– Не унывайте, мистер Джексон, – сказал он. – У меня есть работа для вас.
Ночной воздух, проникающий сквозь открытое окно, освежал мое лицо. Ночная бабочка беспокойно кружилась вокруг лампы. Бриллиант продолжал отбрасывать блики. Мы наблюдали друг за другом. Наступило продолжительное молчание, достаточное для того, чтобы пройти по коридору туда и обратно.
– Какого рода работа? – наконец осторожно осведомился я.
– Достаточно опасная, но я думаю, вы согласитесь.
Я задумался. В конце концов, он знает меня достаточно хорошо. Пусть пеняет на себя.
– Почему вы выбрали именно меня?
Он прикоснулся к ниточке усов толстым пальцем:
– Потому что это работа определенного сорта.
– Ну-ну. Тогда объясните, – сказал я. – Я куплен.
Герман облегченно вздохнул. Он опасался, что со мной будут трудности, но ему следовало бы знать, что я не веду продолжительных разговоров с владельцами подобных бриллиантов.
– Позвольте рассказать вам историю, услышанную сегодня, – начал он. – А уж потом я введу вас в курс дела. – Он по-коровьи вздохнул и продолжал: – Я импресарио.
Было похоже, что он занимается подобным ремеслом. Никто другой не носил бы такую шляпу и пальто с каракулевым воротником в эту жару.
– Я представляю интересы нескольких больших звезд театрального мира и множества мелких. Среди этих мелких фигурирует одна молодая женщина, специализирующаяся на представлениях в частных домах. Ее зовут Веда Рукс. Ее номер состоит в том, что она медленно, вещь за вещью, раздевается перед гостями. На профессиональном языке это называется «листопад». Она добилась весьма большого успеха в своем деле, иначе я не стал бы вести с ней дела. Она настоящая актриса, – он посмотрел на меня поверх бриллианта, и я постарался показать согласие, но не уверен, что сделал это убедительно. – Прошлым вечером мадемуазель Рукс исполняла свой номер на ужине деловых людей в доме мистера Линдснея Бретта. – Маленькие черные глазки в упор уставились на меня. – Надеюсь, вы знаете его? Я знаком показал, что знаю, о ком идет речь. Я считал своим долгом знать в Сан-Луи-бич всех, кто обладает доходом большим, чем пять тысяч долларов в месяц, не говоря уже о миллионерах. В городе имелось уютное местечко, где они жили, Океан-роуд – извилистая авеню, окаймленная по обеим сторонам пальмами и цветущим кустарником, расположенная у подножия возвышенности, поднимавшейся над городом. Все виллы там уединенные. Построенные в глубине частных парков, они обнесены четырехметровым забором. Чтобы жить в таких виллах, нужны деньги, и очень большие. И Бретт их имел столько, сколько ему было нужно. Он являлся владельцем яхты, пяти машин и к тому же имел слабость к молодым аппетитным блондинкам. Когда он не был занят организацией приемов и блондинками, подсчитывал толстую пачку банкнот – доходы от двух нефтяных компаний и сети супермаркетов, расположенных в Нью-Йорке и Сан-Франциско.
– После того как мадемуазель Рукс закончила свое волнующее выступление, – продолжал Герман, – Бретт пригласил ее присоединиться к гостям. Во время вечеринки он показал ей и еще нескольким приглашенным коллекцию античных редкостей. Незадолго до этого он приобрел кинжал Челлини. Он открыл вмонтированный в стену сейф, чтобы показать его гостям. Мадемуазель Рукс сидела возле сейфа и совершенно непроизвольно запомнила набранную Бреттом комбинацию шифра. Должен отметить, что у нее замечательная память. Кинжал произвел на нее сильнейшее впечатление. Она призналась мне, что это самая прекрасная вещь, которую она когда-либо видела.
До сих пор была неясна роль, которую мне уготовили в этом деле. Неудержимо хотелось выпить и клонило ко сну. Но толстяк заинтриговал меня. Я снова задумался о бриллианте.
– Позже, когда большинство приглашенных разъехались, Бретт предложил Веде остаться и дождаться следующего приема, назначенного на завтра. Наедине с ней Бретт повел себя очень грубо. Видимо, он был уверен, что легко получит ее, но она не уступила.
– А чего же еще она ожидала? – раздраженно буркнул я. – Если женщину, занимающуюся стриптизом, оставляют на ночь, то и ежу понятно, что за этим последует.
Он проигнорировал мое замечание и продолжал:
– Бретт страшно рассердился и решил овладеть ею силой. Между ними завязалась борьба. Он потерял всякий контроль над собой, и кто знает, чем бы все это могло кончиться. Веда нанесла ему сильнейший удар в пах. Эффект превзошел все ожидания. Не хотел бы я оказаться на его месте. И в этот момент появились двое гостей, привлеченных шумом борьбы. Бретт был ужасно разозлен и начал угрожать мадемуазель за то, что она выставила его на посмешище в глазах друзей. Это очень напугало Веду. Ведь известно, что Бретт слов на ветер не бросает.
