Я доехал на метро до Чемберс-стрит и заглянул в кое-какие правительственные и городские учреждения, где разыскал несколько государственных служащих, готовых оказать мне услугу за услугу. Они покопались в архивах, а я сунул им денег.
Мне удалось выяснить, что Арнольд Левек родился тридцать восемь лет назад в Лоуэлле, штат Массачусетс. В возрасте двадцати трех лет он жил уже в Нью-Йорке, в Слоун-Хаусе — общежитии Союза молодых христиан на Западной Тридцать Четвертой, и работал в отделе писем издательства, выпускавшего учебники. Год спустя он оттуда ушел и нанялся в фирму «Р. и Дж. Мерчендайз», помещавшуюся на Пятой авеню, в районе Сороковых. Там он работал в отделе сбыта. Не знаю уж, что они сбывали, фирма давно не существует. В этой части Пятой авеню много контор, которые, пристроившись между солидными магазинами, вечно вывешивают объявления о «распродаже в связи с закрытием дела» и торгуют слоновой костью, нефритом, фотокамерами и электроникой — и все сомнительного качества. Вполне возможно, что и «Р. и Дж.» была одной из них.
Он все еще жил в Слоун-Хаусе, и, насколько я мог понять, прожил там до тех пор, пока осенью 1979 года не перебрался на Коламбус-авеню. Возможно, переезд был вызван переменой работы: месяцем раньше он начал работать в Си-би-эс, в квартале к западу от моего отеля на Пятьдесят Седьмой. Отсюда он, наверное, вполне мог ходить на работу пешком.
Я так и не узнал, что он делал на Си-би-эс, но платили ему за это всего шестнадцать тысяч в год, так что вряд ли он был президентом компании. Он проработал там немного больше трех лет и, когда в октябре 1982 года уволился, получал восемнадцать с половиной тысяч.
С тех пор он, насколько я мог выяснить, нигде не работал.
Когда я вернулся к себе в отель, меня ждало письмо. Оказывается, я могу вступить в международный союз бывших полицейских и присутствовать на его ежегодных съездах в Форт-Лодердейле. Вступление в союз дает право на получение членского билета, красивого значка и ежемесячного бюллетеня. Интересно, что они могут печатать в этом бюллетене? Некрологи, что ли?
Кроме того, мне передали, что я должен позвонить Джо Деркину. Я застал его на месте, и он сказал:
— Вижу, одного Термена тебе мало. Ты что, намерен раскрыть все наши висяки?
— Я только хочу вам помочь.
— Арнольд Левек — какое отношение он имеет к Термену?
— Вероятно, никакого.
— Ну, не знаю. Его прикончили в мае, а ее в ноябре — почти ровно через шесть месяцев. По-моему, это явно не случайное совпадение.
— Но заключения экспертизы были все же разные.
— Это верно. Ее изнасиловали и удушили грабители, а его кто-то проткнул ножом в переулке, но это не иначе как убийцы хотят сбить нас со следа. Серьезно, у тебя есть что-то по Левеку?
— Трудно сказать. Хотел бы я знать, чем он занимался последние семь лет своей жизни.
— Очевидно, шлялся по всяким темным закоулкам. Чем еще может человек заниматься?
— Работать он не работал, и социального пособия, насколько я знаю, тоже не получал. Я видел, где он жил, — вряд ли с него много брали за квартиру, но должен же он был где-то добывать хоть какие-нибудь деньги.
— Может, получил наследство. Аманде Термен это очень помогло.
— Да, это было бы еще одно совпадение, — сказал я. — Мне нравится ход твоих мыслей.
— Видишь ли, мой мозг неустанно работает — каждую минуту. Даже когда я сплю.
— Особенно когда ты спишь.
— Точно. А что это ты сказал, будто он не работал последние семь лет? Он работал, когда его арестовали.
— В архивах штата про это ничего не сказано.
— Плюнь на архивы штата, — сказал он. — На том он и погорел — служил в лавке, когда была облава на предмет порнографии. Левек — он же француз, должно быть, его взяли за открытки, понимаешь?
— Он торговал порнографией?
— А разве Андреотти тебе не говорил?
— Нет. Только номер статьи.
— Ну, если бы он покопался немного, мог бы и еще кое-что найти. Это была облава на Таймс-сквер — когда же она была? А, помню, в октябре восемьдесят пятого. Ну, конечно, это же было перед самыми выборами, мэр хотел набрать побольше очков. Интересно, что придумает новый.
— Не хотел бы я быть на его месте.
— Господи, да если бы мне велели выбрать — стать мэром или повеситься, я бы сказал: «Давайте веревку». Так вот, про Левека. Они накрыли все лавочки, забрали всех продавцов, изъяли все похабные журналы и созвали пресс-конференцию. Несколько человек провели ночь в каталажке, тем дело и кончилось. Все обвинения сняли.
