— Да, конечно, — кивнула она головой. — Девушка строго по линии расследования, так?
— Так, — кивнул я пару раз.
— По непонятной причине я стала чувствовать себя несколько лучше.
— Да? — Я был уже на полпути к двери, но последнее заявление Аннабел заставило меня остановиться.
— Это не изменило моего мнения о вас как о неисправимом донжуане, чтобы не употребить более крепкое выражение. — Она склонила голову над машинкой. — Вы все еще ставите на свой проигрыватель те поразительные пластинки Эллингтона?
— Конечно. — Я в недоумении смотрел на ее медовый затылок. — А что?
— На какое-то мгновение я поддалась ностальгическим чувствам. — Она подняла голову и с отсутствующим выражением уставилась на меня. — Знаете, внезапно начинаешь о чем-то скучать…
Пальцы ее яростно забегали по клавиатуре, как будто их подгоняло сознание уязвленной гордости, а я чуть ли не на цыпочках вышел из помещения, потрясенный до глубины души признанием Аннабел, что она тоскует по моему проигрывателю. Последний раз она была у меня в квартире примерно год назад. Вечер закончился несколько неожиданно: она ударила меня по голове тонким каблуком своей нарядной туфельки.
На пути к озеру мне было не о чем думать, поэтому я не превышал дозволенных скоростей и следил за всеми дорожными знаками.
Когда я припарковал машину на довольно изрытой подъездной дорожке, сверкавший белизной домик с его отливавшей голубым крышей выглядел точно так же, как и прежде. Я нетерпеливо нажал на дверной звонок. Мне показалось, что раздавшийся внутри звук был каким-то сердитым, словно в нем чувствовался упрек. Отворилась дверь, и большие серые глаза, обведенные темными кругами, посмотрели на меня с недетской серьезностью.
— Привет, Саманта!
— Доброе утро, лейтенант! — ,Ее голос почему-то звучал весьма формально. — Моя мать в гостиной.
— Благодарю, — улыбнулся я ей. — Мне нравится твое платье.
Торжественное выражение ее лица не изменилось, когда она глянула на свое шелковое платье цвета лаванды с кружевным воротничком и манжетами.
— Это мое выходное. Мама сказала, что я должна надеть его сейчас. Мне его разрешают носить только в редких случаях. Сегодня какой-то особый день, лейтенант?
— Не знаю, возможно, я смогу это выяснить, поговорив с твоей матерью.
— Она страшно расстроена и взволнована… — Саманта несколько раз кивнула головой. — Мне кажется, она проплакала всю ночь. Я пыталась ее уговорить что-то съесть на завтрак, но она отказалась, послала меня наверх и велела переодеться в мое самое нарядное платье. Присмотрите за ней, пожалуйста.
— Непременно! — доверительно ответил я. — Почему бы тебе самой не приняться за завтрак, пока я не добьюсь того, что и ей захочется поесть?
Девочка медленно заморгала длинными ресницами и внезапно взглянула на меня с неприкрытой враждебностью.
— Я думаю, вы совершенно ничего не понимаете! — произнесла она с усталым вздохом.
Я наблюдал, как она медленно поднимается вверх по лестнице, волоча ноги на каждой ступеньке, пока не скрылась из поля моего зрения. Только после этого я прошел через прихожую в гостиную.
Гейл Мэгнасон съежилась в кресле. На ней было черное одеяние, доходившее ей до лодыжек, которое я уже видел прежде. Волосы взлохмачены, явно не причесаны, на лице отчетливо обозначились следы от слез, глаза припухли и покраснели, щеки провалились. Зато нижняя губа увеличилась в размере, и я подумал, что Гейл искусала ее чуть ли не до крови.
Когда я вошел в комнату, миссис Мэгнасон подняла на меня глаза, заметно вздрогнула и плотнее завернулась в черную хламиду.
— Я приехал сюда как только смог быстро, — сказал я. Мой голос, громкий и резкий, явно не соответствовал мертвящей тишине комнаты. — В чем дело, миссис Мэгнасон? Что вас тревожит?
— Тревожит? — Ее голос показался мне хрупким и ломким, вот-вот начнется истерика. — Оснований для тревоги нет, особенно у вас, лейтенант. Наоборот, для вас все сейчас закончится.
— Я вас не понимаю, миссис Мэгнасон.
Она отвернулась и уставилась глазами на большой камин:
— По всей вероятности, все это нужно будет как-то оформить официально, но я смогу явиться в офис шерифа позднее. Видите ли, я хочу сделать признание, лейтенант.
— В чем?
— Речь идет о смерти моего мужа. Понимаете, это я его убила.
Присев на кончик ближайшего стула, я внимательно следил за ней. Она по-прежнему смотрела в камин. Очевидно, моя реакция ее ни капельки не интересовала.
— Вы хотите мне об этом рассказать? — спросил я.
