Я подождал, пока он выдохнется.
— Думаю, что он хочет гарантий твоей верности.
— Каких еще гарантий ему надо?! Ты знаешь, сколько я на него трачу?!
— Володя, пойми. — Я старался говорить как можно мягче, без нажима. — Он не желает зависеть от твоих подарков, которые ты завтра с таким же успехом можешь отнести кому-то другому. Ему нужна уверенность, что ты никуда от него не денешься. Ни сегодня, ни через год, ни через пять.
— Что же мне, жениться на нем? — съязвил Храповицкий.
— Надежнее впустить его в бизнес.
— Да я только и делаю, что предлагаю ему совместный бизнес!
— Но при этом ты предлагаешь использовать его возможности. А он не хочет делить с тобой свой бизнес. Он хочет, чтобы ты делился своим.
— А морда у него не лопнет?! — Храповицкий даже задохнулся от возмущения. — Этого не будет никогда!
— Значит, ты от него ничего не добьешься, — твердо заключил я. — Даже если женишься на нем. Партнерство в твоем бизнесе — единственное условие, при котором он, может быть, откроет тебе областной бюджет. Ты заметил, как он подчеркнул жадность Гозданкеров? Он намекал на то, что не желает иметь еще одного прилипалу рядом с собой. Надо показать ему, что свое будущее мы связываем только с ним. И сделать это со всей возможной щедростью. Чтобы он перестал ожидать случайных подношений. Чтобы он понимал, что ты считаешь его партнером, а не источником разового обогащения. Конечно, существует риск. Но другого пути я не вижу.
Храповицкий задумался и некоторое время молчал.
— А если отдав ему какую-то часть, мы не получим ничего взамен? — недоверчиво осведомился он.
— Тебе не приходит в голову, что те же самые сомнения терзают и его в отношении тебя? — ответил я вопросом на вопрос.
Храповицкий почесал затылок.
— Ты — авантюрист, — проворчал он после паузы.
— Скорее, игрок, — поправил я. — Как и ты. Надеюсь, достаточно расчетливый.
— Ну, хорошо. Допустим, он чего-то ждет от нас. Что именно ты намерен ему предложить?
— Еще не знаю, — вздохнув, признался я. — Дай мне подумать.
— Думай! — приказал он. — Только не очень долго.
Когда мы прощались, он обнял меня чуть крепче обычного. Это означало, что он меня все-таки услышал. Признать открыто мою, как, впрочем, чью-либо вообще, правоту он просто не мог. Это было бы не в его натуре.
Сидеть и молчать мне нравится больше, чем стоять и кричать. Поэтому я не хожу на митинги. И вчерашний митинг, посвященный трагической гибели выдающегося бизнесмена Федора Хасанова, я пропустил. Вместо этого я попросил наших журналистов привезти мне кассеты с записью.
Хоронить Хасанова решили на его родине, в Душанбе. Туда, по просьбе его матери, и отправили тело. Зато в Нижне-Уральске провели политическое мероприятие. Организовывал его Рукавишников, торопившийся получить с покойного последнюю дань, пусть даже не в денежном эквиваленте. К нему, разумеется, тут же примкнул Силкин, резонно полагая, что его отсутствие будет главным доказательством его причастности к гибели Хасанова.
И вот, сидя в своем кабинете, я наблюдал, как на стадионе, принадлежавшем Хасанову, томились под проливным весенним дождем человек триста. Наверное, сюда согнали всех сотрудников его фирм, а два десятка зевак добавились к ним из любопытства.
Силкин и Рукавишников скорбели на крытой трибуне. Они стояли по обе стороны от вдовы и бросали друг на друга испепеляющие взгляды. Вдова была в черном и, избегая телевизионных камер, старалась спрятаться за их спины. Зато Силкин красовался в светлом костюме, который он, вероятно, считал наиболее уместным в данных обстоятельствах. Что и говорить, он выглядел молодцом.
Вокруг этой группы переминались с ноги на ногу депутаты городской думы, чиновники мэрии и директора хасановских фирм. Лица последних были тоскливы. Должно быть, им было жаль времени, которое они теряли здесь вместо того, чтобы употребить его на растаскивание оставшегося после смерти Хасанова хозяйства.
Вдохновенные речи Рукавишникова и Силкина я слушать не стал. Меня интересовало лишь, дадут ли слово Ирине и что она скажет. Но когда я промотал кассету до нужного мне места, дверь открылась, и на пороге моего кабинета появился Вася. Обычно щеголеватый и аккуратный, сегодня он был небрит и выглядел довольно помято.
