— Это больше не повторится, — с холодком сказал Джонатан. — Деньги вы переводите в мой банк немедленно с указанием выплатить мне их лично, не ранее чем через семь недель, или по вашему последующему распоряжению. Если я не смогу провести санкцию, то, скорее всего, буду к тому времени мертв, и чек не будет предъявлен к оплате. Если же я ее проведу, я забираю деньги и ухожу в отставку. В противном случае вы распорядитесь, чтобы банк выплатил деньги вам по предъявлении доказательств моей смерти.
Дракон прижал черные тампоны к глазам и принялся искать во тьме хоть какие-нибудь изъяны в плане Джонатана. Потом он уронил руку на черный пододеяльник.
— Ха. Ха. Ха. А знаете, Хэмлок? По-моему, вы нас обставили. — В его голосе удивление мешалось с восхищением. — Чек будет послан в ваш банк в соответствии с вашими указаниями; картина же будет ждать вас дома.
— Хорошо.
— Я полагаю, что имею удовольствие общаться с вами в последний раз. Мне будет недоставать вас, Хэмлок.
— У вас всегда есть миссис Цербер.
— Да. — В ответе слышались усталость и печаль.
Джонатан поднялся, чтобы уйти, но его задержал последний вопрос Дракона:
— Вы абсолютно уверены, что никоим образом непричастны к исчезновению мисс Браун?
— Абсолютно уверен. Но подозреваю, что рано или поздно она даст о себе знать.
ЛОНГ-АЙЛЕНД, вечер того же дня
Закатное розовато-лиловое небо отсвечивало оловом, на свинцовой шкуре океана проступали небольшие бороздки, оживая лишь на тонкой приграничной линии с берегом, где прибой лениво нес пену к самым ногам Джонатана.
Он уже несколько часов сидел на твердом песке, с того самого времени, как вернулся из города. Ощущая тяжесть и безмерную усталость, он поднялся, что-то пробурчал и стряхнул песок с брюк. В дом он еще не заходил. Потоптавшись немного у дверей, он предпочел сначала прогуляться по своим владениям и только затем решил войти в дом.
В вестибюле его ждал большой прямоугольник, упакованный в коричневую бумагу и перевязанный веревкой. Он предположил, что это Писсарро, но не удосужился проверить; он даже не дотронулся до картины. Джонатан из принципа настоял на том, чтобы отобрать ее у Дракона, но теперь потерял к ней всякий интерес.
Неф был прохладен и полон тени. Джонатан прошел его насквозь и по ступенькам поднялся к бару. Плеснув полстакана «Лафрейга» в винный стакан, он залпом выпил, потом еще раз наполнил стакан и, облокотившись о стойку, повернулся лицом к нефу.
Краешком глаза он увидел слабый огонек — светлячковый след сигареты.
— Джем?
Джонатан побежал в оранжерею — туда, где в полумраке неясно проступали очертания женской фигуры.
— Что ты там делаешь?
— Как всегда, обозначаю свою доступность, — ответила Черри. — Это мне?
Она показала на стакан с виски.
— Нет. Иди домой.
Джонатан сел напротив нее в плетеное кресло. Он был не столько раздосадован ее появлением, сколько болезненно реагировал на тошнотворно быстрое падение адреналина, вызванное столь колоссальным разочарованием.
— Эх, доктор Хэмлок, ума не приложу, что с тобой делать. — Черри встала и взяла стакан, в котором ей только что было отказано. — Всегда стараешься так грубо ко мне подольститься. «Нет! Иди домой!» — знаю я, чего ты добиваешься этими сладкими речами. Просто хочешь затащить меня в постель. Может быть, единственный способ от тебя избавиться — сдаться, в конце концов.
Она помолчала, предоставляя ему возможность ответить. Он не ответил.
— Да, да, да, — продолжала она, заливая бальзамом слов душевную рану. — Это, конечно, единственный способ добиться, чтобы ты меня в покое оставил. Эй! Что такое каламбур по Фрейду?
Ее очередная пауза тоже не вызвала никакой реакции. К тому времени она уже взяла стакан и с недовольной миной опустилась в кресло.
— Ладно же. А как ты относишься к фильмам Марселя Карне? Считаешь ли ты, что все преимущества готовки на тефлоновой сковородке оправдывают расходы на космическую программу? Или же каковы твои взгляды на тактические проблемы массового отступления в случае итало-арабской войны? — Она помолчала. — И кто такая Джем?
— Иди домой.