Я начинал терять терпение. Единственное, чего мне сейчас хотелось, так это дать под зад этому толстяку, чтобы там образовалась впечатляющая вмятина. Девушка, раздевающаяся перед пьяной бандой, не может рассчитывать на мою симпатию.
– Когда она наконец уснула, то увидела сон, – продолжал мистер Герман. Здесь он сделал перерыв, вытащил золотой портсигар, раскрыл его и положил на стол. – Я вижу, вам хочется курить, мистер Джексон.
Я поблагодарил его: он угадал мое желание. Если имелась вещь, которую я жаждал больше, так это стакан виски.
– Ее сны что, тоже относятся к делу? – осведомился я.
– Ей приснилось, что она спустилась по лестнице, вошла в кабинет Бретта, открыла сейф, взяла оттуда кинжал в футляре, а на его место положила свою пудреницу.
Я покрылся мурашками от хребта до корней волос. Годы тренировки дали о себе знать: выражение лица не изменилось, однако в мозгу резко прозвучал сигнал тревоги.
– Вскоре она проснулась. Было шесть часов утра. Она решила покинуть дом прежде, чем встанет Бретт, быстро собралась и ушла. Никто из прислуги не видел, как она уходила. Сегодня, в полдень, она открыла сумочку и обнаружила, что пудреницы нет, а в глубине ее лежит кинжал Челлини.
Я пригладил волосы и зевнул. Тревожный звон все еще звучал в мозгу.
– Держу пари, что она сразу сообразила, где находится пудреница, – сказал я, решив продемонстрировать свою сообразительность.
Герман серьезно посмотрел на меня.
– Да, мистер Джексон, это так. Она тут же поняла, что случилось. Она сделала это во сне. Сон не был сном.
Он замолчал и многозначительно посмотрел на меня. Я спокойно выдержал его взгляд. Я мог бы многое сказать ему, но это ничего бы не изменило. Пока не прояснилась суть дела, мне лучше помалкивать.
– Почему бы ей не отнести кинжал в полицию и не рассказать, как было дело? – спросил я. – Они могли бы ей помочь.
Герман выдохнул так, что струя горячего воздуха ударила мне в лицо. Его тонкие губы дрогнули.
– Не все так просто. Бретт угрожал ей за неподатливость. Он чертовски неприятный человек и мог запросто обвинить ее в краже.
– Он не смог бы этого сделать, если бы она вовремя обратилась в полицию. Все было бы гораздо проще.
– Бретт понимает, что не так просто продать столь уникальный кинжал. Ведь в любой момент полиция может обнаружить кинжал у нее. Полиция вряд ли поверит в сказку о клептомании.
– Но пудреница явится решающим доводом. Ведь она не оставила бы такую улику в сейфе, если бы всерьез решила украсть этот кинжал.
– Согласен. Но вдруг Бретт не подтвердит ее историю о пудренице. В любой момент он может сказать, что никакой пудреницы в сейфе не было.
Я с сожалением докурил сигарету – давно не курил столь прекрасных сигарет.
– Но почему она не может превратить кинжал в деньги, раз он такой ценный, по вашим словам?
– По той простой причине, что кинжал уникален. Челлини изготовил всего два таких экземпляра. Один из них находится в галерее Уфицци, другой – у Бретта. В мире нет специалиста, который бы не знал об этом. Никто, кроме владельца, не сможет продать кинжал.
– Хорошо, пусть Бретт подаст жалобу в суд. Если она расскажет жюри, как было дело, ей ничего не грозит. Суд присяжных никогда не признает ее виновной.
Он опять возразил:
– Мадемуазель Рукс может повредить гласность. Если Бретт подаст жалобу, поднимется шумиха в газетах, а это может повредить ее карьере.
– Так что же случилось? Бретт все же подал жалобу в суд?
Герман мило улыбнулся.
– Вот мы и у цели, мистер Джексон. Бретт сегодня утром выехал в Сан-Франциско. Он вернется только послезавтра, а пока считает, что кинжал находится в сейфе.
Я чувствовал, куда он клонит, но все же хотел, чтобы он сам сказал мне об этом.
– Так что же я должен делать?
Мои слова дали ему возможность перейти к активным действиям. Он вытащил из внутреннего кармана пачку денег толщиной с матрас. Отделив от нее десять билетов по сто долларов, он разложил их на столе веером. Я понимал, что он готовился к подобной процедуре, но не думал, что он проделает это столь оперативно. Я наклонился. Денежки были новенькие и хрустящие. Я даже чувствовал запах краски, исходящий от них. Их не в чем было упрекнуть, разве только в том, что они находились на его стороне стола, а не на моей.
