков пищи и нацелились на «Колдиц». За кофе он непринужденно спросил:
— Кэрол, а что сейчас в участке делается?
— Ты о чем?
— Ну, знаешь, как дела в отделении? Как народ? Нервничает? Кто-нибудь готовит передел территории?