— И вернули им журналы.
Он рассмеялся:
— Да нет, валяются где-нибудь на складе. И никто их не найдет до двадцать третьего века. Ну, конечно, те номера, что покруче, могли разобрать по домам — для услаждения семейной жизни полицейского.
— По-моему, это возмутительно.
— Конечно. Нет, думаю, что конфискованный товар не вернули. Мы как раз на днях поймали одного типа, уличного торговца наркотиками, задержали было его, но пришлось отпустить — нарушение процедуры. Так вот он спрашивал, нельзя ли ему получить свою травку назад.
— Брось, Джо, не может быть.
— Клянусь Богом. А Никерсон ему говорит: «Послушай, Морис, если я тебе отдам травку, я должен буду тебя задержать за хранение наркотиков». Ну, дурака валял, понимаешь? А этот говнюк говорит: «Э нет, не имеете права. Где у вас основания для задержания?» — «Это какие такие основания? — говорит Никерсон. —Вот мое основание — я только что отдал тебе эту поганую травку и видел, как ты положил ее в карман». — «Э нет, — говорит Морис, — в суде это ни за что не пройдет, вывернусь». И знаешь что? Скорее всего, он был прав.
Джо дал мне адрес лавочки на Таймс-сквер, где Левек попался. Она находилась в том квартале, что между Восьмой авеню и Бродвеем, прямо на Двойке, это было видно по номеру дома, и я подумал — что мне мешает туда заглянуть? Я не знал, сколько времени он там проработал — один день или целый год, и узнать это никаким способом не мог. Даже если бы они захотели мне сказать, этого, наверное, никто не знал.
Несколько минут я просматривал свои заметки, потом откинулся назад, задрал ноги на стол и прикрыл глаза. И тут же в моей памяти на мгновение мелькнул тот человек из Маспета — любящий отец, который поглаживает по голове сына.
Я подумал, что придаю слишком большое значение одному-единственному жесту. Ведь на самом деле я даже не представлял себе, как выглядел бы тот тип из фильма, если снять с него всю эту черную резину. Может быть, этот мальчик чем-то напомнил мне юношу из фильма, — пожалуй, поэтому он мне и запомнился.
Ну и что, даже если это тот самый тип? Как я смогу его найти, идя по остывшему следу какого-то несчастного, который вот уже почти год как мертв?
В четверг я видел их на боксе. Сегодня понедельник. Если это его сын, если тут все чисто, значит, я попусту трачу силы и время. А если нет, я все равно опоздал. Если он собирался убить мальчика, пролить его кровь на кафельный пол со сточной решеткой, то он, скорее всего, это уже сделал.
Но зачем было вообще брать его с собой на бокс? Может быть, хотел разыграть замысловатую психодраму, а может быть, этому предшествовала длительная любовная связь с жертвой. Возможно, поэтому юноша в фильме как будто совсем не боялся, а скорее даже испытывал какое-то извращенное удовольствие, когда его привязали к кресту, чтобы истязать.
Если мальчик уже мертв, я ничего не смогу для него сделать. А если жив, то я тоже мало что смогу для него сделать: от того, чтобы установить личность Резинового Мужчины и разыскать его, меня отделяло множество световых лет, а к цели я двигался черепашьим шагом.
Все, что у меня было, — это труп. Ну и что из этого следовало? Когда Левек умер, у него находилась пленка, и на этой пленке было показано, как Резиновый Мужчина убил юношу. Левек погиб насильственной смертью — возможно, но необязательно став жертвой обычного ограбления в такой части города, где ограбления случаются сплошь и рядом. Левек работал в лавке, торговавшей порнографией. Он работал там неофициально, так что мог проработать не один год, хотя Гэс Гизекинд сказал, что большую часть времени он сидел дома, а это не похоже на человека, имеющего постоянную работу.
А его последняя постоянная работа…
Я протянул руку, взял телефонный справочник и нашел нужный номер. Мне ответил автоответчик, и я записал свое сообщение на пленку. Потом взял пиджак и отправился в бар «Армстронг».
Когда я вошел, он стоял у стойки — сухощавый, с бородкой клинышком и в роговых очках. На нем был коричневый вельветовый пиджак с кожаными нашивками на локтях, и он курил трубку с гнутым чубуком. Он выглядел бы вполне уместно в Париже, потягивая аперитив в кафе на левом берегу Сены. Сейчас он вместо этого пил канадский эль в баре на Пятьдесят Седьмой, но и здесь тоже выглядел вполне уместно.
— Мэнни, — сказал я, — я только что записал сообщение на твой автоответчик.
