Первым следствием тычка под бочок стало то, что заостренный кончик свастики пропорол МакКею правую ноздрю. МакКей хотел было выругаться, но события не дали ему продемонстрировать свое мастерство в этой области. Да и потом, если бы он выругался, он, скорее всего, израсходовал бы все свои крепкие словечки до того, как с ним стряслась куда большая неприятность, чем разорванная ноздря, и они были бы потрачены впустую.
Как только большегруз припечатал «Кортину», автобус выехал на среднюю полосу, словно не имел ни малейшего отношения к тому, что произошло потом. «Кортину» швырнуло на обочину. Первыми приняли удар габаритки, но этот ущерб по сравнению с развязкой так же мало значил для «Кортины», как для МакКея — продырявленный нос.
Барьеры ограждения успешно выполняют отведенную им задачу, если машина, которую ударили, дальше перемещается по касательной. Не то случилось с «Кортиной». Она врезалась в ограждение, секунду постояла на бампере — от удара дверцы раскрылись, и МакКей вывалился наружу — потом перевалилась через барьер и кувырком покатилась под откос. Сам МакКей оставил на металлическом ограждении длинный красный след — как это произошло, так никто до конца и не понял. Тем, кто увидел его потом, это показалось ужасно ненатуральным: уж если ты выпал из собственной машины, почему бы тебе просто не повиснуть на ограждении, словно подставивший бока под весеннюю трепку ковер? Почему это должно выглядеть так, словно кто-то размазал беднягу по всему ограждению? «Дорогой, нет, дорогой… не смотри». Он, конечно, скорее всего, не был пристегнут, но даже для непристегнутого это уже чересчур. «Дорогой, я же говорила тебе: не смотри. Дорогой, что бы… ну-ка, давай-ка поскорей вон туда, на травку… О Господи». Ну почему кто-то останавливается, чтобы поглазеть на ДТП, почему они не проезжают мимо, как все нормальные люди?
Никто не видел, что случилось. Или, скорее, никто не пришел сказать, что он видел, что случилось. Спустя примерно час, когда ДС-8 компании «Алиталия» взял курс на Палермо, на его борту состоялась приглушенная беседа о том, что же все-таки произошло, и о том, что я же всегда говорил, большие грузовики нельзя выпускать на дорогу, и как думаешь, может, нам следовало остановиться, и я надеюсь, никто не видел наш номер, и они, конечно же, вне всякого сомнения, не знают, что мы все видели; но пройдет всего десять дней безмятежного курортной отдыха, солнца, вина, и умеренной порции древних развалин — и память о происшедшем поблекнет. Останется только след, не больший, чем вмятина в железном ограждении — через несколько ярдов, сразу за мостом.
Полицейские смирились с тем, что им не придется дождаться, пока счет станет 63:4 — он всегда был 63:4, когда англичане в игре против австралийцев подавали первыми — и решили принять обычную утреннюю рутину как должное. Они привычно допросили нескольких автомобилистов, которые дали себе труд задержаться на месте происшествия, но никто ничего не видел. Водители грузовика и автобуса свернули на первом же перекрестке и оставили свои машины на автостоянке возле станции подземки Ганнерсбери; им обоим было нужно в центр, и они не видели никаких причин к тому, чтобы передумать — тем более теперь, когда работа была сделана. Вскоре они забыли все детали утреннего происшествия, и никогда больше к нему не возвращались.
Единственным, кто мысленно возвращался к этому происшествию — если не считать МакКея, проведшего остаток своих дней в инвалидной коляске, — были двое полицейских и хирурги Аксбриджской больницы. Когда патрульная машина вползла обратно на свой пандус, один из констеблей выключил передатчик и сказал:
— Знаешь, можно провернуть кое-какое дельце.
— ?
— Кому-то же ведь нужно забрать ту машину, верно? Я имею в виду какую-нибудь автомастерскую. Славная возможность, разве нет? Не будет ничего плохого, если мы найдем поблизости автомастерскую и возьмемся шепнуть им на ушко, когда произойдет очередная авария. Они будут нам благодарны.
Его коллега хмыкнул.
— Делали уже.
— Правда? Где это?
— Не у нас. На М1, несколько лет назад. Вони было! Кого-то раньше времени погнали на пенсию. Дело накрылось.
— Хм. Может, они чересчур пожадничали, осмелели да забылись, или еще что. Готов поспорить, у нас все получится. Надо только правильно выбрать гараж. Не делать этого чересчур часто. Не просить, чтоб они были слишком уж нам благодарны.
Его коллега снова хмыкнул и включил рацию. Тут было над чем подумать.