— Из чего я делаю вывод, что это женщина. И должно быть, не просто женщина, судя по тому, с какой скоростью ты летел сюда от самого бара.
Джонатан заговорил с отеческими интонациями.
— Послушай, милая. Не стоит. Я сегодня не в настроении.
— Не стоит — не стоит. Прямо вечер каламбуров. Принести тебе еще выпить?
— Будь добра.
— Конечно, на самом деле тебе вовсе не хочется, чтобы я пошла домой, — сказала она, вновь направляясь к бару, — Ты плохо себя чувствуешь и хочешь об этом поговорить.
— Ты совершенно не права.
— Что тебе плохо?
— Что я хочу об этом поговорить.
— Эта самая Джем и вправду тебя присушила. Знать ее не знаю, но уже терпеть не могу. Держи. — Она протянула ему стакан. — Вот напою тебя в усмерть и воспользуюсь твоей слабостью. — Она очень правдоподобно воспроизвела скрипучий ведьминский смех.
Джонатан был зол и, следовательно, сконфужен.
— О Господи, и вовсе мне не плохо.
— Врешь, врешь — сейчас штаны прожжешь. Кстати, у тебя в штанах ничего не жжется?
— Иди домой.
— А в постели она хороша?
Голос Джонатана немедленно стал ледяным.
— Вот теперь на самом деле иди домой.
Черри испугалась.
— Прости, Джонатан. Я, конечно, глупость сказала. Но пойми же, дружок-пирожок, думаешь, девушке очень приятно, когда она целую вечность из кожи вон лезет, чтобы мужчина ее приголубил, а тут другая женщина, да еще с таким диким именем, берет его — вот так, сразу. Она несколько раз попыталась щелкнуть пальцами, но никакого звука у неё не получилось. — Никогда бы так не смогла.
Джонатан невольно улыбнулся:
— Слушай, дорогая, я завтра утром уезжаю.
— Надолго?
— Почти на все лето.
— Из-за этой девицы?
— Нет! Я собираюсь по горам полазать.
— И вот так случайно ты вдруг решил, после того как встретил эту особу?
— Она здесь совершенно ни при чем.
— В этом позволю себе усомниться. Ладно. Когда едешь?
— Примерно на рассвете.
— Вот и славно! У нас же вся ночь впереди. Что скажете, мистер? А? А? Так что скажешь? Ты намерен мной заняться перед отъездом? Помни, что для нас, девственниц, это лето будет особенно тоскливым.
— Присмотри, пожалуйста, за домом, пока меня не будет.
— С радостью. Теперь давай поговорим об ответной услуге.
— Допивай и иди домой. Мне надо поспать.
Черри обреченно кивнула.
— О'кей. Эта баба уж точно здорово тебя присушила. Как я ее ненавижу!
— Я тоже, — спокойно сказал Джонатан.
— Говна собачьего!
— Расширяем лексикон?
— Я, пожалуй, лучше домой пойду.
Он проводил ее до дверей и поцеловал в лоб.
— Увидимся, когда вернусь.
— Эй, а что говорят альпинисту? Актеру желают, чтобы он ногу сломал, но для альпиниста это как-то больно зловеще.
— Да просто скажи: «Желаю успеха».
— Желаю успеха.
— Спасибо. Спокойной ночи.
— Чудно. Спасибо большое за «спокойной ночи». Всю ночь буду помнить.
АРИЗОНА, 15 июня
Стоя меж чемоданов на поросшей травой кромке небольшого летного поля, Джонатан наблюдал, как цировский реактивный самолет, из которого он только что выгрузился, развернулся и, не без величия употребив всю свою мощь на загрязнение окружающей среды, вырулил на подветренную сторону взлетной полосы. Горячая волна воздуха, бегущая вслед за двигателем, пробежала по траве. Глухой шум мотора болью отдавался в ушах.
С другой стороны полосы новый, но уже побитый «лендровер» выскочил между двух ангаров из гофрированного металла, заюзил на правом повороте, обдав пылью недовольных механиков, взлетел в воздух всеми четырьмя колесами, наскочив на кучу гравия, едва не врезался в самолет, как раз разогревавший мотор, что вызвало оживленную перебранку между водителем и летчиком, а затем, максимально ускоряясь, понесся прямо на Джонатана — и лишь в самый последний момент были приведены в действие тормоза на все колеса. «Лендровер» со скрежетом и жутким боковым скольжением остановился. Между его бампером и коленом Джонатана оставалось каких-то несколько дюймов.
