Малкерн снова пожал плечами, давая понять, что мнения своего не переменил. Такие, как он, не склонны осмысливать и толковать факты — пусть этим занимаются другие, — он эти факты создает.
— Мы с Патриком желали бы знать, означает ли гибель миссис Анджелайн, что наша работа окончена, — сказала Энджи.
— Боюсь, что нет, моя дорогая, — ответил он. — То есть совершенно определенно — нет. Я обратился к услугам Пата — и вашим, разумеется, — чтобы найти некоторые документы. Пока они не окажутся передо мной на столе, вы по-прежнему работаете на меня.
Энджи улыбнулась:
— Мы с Патриком работаем на себя, сенатор.
Джим взглянул на меня, потом опустил глаза и принялся рассматривать свой стакан. Лицо Малкерна на миг окаменело, затем он с веселым недоумением поднял брови и спросил:
— Да? Отчего же в таком случае я подписал и отправил в ваше агентство чек?
Но Энджи нелегко было сбить с толку:
— Считайте это накладными расходами, сенатор. — Она поглядела на приближавшегося официанта. — Ага, вот и напитки. Благодарю вас.
Я готов был расцеловать ее.
— Скажи-ка, Пат, ты согласен с такой постановкой вопроса? — осведомился Малкерн.
— В весьма значительной степени, — ответил я и хлебнул пива.
— Да, кстати. — Малкерн откинулся на спинку дивана. — Она всегда ведет все ваши переговоры? И вообще, насколько я понимаю, играет первую скрипку?
— Первая скрипка не любит, когда о ней говорят в третьем лице, — сказала Энджи.
— Богат ли ассортимент напитков, сенатор? — спросил я.
— Ради бога, джентльмены, — сказал Джим и вскинул руку.
Если бы дело происходило на Диком Западе, в этот миг послышался бы грохот пятидесяти отодвигаемых стульев и салун мгновенно опустел бы. Но мы сидели в баре фешенебельного бостонского отеля, и Малкерну вряд ли бы подошел пояс с патронташем и двумя шестизарядными кольтами — слишком обширное у него было брюхо. И револьвер в Бостоне никак не может тягаться с подписью или даже с кляксой, поставленной в нужном месте и в нужное время.
Черные глаза Малкерна уставились на меня из-под нависших бровей — это был взгляд змеи, потревоженной в своем гнезде, взгляд пьяного и буйного забулдыги, нарывающегося на мордобой.
— Патрик Кензи, — сказал он и подался вперед, ко мне. От него так разило виски, что сенатор был просто огнеопасен. — Патрик Кензи, — повторил он. — Послушай-ка теперь меня. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не позволю, чтобы со мной в таком тоне говорил сын одного из моих лакеев. Твой отец, милый мой мальчик, служил мне… вот как собачки служат. И тебе, если хочешь чего-нибудь добиться в нашем городе, придется идти по его стопам. Потому что, — он перегнулся через стол и вдруг крепко ухватил меня за руку, — потому что, если ты мне будешь хамить, клиентов в твоей конторе будет не больше, чем на собрании «Анонимных алкоголиков» в день Святого Патрика. Одно мое слово — и тебе конец. Что же до твоей подружки, то, поверь мне, таска, которую устраивает ей ее измочаленный муженек, покажется ей детскими игрушками.
Энджи готова была выцарапать сенатору глаза, но я успокаивающе положил руку ей на колено. Потом полез во внутренний карман и достал ксерокопию того самого фотоснимка. Я держал ее так, чтобы он был вне пределов досягаемости Малкерна или Вернана, и улыбался едва заметно, холодно, ни на миг не отводя глаз от сенатора. Чуть подавшись назад, чтобы не угореть от перегара виски, я сказал:
— Сенатор, мой отец был одним из ваших лакеев. Вам видней. Однако сообщаю для вашего сведения, что до сих пор ненавижу эту сволочь, хоть его давно и нет в живых. А потому не старайтесь пробудить во мне сыновние чувства. Моя семья — это Энджи. Не он. И не вы. — Я рывком высвободил запястье из его цепких пальцев и в свою очередь стиснул его руку. — И вот еще что, сенатор… Если вы снова вздумаете угрожать мне, я очень сильно осложню вам жизнь… — и с этими словами шлепнул фотографию на стол перед ним.
Если Малкерн и узнал тех, кто на ней запечатлен, то виду не подал. Он все так же не сводил с меня сузившихся глаз — даже зрачки стали размером с булавочную головку. Концентрированный заряд ненависти исходил из них.
Поглядев на Энджи, я отпустил кисть сенатора и поднялся:
— Благодарю за внимание. — Потом потрепал Джима по плечу: — Всегда рад встрече с тобой, старина.
— Счастливо, Джим, — сказала Энджи.
Мы двинулись прочь.
