в темном гриме, волосы выкрашены в черный цвет. Но шрамы все равно были видны. И, конечно, отпечатки пальцев сличили с теми, что остались у него на вещах дома.
— Что у них там за полиция?
— Примитивная. Шеф еле умеет читать и писать. Но про отпечатки пальцев понимал. Жарко там было, знаете. Очень жарко. — Он нахмурился, вынул изо рта сигарету и небрежно бросил в огромный сосуд черного базальта. — Им пришлось взять из гостиницы лед, — добавил он. — Массу льда. — Он снова взглянул на меня. — Там не бальзамируют. Все делается в спешке.
— Вы знаете испанский, мистер Эндикотт?
— Всего несколько слов. Администратор гостиницы мне переводил. — Он улыбнулся. — Этакий щеголь, на вид бандит, но был очень вежлив и расторопен. Все прошло очень быстро.
— Я получил от Терри письмо. Наверно, мистер Поттер об этом знает. Я сказал его дочери, миссис Лоринг. Показал письмо ей. Туда был вложен портрет Мэдисона.
— Что?
— Купюра в пять тысяч долларов. — Он вскинул брови.
— Вот как. Ну что ж, он мог себе это позволить. Его жена, когда они поженились во второй раз, подарила ему добрых четверть миллиона. По-моему, он все равно собирался уехать в Мексику и поселиться там — вне зависимости от того, что произошло. Не знаю, что стало с этими деньгами. Меня в курс не вводили.
— Вот письмо, мистер Эндикотт, если вам интересно.
Я вынул письмо и протянул ему. Он прочел его внимательно, как принято у юристов. Положил его на стол, откинулся в кресле и уставился в пустоту.
— Слегка литературно, вам не кажется? — спокойно произнес он. — Интересно, почему он все-таки это сделал?
— Что — покончил с собой, написал мне письмо или признался?
— Признался и покончил с собой, конечно, — резко бросил Эндикотт. — С письмом все понятно. По крайней мере, вы вознаграждены за все, что сделали для него тогда и потом.
— Не дает мне покоя этот почтовый ящик, — сказал я. — То место, где он пишет, что на улице у него под окном стоит почтовый ящик и что официант должен поднять письмо и показать Терри, прежде чем его туда опустить.
У Эндикотта в глазах что-то угасло.
— Почему? — равнодушно осведомился он. Достал из квадратной коробки очередную сигарету с фильтром. Я протянул ему через стол зажигалку.
— В таком захолустье, как Отатоклан, не бывает почтовых ящиков, — сказал я.
— Дальше.
— Сперва-то я не сообразил. Потом разузнал про это местечко. Это просто деревня. Население тысяч десять-двенадцать. Заасфальтирована одна улица, и то не до конца. Служебная машина мэра — «форд» модели «А». Почта в одном помещении с мясной лавкой. Одна гостиница, пара ресторанчиков, хороших дорог нет, аэродром маленький. Кругом в горах огромные охотничьи угодья. Поэтому и построили аэропорт. Единственный способ туда добраться.
— Дальше. Я знаю, что там хорошая охота.
— И чтобы там на улице был почтовый ящик? Там столько же шансов на его появление, сколько на появление ипподрома, собачьих бегов, площадки для гольфа и парка с подсвеченным фонтаном и эстрадным оркестром.
— Значит, Леннокс ошибся, — холодно заявил Эндикотт. — Может быть, он принял за почтовый ящик что-то другое — скажем, бак для мусора.
Я встал. Взял письмо, сложил его и сунул обратно в карман.
— Бак для мусора, — сказал я. — Конечно, их там полно. Выкрашен в цвета мексиканского флага — зеленый, белый и красный — с крупной отчетливой надписью: «Соблюдайте чистоту». По-испански, разумеется. А вокруг разлеглись семь облезлых псов.
— Не стоит острить, Марло.
— Простите, если я показал, что умею соображать. И еще одна мелочь, о которой я уже спрашивал Рэнди Старра. Как получилось, что письмо вообще было отправлено? Судя по тому, что он пишет, он договорился об отправке. Значит, кто-то сказал ему про почтовый ящик. И значит, этот человек солгал. И все-таки тот же человек отправил письмо с вложенными в него пятью тысячами. Любопытно, не правда ли?
Он выпустил дым и проводил его взглядом.
— К какому же заключению вы пришли и зачем звонить ради этого Старру?
— Старр и жулик по имени Менендес, общества которого мы теперь лишились, служили вместе с Терри в британской армии. Оба они довольно подозрительные типы — даже весьма, — но гордости и чести у них еще хватает. Здесь все замолчали по вполне понятным причинам. В Отатоклане устроили по-другому и по совершенно иным причинам.
— И к чему же вы пришли? — снова спросил он уже гораздо более резко.
— А вы?
Он не ответил. Тогда я поблагодарил его за прием и ушел.
Когда я открывал дверь, он все еще хмурился, но мне показалось, что он искренне озадачен. Может быть, пытался вспомнить, как выглядит улица возле гостиницы и был ли там почтовый ящик.
Тем самым я просто закрутил очередное колесико — не более того. Оно крутилось целый месяц, прежде чем появились результаты.
Потом, в одно прекрасное утро, в пятницу, я обнаружил, что в конторе меня ждет незнакомый посетитель. Это был хорошо одетый мексиканец или южноамериканец. Он сидел у открытого окна и курил крепкую темную сигару.
Высокий, очень стройный и очень элегантный, с аккуратными темными усиками и темными волосами, отпущенными длиннее, чем носят у нас, в бежевом костюме из легкой ткани. На глазах этакие зеленые солнечные очки. Он учтиво поднялся с места.
— Сеньор Марло?
— Чем могу быть полезен?
Он протянул мне сложенную бумагу.
— Un aviso de parte del señor Starr en Las Vegas, señor. Habla Usted español? [29]
— Да, если не слишком быстро. Лучше бы по-английски.
— Тогда по-английски, — сказал он. — Мне все равно.
Я взял бумагу и прочел:
«Представляю вам Сиско Майораноса, моего друга.
Думаю, что он с вами договорится».
— Пойдемте в кабинет, сеньор Майоранос, — пригласил я. Я открыл перед ним дверь. Когда он проходил, я почувствовал запах духов. И брови у него были подбриты чертовски изысканно. Но, может быть, изысканность эта была чисто внешняя, потому что по обе стороны лица виднелись ножевые шрамы.
Он сел в кресло для посетителей и положил ногу на ногу.
— Мне сказали, что вас интересует информация насчет сеньора Леннокса.
— Только последний эпизод.
— Я был при этом, сеньор. Служил в гостинице. — Он пожал плечами. — На скромной и, конечно, временной должности. Я был дневным клерком. — По-английски он говорил безукоризненно, но в испанском ритме. В испанском — то есть в американо-испанском — языке есть подъемы и спады интонации, которые на слух американца никак не связаны со смыслом фразы. Словно океан колышется.
— Вы не похожи на гостиничного клерка, — заметил я.
— У всех бывают трудности
