«Пафиопедилум» — растущий возле аппарата «Кул-Сел», в котором всегда циркулирует свежая и прохладная вода. Прозвище его — «Дамский тапочек»: на некоторых экземплярах светло-зеленые листья, на других — в крапинку; большие восковидные цветы кажутся искусственными. Дамский тапочек.
Твоя «Фрагмепедилум» («орхидея-башмачок») — единственная из всех, которая не напоминала о женщине. Она выглядела как старый китаец с длинными усами. Длинные шипы. Сумка вместо губ, по бокам два длинных в виде ленты лепестка. Тоже нуждается в «Кул-Сел». С нежными созданиями нужно обращаться грамотно, иначе они умрут. Прекрасные создания. Нужно знать, как ухаживать за красотой. Красоту нельзя оскорблять.
Он знал, что для нее значит ее красота.
Длинные рыжие волосы — хотя их уже нет. Полные чувственные губы, яркие, как кровь. Глаза такие же зеленые и загадочные, как листья «Фаланопсис шиллериана». Кожа белая, как цветы «Амабилис». Высокая красавица с прекрасной грудью и розовыми сосками, сверкающими ягодицами, длинными ногами, белыми бедрами, точеными икрами и стройными коленями. Ослепительная женщина — вся красная, белая и зеленая: зеленые глаза, рыжие волосы сверху, рыжие волосы внизу, красные губы, розовые губы, мягкая белая кожа, мягкие красные сапожки. Кошечка в сапожках. Вряд ли ей понравится стать уродиной.
Тебя иногда ослепляет твоя собственная красота, ты забыла, что она — от Бога. Он объяснит ей это. Так было и с орхидеями. Иногда нужно было больше уделять внимания тем из них, которые казались тебе некрасивыми, пока ты не узнал их получше. И тогда в них проявляется их подлинная суть. И несмотря на все свое уродство, они действительно становятся занимательны и прекрасны.
Может быть, и она не будет против того, чтобы стать уродливой.
Калуза растет и изменяется, но некоторые вещи остаются неизменными.
Например, среднегодовая температура составляет семьдесят три градуса по Фаренгейту. Это около двадцати трех градусов по Цельсию.
Среднегодовая норма осадков составляет пятьдесят дюймов.
В Калузе почти на тридцать пять миль тянутся белые песчаные пляжи.
Все это постоянные величины.
Все остальное изменялось с такой скоростью, что большинство горожан вспоминали о том, что было десять лет назад, как о «старых добрых временах», внушая себе, будто Калуза, когда они сюда переехали, была «маленькой рыбацкой деревушкой». В основном они приезжали из Иллинойса, Индианы и Огайо. Люди из Нью-Йорка, вроде Фрэнка Саммервилла, встречались редко. Калуза в штате Флорида была кусочком Среднего Запада, перенесенная к Мексиканскому заливу.
Ежегодно в Калузу стало приезжать все больше и больше людей.
Во время всеобщей переписи населения шесть лет назад в Калузе насчитывалось 48 800 человек. Сейчас их было чуть более пятидесяти трех тысяч. Население графства тогда составляло 202 тысячи, а сейчас 222 тысячи человек.
Рост.
Перемены.
Прогресс.
Преступность на подъеме.
В этом году, как сообщил Уоррен, она возросла на семнадцать процентов по сравнению с предыдущим годом.
«Связано с наркотиками», — говорили в полиции.
Пять лет назад достать пакетик героина можно было только по знакомству. Сейчас купить «крэк» можно было прямо не выходя с пляжа Уиспер-Кей.
Десять лет назад желтые страницы телефонного справочника Калузы не включали «эскорт-услуги». Сейчас в нем насчитывалось семь подобных фирм, одна из которых даже предлагала «значительную скидку».
«Падшие женщины хлынули из Майами», — говорили горожане. Пять лет назад в Калузе был только один ночной клуб с «топлес-шоу». Он назывался «Клуб клеверс». В прошлом году их было уже два, второй назывался «Сиськи вверх!». Третье заведение открылось в этом году. Оно получило название «Голая правда».
«Мы их все прикроем», — пообещал Скай Баннистер, прокурор штата.
В субботу вечером 13 декабря в растущем, меняющемся, прогрессирующем городе Калуза, штат Флорида…
…Джордж Тикнор и Моузли Джонс отправились в «Голую правду».
Мэтью и Сьюзен Хоуп пошли на «Бал Снежинок».
А Генри Карделла забрался в дом Маркхэма.
Она никому не открывала своего настоящего имени. Снималась под именем Констанс Реддинг. «Констанс» звучало как-то пуритански, вроде Черити или Фелисити, говорила она, что было довольно странно для актрисы, играющей женщин, которые трахаются как кошки. Вторая часть псевдонима указывала на ее огненно-рыжие волосы. Констанс Реддинг. Одному Богу известно, как ее звали на самом деле.