По-моему, он был пьянее обычного, потому что, остановившись на пороге, он некоторое время обводил глазами мой кабинет, пытаясь поймать меня в фокус. Впрочем, в моем кабинете было немало предметов, и, возможно, я среди них не являлся главным.
Наконец Вася меня обнаружил, и в его лице изобразилось страдание.
— Возьми себе голландца, а? — хрипло взмолился он. У Васи была своеобразная манера выражаться, даже
когда он выпивал в меру. Гадать о том, что он имел в виду, когда перебирал, было бесполезно.
— Какого голландца? — уточнил я терпеливо.
— Ну этого. Хенриха. Из Амстердама, — пояснил Вася, прошел в кабинет и тяжело опустился на стул. — Я из-за него уже три дня дома не ночевал. Меня жена зарежет.
Я не знал, которую именно из своих двоих жен Вася опасался, но был уверен, что они обе с удовольствием его бы зарезали, если бы не страх лишиться источника доходов.
— А почему ты теперь ночуешь с Хенрихом из Амстердама? — спросил я с любопытством.
— А что же мне его бросить, что ли? — горячо возразил Вася.
При одной мысли о том, что я могу подозревать его в совершении подобной низости, Вася так распереживался, что спросил, не найдется ли у меня чего-нибудь выпить. У меня нашлось. И, выпив, Вася несколько успокоился.
— Я его в Амстердаме откопал, в прошлом году, — пояснил он. — Отличный парень. Интеллигент. Мы с ним за неделю там все притоны облазили. Я тебе потом расскажу, как мы развлекались, ты не поверишь! Он, кстати, по-русски говорит лучше меня.
Говорить по-русски лучше Васи было несложно, но сообщать ему об этом я не стал.
— Я предложил Храповицкому сделать этого Хенриха директором нашего представительства в Амстердаме, — прибавил Вася.
— А зачем нам представительство в Амстердаме?
— Ну как? — туманно ответил он. — В Москве же есть. В Москве у нас действительно оно имелось. И отрицать это обстоятельство я не мог.
— Храповицкий сказал, привози его, посмотрим. Я и привез. А тут выяснилось, что вам всем не до этого. — В Васином голосе зазвучала обида. — И мне пришлось за вас всех отдуваться.
Со стороны Васи было очень любезно отдуваться за меня, пьянствуя с незнакомым мне Хенрихом. Вася, должно быть, старался не за страх, а за совесть. Я выразил Васе свою благодарность, сдобрив ее долей сарказма, который он, как всегда, не заметил.
— Возьми его хоть на сегодня, а? — жалобно попросил Вася. — А там я его уж как-нибудь домой отправлю. Как друга прошу.
Я хотел отказать, но посмотрел в Васины отчаявшиеся глаза и сдался.
— Ладно, — кивнул я. — Только не раньше вечера. У меня все-таки тоже дела есть.
Когда Вася отбыл, я вернулся к просмотру на том месте, где он меня прервал. К микрофону подошла Ирина. Камеры наконец-то показали ее лицо крупным планом. Оно было измученным и осунувшимся. Даже ее глаза как-то потускнели. Она заметно волновалась, но говорила твердо и ясно.
Смысл ее краткого выступления сводился к тому, что в память о муже она берет руководство всем его бизнесом на себя.
Я аж выронил сигарету. Такого я не ожидал даже от нее. Хотя она с первого взгляда произвела на меня впечатление дамы весьма сумасбродной. Насколько я знал, в Нижне-Уральске не существовало мало-мальски серьезного бизнеса, который возглавляла женщина.
Хасановские дела были явно запущены, на фирме висели долги, у покойного существовали сложные отношения с бандитами, сути которых не знал никто, кроме него самого. Короче, встать у руля его предприятий осмелился бы далеко не каждый мужчина. Если, конечно, им не двигало намерение украсть сколько можно и поскорее убежать.
С ее стороны это был дерзкий шаг. Точнее, прыжок в пропасть. В полном недоумении я качал головой.
Сделав свое заявление, она почти сразу же покинула трибуну. В камере некоторое время еще была видна ее высокая тонкая фигура с прямой спиной и упрямо поднятой головой.
Я посмотрел дальше, но не нашел ничего интересного, если не считать интервью, которое дал Бомбилин нашим журналистам уже на улице. Свирепо сверкая глазами в камеру, он, в свойственной ему непререкаемой манере, сообщил, что бандиты начинают убивать друг друга, что одним кровососом стало меньше и что если срочно не выбрать мэром его, Бомбилина, то скоро трупами будут завалены все улицы.
Я вернулся к выступлению Иры и посмотрел его еще раз. Едва я успел выключить телевизор, как дверь кабинета опять открылась. На сей раз это был Плохиш. Он плюхнулся в кресло и через стол протянул мне руку.
