имеет ли оно отношение к моим делам. Никаких идей в голову не приходило.
Я снова завернул находку, вышел из дома и поехал в поселок.
Паттон сидел в своей конторе и разговаривал по телефону. Дверь была заперта. Пришлось подождать, пока он кончит. Через некоторое время он положил трубку и открыл мне.
Я вошел, положил бумажный сверточек на стойку и развернул его.
— Зря вы внимательно не проверили сахарную пудру, — сказал я.
Паттон глянул на сердечко, на меня, прошел за стойку и вытащил из стола дешевую лупу. Изучив оборотную сторону сердечка, он отложил лупу в сторону и нахмурился.
— Мне бы сообразить, что раз уж вы решили обыскать дом, то обыщете, — заворчал он. — Я с тобой еще намучаюсь, да, сынок?
— Вы просто не заметили, что концы цепочки не сходятся, — сказал я.
Паттон печально посмотрел на меня:
— Мне бы твои глаза, сынок.
Заскорузлым толстым пальцем он молча повозил сердечко по стойке.
— Вы, видно, думали, — сказал я, — что браслет мог дать Биллу повод для ревности. Я тоже так думал. Но теперь готов спорить, правда, лишь в долг, что он про него ничего не знал, да и имя Милдред Хэвиленд никогда не слышал.
— Придется принести этому Де Сото извинения, — выдавил из себя Паттон.
— Если вы его когда-нибудь увидите.
Он снова посмотрел на меня пустыми глазами:
— Обожди, сынок. Насколько я понимаю, у тебя появилась совсем новая версия.
— Точно. Никого Билл не убивал.
— Нет?
— Нет. Мьюриел убил кто-то из прошлого. Кто-то, кто потерял ее след, потом нашел, выяснил, что она замужем за другим, и затаил злобу. Кто-то, кто знает эту местность и сообразил, где лучше спрятать машину с одеждой. Кстати, местность эту знают сотни людей, даже если они не живут здесь. И этот «кто-то» умеет скрывать ненависть. Он уговорил Мьюриел уехать с ним, а когда все было собрано и записка написана, задушил, утопил в озере и уехал. Ну как версия?
— Что ж, — заметил он рассудительно, — хотя все это малость осложняет дело, но ничего невероятного тут нет. Вполне правдоподобно.
— Когда эта версия вам надоест, дайте мне знать. Придумаю что-нибудь еще.
— За тобой не заржавеет, сынок, это уж точно! — сказал он и в первый раз за время нашего знакомства расхохотался.
Я попрощался и вышел, оставив его ворочать мозгами — ворочать с упорством, с каким переселенец выкорчевывает на своем участке пни.
Около одиннадцати я спустился с гор и поставил машину на диагонально расчерченной стоянке у гостиницы «Прескот» в Сан-Бернардино. Я вынул из багажника сумку, но не успел сделать и трех шагов, как ее подхватил коридорный в штанах с лампасами и светлой рубашке с бабочкой.
Дежурный администратор выделялся белым полотняным костюмом, похожей на яйцо головой и полным равнодушием ко всему на свете. Протянув мне самописку, он зевнул и уставился вдаль, словно решил вспомнить детство.
В большом лифте мы поднялись с коридорным на второй этаж и, поворот за поворотом, долго тащились куда-то в глубь здания. С каждым шагом становилось душнее. Наконец он открыл дверь в игрушечного размера комнатку с одним окном, выходящим на вентиляционную шахту. Решетка кондиционера в углу потолка казалась не больше дамского носового платка, а привязанная к ней ленточка шевелилась как-то совсем вяло, скорее, для виду.
Немолодой коридорный был высок, очень худ и холоден, как заливная рыба. Он поставил мою сумку на стул, бросил взгляд на решетку и, двигая челюстями, вперился в меня водянистыми глазами.
— Мне надо было требовать номер подороже, — сказал я. — Этот узковат в бедрах.
— Повезло, что нашелся хоть такой. Город от публики трещит по швам.
— Тогда принесите-ка нам имбирного пива, лед и стаканы.
— Нам?
— Если вы, конечно, не трезвенник.
— Ночью, пожалуй, рискнуть можно.
Он ушел. Я снял пиджак, галстук, рубашку, майку и попытался устроить хоть какой-то сквозняк. Воздух из раскрытой двери попахивал раскаленным железом. Боком мне еле удалось втиснуться в ванную комнату — такого она была размера — побрызгать на себя тепловатой водой. Поэтому, когда долговязый дистрофик вполз в номер с подносом, дышалось чуть легче. Он закрыл дверь, и я вынул бутылку виски. Смешав напитки в двух бокалах, мы, неискренне улыбнувшись друг другу, глотнули. По спине у меня тут же прокатилась струйка пота — от самой шеи и до самых носков, но почувствовал я себя лучше. Сев на кровать, я спросил:
— Сколько вы можете тут пробыть?
— А что надо делать?
— Вспоминать.
— У меня это плохо выходит.
— Я люблю тратить деньги на всякие глупости. — От заднего кармана брюк я отлепил бумажник и разложил по кровати утомленные на вид долларовые купюры.
— Вы, извините, не из полиции? — спросил он.
— Что за глупость! Где это вы видели, чтобы полицейский раскладывал пасьянс из своих собственных денег? Лучше называйте меня сыщиком.
— Тогда попробуем повспоминать, — сказал он. — От спиртного голова всегда работает лучше.
Я протянул ему купюру:
— А от этого? Кстати, можно вас называть каланчой из Хьюстона?
— Я из Амарилло. Хотя все это мелочи. А как вам мой техасский акцент? Меня самого от него тошнит, но публика клюет.
— Прекрасный акцент, — сказал я. — Но денег за это не ждите.
Он улыбнулся и засунул аккуратно сложенный доллар в кармашек для часов.
— Что вы делали двенадцатого июня? В конце дня и вечером. Это была пятница.
Он задумался, потягивая из бокала и легонько потряхивая в нем лед.
— Работал, в смену от шести до двенадцати.
— До ночного поезда в Эль-Пасо здесь, видимо, коротала время стройная, хорошенькая блондинка. Я думаю, она уехала именно ночным, поскольку утром уже была в Эль-Пасо. Прибыла она сюда на «паккарде», зарегистрированном на имя Кристл Грейс Кингсли, Беверли-Хилс, улица Карсон-драйв, дом 965. Администратору она могла, правда, сообщить другое имя или вообще не оформляться. Машина до сих пор стоит у вас в гараже. Мне надо поговорить с ребятами, которые ее принимали и провожали. Знаете их? Это будет стоить доллар.
Я выбрал из своей выставки еще одну купюру, и она с мышиным шорохом скользнула в его кармашек.
— Сделаем, — сказал он хладнокровно и, поставив бокал, вышел. Я прикончил свой и налил еще. Потом. отправился в ванную и опять побрызгал на себя водой. Когда я протискивался назад в комнату, зазвонил настенный телефон:
— Того, кто встречал, звали Санни, — сообщил голос с техасским акцентом. — Неделю назад его призвали в армию. А провожал ее Лас. Он здесь.
— Отлично. Присылайте ко мне.
Я уже допивал второй бокал и подумывал о третьем, когда в дверь поступали,