Раздумья хирургов в Аксбриджском госпитале были более серьезны. С чего начинать: с ног или с таза? Одна нога превратилась в кашу, похоже, ее придется ампутировать целиком. С другой стороны, с тазом никогда не поймешь, что там такое, пока не начнешь работу. Со спиной, похоже, тоже не все в порядке. О господи, с этими авариями всегда так — никогда не знаешь, с чего начать. Главный хирург посмотрел на широкое, загорелое лицо МакКея. И почему им обязательно надо так гнать? Ладно, пора все-таки с чего-то начинать. Анестезиолог перехватил его взгляд и снял с МакКея кислородную маску. Правая ноздря была надорвана примерно на полдюйма. Кровотечение уже прекратилось. Что ж, по крайней мере, это может подождать.
Тремя месяцами ранее Даффи сидел в баре «Аллигатора» и пытался решить, какую из двух систем сигнализации порекомендовать покупателю: ту, которая работала лучше, но с которой он получал меньший навар, или ту, которая работала не так хорошо (мимо этого «электронного глаза» могла бы прошмыгнуть любая бестолочь, не говоря уже о парнях с безукоризненными школьными аттестатами, активно шедших сегодня в этот бизнес), но с которой его чистая прибыль была побольше. На самом деле, конечно, тут и решать было нечего: клиент не особенно ему нравился. Он автоматически заказал Даффи пиво, а сам пил шерри (не то, чтобы Даффи любил шерри), надменно оборвал Даффи, когда тот принялся ему рассказывать о наиболее распространенных методах взлома. Так что теперь он…
— Мне целочку с ледком.
Даффи поднял голову. На соседний табурет взгромоздился полнощекий мужчина с синеватой полусуточной щетиной. Лицо у него было одутловатое, и фигура не могла похвастать стройностью. Даффи снова повернулся к своему виски. Что он сделает, так это представит старому пердуну одну из своих специальных супер-навороченных охранных схем, порекомендует ту систему, с которой больше прибыль, всучит ему чуть больший счет, чем полагается, и будет надеяться на лучшее. В любом случае, с этими кражами все зависит от того, на кого нарвешься: явится под покровом ночи какой-нибудь ловкач в перчатках, и ничто его не остановит, а если это новичок, или неудачник, или кто-то, кому просто надоело сидеть дома с женой, достаточно большого белого ящика с торчащими во все стороны проводками, чтобы они пошли искать другую жертву.
— Я сказал, мне целочку с ледком, приятель.
Даффи не повернулся. Он не был настроен заводить знакомство; и уж точно не хотелось ему заказывать кому ни попадя выпивку. Утром он получил уведомление о состоянии своего банковского счета. Так что он просто показал бармену стакан и, когда тот подошел, сказал:
— По-моему, тот джентльмен, справа, хочет заказать себе выпить.
Послышался смешок.
— Целочку с ледком, и я не знаю, за что мой друг сейчас с такой страстью держится, но, что бы это ни было, повторите ему. А я Леонардо.
Даффи по-прежнему смотрел на свой виски. Если мордатые пузаны хотят заказывать ему выпивку, это дело мордатых пузанов. Он повернулся и поймал насмешливый выжидательный взгляд.
— Леонардо… целочка… черт с ним. Бармен, побольше туда водки. Побольше. — Он снова повернулся к Даффи. — Иначе это было бы для вас слишком легко. Я обычно не знакомлюсь после первой.
— Я с вами и не знакомился, — сказал Даффи.
— Эрик Леонард, — сказал его сосед.
— Даффи, — сказал Даффи.
— Это все? Сэр Даффи?
— Есть еще Ник.
— Что-нибудь всегда есть. Мой дорогой Ник, — Леонард без нужды, словно желая польстить, повторил его имя. Даффи едва признал самого себя. На работе он был Даффи, для своих друзей он был Даффи; Ником его называли только те, кто не знал, что это не принято, — или те, кому не было дозволено называть его по-другому. Так что обращение незнакомца его не раздосадовало.
— А вы зовите меня Эрик.
— Я об этом подумаю.
Даффи всегда с подозрением относился к людям без настоящих фамилий. Два имени — это нехорошо, это… неаккуратно.
Даффи гадал, что Леонарду от него нужно. Кроме того, конечно, чтобы затащить его в постель. Что тоже могло быть только предположением. Чаще всего в «Аллигатор» ходили для того, чтобы уйти вдвоем — в этом состоял смысл заведения, но иногда там бывали ради атмосферы, ради компании, оттуда всегда можно было спокойно уйти, сказав что-нибудь вроде «может, в другой раз». Это была одна из причин, по которым Даффи нравился «Аллигатор». Это не был грязный притон, это не было место, куда геи сбегались из своего ниоткуда в поисках сверхбыстрого перетраха, где собирались мужчины одинаковые, словно клоны — с маленькими усиками, в клетчатых фланелевых рубахах и грубых джинсах; равно как не были там популярны кожа и цепи, и фразы типа: «Подожди, я только сбегаю в сортир и намылю кулак». Это было спокойное, аккуратное место для спокойных и аккуратных людей — таких, как Даффи. По мнению Даффи, в нем даже была респектабельность, свойственная заведениям для среднего класса.[1]
