на этом. О хрупкости человеческого тела Гиснеру было известно побольше многих. Он за месяц видел больше мертвецов, чем некоторые врачи видят за всю жизнь.
– Как ты их эксгумируешь?
– Понятия не имею. Но, как только соображу, сразу тебе позвоню.
Когда я вышел из института патологической анатомии, уже начались вечерние пробки. Злой ветер носился над городом и забивал поры желтой пылью, принесенной с самого Нила. У меня в сумке пискнул пейджер, и на экране высветился номер телефона Агари Гусман. На автозаправке на другой стороне улицы я углядел маленький восточный ресторанчик и зашел туда. У хозяина, стоявшего за стойкой, было три подбородка и улыбка человека, ожидающего очереди на операцию по пересадке сердца. Я выпил две банки содовой с лимоном и только после этого вернулся к машине и позвонил Агари.
– Как дела?
– Немного запутался.
– Почему?
– Объясню при встрече.
– Когда?
– Завтра в полдесятого вечера.
– Почему завтра?
– Сегодня у меня был тяжелый день.
Когда она снова заговорила, ее голос звучал немного обиженно:
– Значит, завтра. У тебя в офисе?
– Ты знаешь ресторан «Фарида»? Это в Герцлии, в курортном комплексе.
– Я найду.
– Ты не против?
– А это… деловой ужин или просто ужин?
– Деловые встречи я провожу в ближайшей к дому забегаловке. Еще и колу из дома приношу, чтобы сэкономить.
– Джош?
– Да?
– Ты приглашаешь меня на свидание?
– Сам не знаю. Так ты придешь?
– Узнаешь завтра в половине десятого.
– Погоди.
– Да?
– Ты оставила мне сообщение на пейджере. Зачем?
– Хотела убедиться, что ты не слишком запутался.
13
Вторник, 7 августа 2001, вечер
Через пятьдесят минут, приняв душ, в чистых трусах и с сигарой в зубах, я катил по шоссе, ведущему на север, и с тревогой поглядывал на датчик температуры двигателя. В салоне громыхала композиция Supernatural Карлоса Сантаны. Кстати говоря, совершенно официально заявляю, что музыкальных предрассудков у меня нет. Я с одинаковым удовольствием могу слушать Майлза Дэвиса и израильского исполнителя Авнера Гадаси.
Закат длился дольше обычного, и только за Нетанией небеса окончательно окрасились в черный цвет. Я гнал машину в темноте, погруженный в свои мысли. Сорок восемь часов назад вся моя личная жизнь могла уместиться на магните для холодильника. Теперь я разрывался между двумя женщинами, к которым меня тянуло с равной силой. Давно уже я не чувствовал себя настолько живым. Так и не придя ни к какому выводу, я решил, что сделаю единственное, в чем достиг совершенства: выброшу все это из головы.
В половине десятого я уже был в Нацрат-Илите. Возле торгового центра я повернул налево и после короткого тура по Ближнему Востоку очутился прямиком в бывшем СССР. Все уличные рекламные щиты были украшены надписями на русском, как и небрежно отпечатанные объявления на дверях подъездов. В единственном открытом киоске лежали стопки издаваемых в Израиле на русском языке журналов, с обложек которых улыбались обнаженные блондинки, и газеты «Вести». Продавец с головой, растущей прямо из плеч, объяснил, как найти нужный адрес, не отрывая глаз от телевизора, по которому канал НТВ транслировал матч с участием московского «Спартака». Я приехал на 117-ю улицу и по ее виду понял, почему вместо названия у нее только безликий номер. Паркуя машину, я обратил внимание на двух подростков с сигаретами во рту, с явным вожделением косившихся на мою машину. Выбираясь, я напустил на себя самый грозный вид. Они рассмеялись, но отошли.
Дом был относительно новый, но с уже сильно обшарпанным подъездом. Внутри пахло чем-то неопределенным, отдаленно напоминающим запах вареной картошки. Почти все почтовые ящики были сломаны. Я поднялся на третий этаж и постучал в дверь, на которой было написано: «Веславская».
Из газетных вырезок, полученных от Аталии Айзнер, я знал, что Марина Веславская моложе меня на год, но, увидев ее, понял, что она страдает симптомом многих русских женщин: в тридцать они выглядят на двадцать, а в сорок похожи на шестидесятилетних. У женщины, открывшей мне дверь, был худой торс, словно по ошибке помещенный на массивный таз, а ее очкам позавидовал бы любой астроном. Впрочем, в глазах, утомленно глядевших из-за стекол, читался ум.
– Да?
– Госпожа Веславская? Я хотел бы поговорить о вашей дочери.
– Моя дочь умерла.
– Я знаю.
У нее за спиной появился очень загорелый мужчина, босой, в шортах и майке. Он уставился на меня внимательно, но без неприязни.
– Вы из полиции? – спросила она.
– Нет. Я веду частное расследование. Разыскиваю девочку, которая пропала так же, как ваша дочь.
– Частное расследование?
У нее это прозвучало скорее как «частное рашшледофание», но, судя по всему, она поняла, что я имею в виду.
Они с мужчиной обменялись несколькими быстрыми фразами на русском, после чего она открыла дверь и впустила меня в квартиру. Вид гостиной меня ошеломил. Чистые прямые линии, красные японские кресла на фоне белоснежных стен. Такую гостиную можно увидеть в Нью-Йорке или в каталоге модной мебели.
– Красивая квартира.
– Вы рассчитывали обнаружить книжный шкаф и диван, подобранный в свалка?
Как и многие новые репатрианты, она путалась в грамматике, но ошибиться в ее сарказме было невозможно. Она заметила мое смущение и рассмеялась. Смех на мгновение разгладил ее морщины, явив облик очень привлекательной женщины, какой она, наверное, была лет десять назад.
– Вы не думали, что вы, как это… ненавидеть чужих?
– Расист?
– В Москве я работала архитектором. Если знать, как подбирать вещи, можно сделать красиво за мало денег.
Она достала из лежащей на столе пачки сигарету. Загорелый мужчина сел и безмятежно свернул себе косячок. Он вроде бы не обращал на нас внимания, но что-то в его позе говорило, что он прислушивается к каждому нашему слову.
– Через два года после исчезновения вашей дочери пропала еще одна девочка. При схожих обстоятельствах. Я ищу ее.
– Схожих?
– Почти таких же. Ее похитили на улице. Посреди дня.
– А на кого вы работать?
– Меня наняла ее мать.
– Бедная. Передайте ей от меня: «Бедная». Ее дочь умерла. Как Надя.
– Она думает, что нет.
– Мы тоже. Миша искать ее каждую ночь. Не спать целую неделю. С друзья с работы.
Миша едва заметно кивнул, подтвердив мое предположение, что он понимает каждое слово.
– Когда вам стало известно, что с ней произошло?
– Два года позже. Приходить одна полицейская и еще психолог. Сказать, что нашли Надя мертвый в песках Ришон-ле-Циона. Я ходить с Мишей, узнать тело. Сначала думать – не она, слишком большая. Раньше, когда она исчезла, я все время думать, что никогда не узнаю, как она большая.
– Она выглядела нормально?
– Да, нормально. Не так, как