Если бы мы дошли до дверей, уже осенью я сидел бы на пособии для неимущих. Если бы мы дошли до дверей, мне вскоре пришлось бы перебираться в Монтану, в Канзас, или в Айову, или в подобное же захолустье, где, по моим понятиям, царит такая тоска, что никому не хочется вводить эти штаты в сферу своего политического влияния. Если бы мы дошли до дверей, Бостон был бы для нас закрыт.
Мы были в четырех-пяти метрах от выхода, когда за спиной раздалось: «Патрик», — и я понял, что все же немного разбираюсь в природе человеческой. Энджи стиснула мою руку, и мы обернулись с таким видом, словно делали окликнувшему нас Джиму Вернану большое одолжение.
— Пожалуйста, вернитесь и сядьте.
Мы подошли к столу. Малкерн протянул руку:
— С утра я всегда малость не в духе. И потом — у меня слишком своеобразный юмор: не все понимают.
Я пожал ему руку:
— Бывает.
Он повернулся к Энджи:
— Мисс Дженнаро, уж вы простите старого брюзгу.
— Все забыто, сенатор.
— Называйте меня просто «Стерлинг», — с задушевной улыбкой он похлопал ее по руке. Просто воплощение искренней благожелательности и непритворной задушевности.
— Откуда это у тебя? — спросил Джим, кивнув на снимок.
— От Дженны Анджелайн.
— Но это ксерокопия.
— Именно.
— А оригинал? — спросил Малкерн.
— У меня.
— Пат, — сказал он, явно сдерживаясь, но продолжая улыбаться. — А ведь мы тебя наняли, чтобы ты нам документы вернул, а не копии.
— Пока я не разыщу остальные, этот побудет у меня.
— С какой стати? — спросил Джим.
Я ткнул пальцем в первую полосу газеты:
— Очень уж грязно становится. Не люблю. А ты, Энджи?
— И я не люблю.
Я поглядел на Малкерна и Вернана:
— Вот видите — мы не любим грязи. Оригинал останется у нас, и это нам поможет не вляпаться, не изгваздаться. А там видно будет.
— Помощь нужна, Патрик?
— Разумеется. Расскажите мне про Полсона и про Сосию.
— Неосмотрительно со стороны Брайана, — сказал Малкерн.
— В самом деле? — спросила Энджи.
— Идиотская неосмотрительность. То, что может себе позволить рядовой гражданин, непростительно публичному политику. — Он кивнул Джиму.
Тот сцепил пальцы в замок.
— Шесть лет тому назад сенатор Полсон развлекся… хм-м… с одной из проституток мистера Сосии. Это был, скажем так, кутеж. В данных обстоятельствах я вряд ли способен описать его более подробно, но вся эта увеселительная затея вылилась в нечто большее, нежели вечер с вином и женщинами.
— Ни одну из которых не звали миссис Полсон, — вставила Энджи.
Малкерн покачал головой:
— Да это в данном случае не важно. Она жена политического деятеля и понимает, чего от нее ждут в подобных ситуациях. Неприятности возникнут в том случае, если достоянием гласности станут документальные свидетельства этой веселой ночки. Брайан в настоящее время очень громко, хоть и молча, ратует за законопроект о борьбе с уличным терроризмом. Малейшее упоминание о связи с людьми такого сорта, как этот… мистер Сосия, — пиши пропало. Крах.
Мне ужасно хотелось спросить, как это можно ратовать «громко, хоть и молча», но я остерегся, опасаясь, что мой вопрос обнаружит дремучее политическое невежество. Вместо этого я осведомился:
— Как зовут Сосию?
— Марион, — ответил Джим.
Малкерн посмотрел на него.
— Марион, — повторил я. — А каким образом на сцену вышла Дженна? Как она получила эти фотографии?
Перед тем как ответить, Джим вопросительно взглянул на Малкерна и, получив некое телепатическое дозволение, сказал:
— Мы пришли к выводу, что, скорей всего, Сосия попытался его шантажировать, для чего и прислал ему эти снимки. Сами можете судить, до какой степени Брайан напился в ту ночь. Он, что называется, отключился в своем кресле, оставив фотографии у себя на столе. Потом пришла Дженна для обычной уборки, и мы полагаем…
— Минутку, — перебила его Энджи. — Вы хотите сказать, что Дженна была так возмущена снимками, что забрала их? Забрала, сознавая, что в этом случае за ее жизнь никто не даст и ломаного гроша? — В голосе ее звучало явное недоверие.
Джим пожал плечами.
— Поди пойми этот сброд, — сказал Малкерн.
— Но зачем же Сосии было убивать ее? — спросил я. — Мне кажется, он вряд ли хотел, чтобы фотографии, где Полсон снят с каким-то наркоманом, стали, как вы выражаетесь, достоянием гласности.