— Так принято, наверное? — Никакого сарказма в ее голосе не было. — Я лгала вам, лейтенант, уверяя, что не имею понятия, как зарабатывает мой муж на жизнь. В действительности я прекрасно знала. Он был вором и убийцей. Профессиональный преступник, действовавший в других частях страны, чтобы чувствовать себя в безопасности, когда возвращался домой. У него имелась определенная система. Однажды, будучи сильно пьяным, он сказал мне о ней. Всегда новый город, не слишком большой, но и не маленький. Главное — действовать не спеша. Он притворялся, будто желает вложить деньги в земельный участок, беседовал с агентами по продаже недвижимости. Им всегда бывает известно, что творится в городе, уверял он. Через несколько недель он выбирал три-четыре самых перспективных варианта. Лучше всего иметь дело с наличными, говорил он мне. То есть с выручкой от разных торговых заведений. Не очень крупных, владельцы которых не прибегают к услугам специального транспорта и вооруженной охраны. Например, некоторые бары, расположенные вблизи крупных заводов, всегда имеют колоссальную выручку, в особенности если дождаться дня получки. Сама техника ограбления у него была отработана до мелочей… А потом он возвращался домой с добычей. — Она снова зябко повела плечами. — Когда он приезжал домой, для меня начинался настоящий кошмар. Сначала он напивался и орал на меня, потом дело уже дошло до побоев, после чего он обычно использовал меня… Я собиралась оставить его. Как-то раз окончательно сложила все свои вещи, и тут он неожиданно возвратился домой. Зверски избив меня, он пригрозил, что, если я попытаюсь все же от него уйти, он разыщет меня даже на другом конце земли и отберет у меня Саманту. Я знала, что это не пустые слова, и смирилась. Мы придумали правдоподобную историю о том, что после смерти моего отца мне досталось много денег. Этим объяснялись те большие суммы, которые перечислялись на мой счет из моего родного дома в Арканзасе. В банке я сообщила, что моими денежными делами занимается наша старая юридическая фирма, и мне поверили. Мы платили налог с этих так называемых дивидендов, и Хэнк чувствовал себя в полной безопасности.
— А как же россказни, будто он исчез с деньгами, которые якобы вы дали ему для совместного предприятия с Брайаном? — спросил я.
— Эту дурацкую ложь изобрел Пол в то первое утро, когда вы появились здесь. Ему было известно кое-что, вот он и пытался меня оградить. В действительности Хэнк потребовал деньги, я их ему дала: при сложившихся обстоятельствах я не могла ничего иного сделать, если хотела остаться в живых. Он допустил крупную ошибку, совершил федеральное правонарушение, и попал в поле зрения ФБР. Он собрался бежать из страны. В тот вечер он заявил мне, что не сможет видеть меня до конца жизни. — Она тихонько вздохнула. — Я решила, что избавилась от него навсегда. Мы с Самантой могли жить здесь счастливо. Через какое-то время я бы получила развод с Хэнком, поскольку он оставил семью, после чего, возможно, вышла бы за Пола Брайана. Прошел почти год, и Хэнк вернулся. Поздно вечером, часов в десять. Саманта спала у себя наверху, я сидела в этой комнате. Я услышала, как в замке поворачивается ключ. Клянусь, на минуту мое сердце перестало биться. Затем Хэнк ввалился в дом с таким видом, будто бы он отсюда никогда не уезжал. Горячка прошла, объяснил он, но ему все еще слишком рискованно оставаться здесь. Ему нужны деньги. Сколько еще осталось в банке? Что-то около восьмидесяти тысяч. Он заявил, что ему требуется все. Я спросила, на что же будем жить мы с девочкой. Он посоветовал мне найти себе работу: уже давно пора перестать жить барыней. Что касается Саманты, я могу о ней не беспокоиться: он заберет ее с собой, чтобы быть уверенным, что, когда ему понадобятся деньги, я буду посылать ему в требуемом количестве. Я стала умолять его не делать такого. Пообещала отправиться в банк на следующее же утро, снять со счета все, что там оставалось, и принести ему. Он возразил, что это будет выглядеть подозрительно, его план гораздо лучше, а если я буду вести себя разумно, месяцев через шесть — девять получу Саманту назад. Потом он выхватил из кармана пистолет и наставил его на меня. Если я не сделаю в точности так, как он велит, я не только больше никогда не увижу Саманту, но он вернется и убьет меня. Мне кажется, в тот момент я помешалась от ужаса. Не от мысли, что он меня убьет, а от страха за Саманту. Что с ней может случиться за то время, когда она будет жить с ним? Ведь он никогда ее не любил, не заботился о ней. Для него она была всего лишь «отродьем», проклятой помехой, мешавшей ему всегда и везде. Он этого даже не скрывал. Вот я и подумала: мне безразлично, что станет со мной, но я обязана что-то предпринять, чтобы не дать ему увезти девочку. — Ее голос упал почти до шепота. — Я стояла перед камином, рядом с которым вот на этой полочке находился набор старинных утюгов. — Она указала место приблизительно в трех футах от того, где в данный момент сидела. — Я повернулась к Хэнку на какое-то мгновение спиной, притворившись, что слишком расстроена, чтобы смотреть ему в лицо, затем схватила один из утюгов и кинулась на мучителя. Удар по голове пришелся сбоку и сопровождался кошмарным звуком… — Теперь ее била дрожь. — Он свалился, пистолет оказался на полу. Я подумала, что убила Хэнка, но через несколько секунд он сел и начал проклинать меня ужасным монотонным голосом, который показался мне куда страшнее его обычных криков. Потом он встал на ноги, и по выражению его лица я поняла, что он прикончит меня. Тогда я быстро подняла пистолет и прицелилась в него. Если он приблизится ко мне, предостерегла я его, я нажму на крючок. Он громко рассмеялся и пошел на меня. Я не уверена, однако мне помнится, я его снова предупредила. Я до сих пор отчетливо вижу злобный взгляд его глаз, когда он подходил все ближе и ближе. Выстрел прозвучал гораздо громче, чем я предполагала… Кажется, я даже подумала, что у меня от грохота переломится рука. Но я знала, что должна стрелять и стрелять, пока не буду уверена, что он уже не сможет до меня добраться. — Она закрыла глаза обеими руками. — И неожиданно — это было самым ужасным, лейтенант, я увидела, что он лежит на полу, вся грудь у него залита кровью, глаза по-прежнему широко раскрыты, но ничего не видят!