На съемках ее звали сначала Конни.
Потом ее стали звать Конни-Лингус.
На это она только встряхивала своими рыжими волосами и улыбалась.
После этого снова опускалась на Джейка.
Джейк — чернокожий парень, игравший Тома, сына мельника, который получил в наследство после смерти отца только Кошку. Она играла Кошку. Кошечку в сапожках. Современная версия все той же старой сказки. Его и в жизни звали Джейком, но фамилию придумала Пруденс Энн Маркхэм, «Ля Директрис», как они ее называли, если не называли ее «Отто» — в честь Отто Преминджера. Она выудила это имя со страниц «И восходит солнце» Хемингуэя. Это было похоже на шутку, поскольку Джейк в романе был импотентом, а Джейк в их фильме был ненасытным. В титрах смешно смотрелся бы Джейк Барнз.
После первой недели съемок все они напридумывали себе псевдонимы для титров будущего фильма. Оператор хотел, чтобы его называли Сеймуром Хейром. Помощник режиссера претендовал на имя Ван Хун Ло. Звукооператору хотелось, чтобы его звали «Куча Кокофф 1-й». «Ля Директрис» наложила на все эти клички вето. Она добивается, чтобы здесь были класс и стиль, — это она им так сказала. Сама она выбрала себе псевдоним Мартен Н. Прюдо — исходя из предположения, что мужчины не захотят смотреть порнофильм, поставленный женщиной. К тому же «Прюдо» звучало чисто по-французски, что подразумевало богатый сексуальный опыт и имело отношение к первоисточнику — сказке и ее автору, Шарлю Перро. Не все сказки написаны братьями Гримм.
Тик и Моуз сейчас очень жалели, что не узнали настоящей фамилии Конни и Джейка. Они сообразили, что Пруденс Энн Маркхэм, она же Мартен Н. Прюдо, была единственным человеком, знавшим их подлинные имена, поскольку еженедельно выписывала им чеки со счета «Прудент Компани», но вышло так, что ее уже нет в живых. Они не сомневались, что имя Джейк — подлинное, но как там дальше? А Констанс Реддинг, как всякий мог бы догадаться, — такая же кличка, как Конни-Лингус.
Они подумали, что в обычной жизни она была проституткой.
Если это не так, то где она смогла научиться всем этим штукам? Только увидеть ее в «деле» было то же самое, что провести месяц в китайском борделе. Она не могла не быть проституткой.
Поэтому они решили, что лучшим способом напасть на след рыжеволосой проститутки в славном городе Калузе будет обход местных «топлес-клубов».
Таковы были их соображения, которые привели их в «Голую правду» в 22.30 в ту субботнюю ночь.
В ту субботу в половине одиннадцатого вечера Мэтью и Сьюзен танцевали под оркестр, называющийся «Оливер Лейн и Золотые». «Золотыми» были четырнадцать музыкантов, специализировавшихся на исполнении мелодий сороковых годов, известных как «Золотая старина». Мэтью и Сьюзен танцевали под «Звездную пыль» в аранжировке Арти Шоу, хотя в оркестре Оливера Лейна не было партии скрипки.
Люди, каждый декабрь устраивающие «Бал Снежинок», не догадывались, что за последние десять лет в Калузе собралось множество молодых людей, для которых «Золотой стариной» были мелодии пятидесятых и даже шестидесятых годов. Когда «Оливер Лейн и Золотые» заиграли «Мне кажется, я слышал эту песню прежде», никто из этих юнцов прежде этой песни не слышал.
Жизнерадостные старички, которые организовали это ежегодное мероприятие в пользу Американского общества борьбы с раком, воображали, что все будут просто в экстазе от танцев под «Фалды фрака», «Я кричу тебе», или «Песнь Индии», или уж точно — под «Парад лосей», которые, если по совести сказать, никто из присутствующих, кроме Оливера Лейна и его «Золотых», не знал. Они уже исполнили все эти мелодии сегодня вечером и сейчас играли «Звездную пыль». Мэтью крепко прижал Сьюзен, а она подумала, что здесь собрались очень симпатичные и милые люди.
Все действительно выглядело мило и симпатично. Для этого случая был арендован большой бальный зал «Калуза Хайетт» (с видом на сверкающий Мексиканский залив, как говорилось в рекламе этого отеля в «Нью-Йоркер»), а активистки Садового общества Калузы впечатляюще его украсили. Рождественская елка размерами не меньше той, что вырастает в «Щелкунчике», красовалась во всем своем великолепии у дальней стены зеркального зала, отражаясь в мириадах сверкающих огней, дополненных несколькими зеркальными шарами, вертящимися над головами танцующих и отбрасывающими разноцветные блики на пол и окна, выходящие на Мексиканский залив. Залив не был сверкающим, а скорее темным и зловещим. Небо затянуто облаками, обещая дождь, нечастый в декабре. Но в зале все сияло и сверкало.
