«Ханжа, ублюдок! Ты ничем не лучше меня!» Он напился до полного безобразия, и эти его воинственные выпады были всего лишь самозащитой пьяного, раскрывшего свою душу малознакомому человеку. Слова его ровным счетом ничего не значили. Он мог бы адресовать их своему напарнику, компаньону по выпивке, любому прохожему, самой ночи, наконец.
И, однако же, они эхом отдавались у меня в голове.
Я улегся, но заснуть никак не удавалось. Тогда я встал, включил свет и уселся на край постели с блокнотом в руке. Просмотрел свои записи, включил в них еще пару моментов из нашей беседы в баре на Десятой авеню. Сделал еще несколько записей. Так, кое-какие свои соображения на тему: игра идеями, как игра котенка с мотком шерсти. Когда процесс начал напоминать блуждание в замкнутом пространстве, отложил блокнот, но мысли возвращались на круги своя. Взял детектив в мягкой обложке, купленный на днях, но сосредоточиться не удавалось. Я перечитывал один и тот же абзац несколько раз подряд, но так ничего и не понял.
Впервые за все это время жутко захотелось выпить. Мной овладело какое-то странное беспокойство, я нервничал и хотел избавиться от этого ощущения. В двух шагах от гостиницы была одна забегаловка, а в забегаловке — холодильник, набитый банками пива. Но когда это мне помогало пиво?
И я остался в номере.
Чанса не интересовали мотивы, заставившие меня принять его предложение. Деркин охотно поверил в то, что я согласился из-за денег. Элейн хотелось верить, что я занялся этим из чувства долга, а также потому, что в том заключалась моя работа и мое предназначение. И каждый из них был по-своему прав. Мне действительно были нужны деньги, профессия моя действительно сводилась к расследованию преступлений.
Но был, помимо всего прочего, и еще один мотив, и, возможно, самый главный: поиски убийцы могли отвлечь от пьянства.
По крайней мере на время.
* * *
Проснувшись, я увидел, что за окном сияет солнце. Но к тому времени, как, приняв душ и побрившись, я вышел на улицу, оно снова исчезло, скрылось за пеленой облаков. Так оно то появлялось, то снова пропадало за тучами весь день, словно ведающий всеми этими небесными делами Некто никак не мог решить, какую же погоду установить сегодня.
Я слегка перекусил, сделал несколько звонков, потом поехал в отель «Гэлакси». У дежурного, регистрировавшего Чарлза Джоунса, был сегодня выходной.
Впрочем, я читал протокол его допроса в досье Деркина и не слишком надеялся узнать от него больше, чем он поведал полиции.
Администратор позволил мне взглянуть на регистрационные карточки. В графе «Имя» крупными и четкими печатными буквами было выведено. «Чарлз Оуэн Джоунс», в графе «Подпись» теми же буквами — «Ч. О. Джоунс»
Я обратил внимание администратора на эту деталь, на что тот ответил, что подобного рода заполнение карточки — явление вполне обычное.
— Люди пишут на одной строчке свое полное имя, а внизу — сокращенный его вариант, — сказал он. — Никакого нарушения я тут не вижу.
— Да, но это не подпись.
— Почему же?
— Да потому, что он написал ее не одним росчерком, а тщательно выписывал каждую буковку.
Он пожал плечами.
— Некоторые всегда пишут печатными буквами, — сказал он. — К тому же этот парень заказал номер по телефону и заплатил вперед наличными. Не думаю, чтобы в подобных обстоятельствах нам стоило придираться к какой-то там подписи.
Он так и не понял, что я имею в виду. Меня удивило то, что этот Джоунс умудрился не оставить образца своего почерка, и я находил сей факт весьма примечательным. Еще раз взглянул на имя, написанное полностью. Две первые буквы слова «Чарлз». С тех же двух начиналось и имя моего клиента. Чанса. Ну и что это означает и означает ли вообще? И к чему мне искать улики против моего же клиента?
Я спросил, не посещал ли их гостиницу мистер Джоунс за последние несколько месяцев.
— За последний год — точно нет, уверил меня администратор Все данные по нашим клиентам регистрируются в компьютере. Кстати, один из детективов уже проверял эту информацию. Если у вас все, то...
— Сколько еще ваших гостей подписываются печатными буквами?
— Понятия не имею.
— Может, вы дадите мне просмотреть регистрационные карточки за последние месяцы?
— Зачем?
— Ну, чтобы знать, многие ли из них расписываются, как этот парень.
— Не думаю, что вам это удастся, — ответил он. — Вы представляете, сколько у нас этих карточек? В гостинице шестьсот тридцать пять номеров, мистер... э-э...
— Скаддер.
— Мистер Скаддер. В месяц набегает где-то около восемнадцати тысяч карточек.
— В том случае, если все ваши гости остаются только на одну ночь.
— Нет, конечно, не все. В среднем дня на три. Но даже если и так, то все равно получается свыше шести тысяч карточек в месяц. Двенадцать тысяч за два месяца. Вы отдаете себе отчет, сколько времени потребуется, чтобы просмотреть все эти карточки?
— Один человек может просмотреть за час тысячи две, — сказал я. — Поскольку читать их вовсе не обязательно, достаточно одного взгляда, чтобы понять, сделана подпись печатными буквами или нет. Так что речь идет о какой-то паре часов. Я вполне могу заняться этим сам. Или же вы попросите своих людей.
Он покачал головой.
— Нет, заставить их я не имею права, — сказал он. — Действительно не имею. Вы частное лицо, не полицейский, и потом это просто не входит в их прямые обязанности. Вот если из полиции поступит официальный запрос...
— Я просто прошу об одолжении.
— Такого рода одолжение я оказать не могу.
— Ну, хорошо, не одолжение, а, скажем, очень большая просьба, — продолжал настаивать я. — К тому же я заплачу. Ну, за потраченное время и все связанные с этим неудобства...
В любой маленькой гостинице этот аргумент наверняка сработал бы, здесь же — лишь напрасная трата времени. Не думаю, чтобы он осознавал, что я предлагаю ему взятку. Он повторял, что будет рад помочь, если полиция снабдит меня специальным запросом, и я был вынужден сдаться. И спросил, нельзя ли в таком случае позаимствовать ненадолго регистрационную карточку Джоунса, чтобы сделать с нее фотокопию.
— У нас есть копировальный аппарат! — воскликнул он, обрадованный, что хоть чем-то может помочь. — Погодите минуточку.
Вскоре он вернулся с копией. Я поблагодарил, а он осведомился, не нужно ли мне чего еще, одновременно самим тоном давая понять, что ни о каких одолжениях более не может быть и речи. Я ответил, что хотел бы взглянуть на комнату, где Ким умерла.
— Но полиция там уже поработала, — ответил он. — И уже совершенно не на что смотреть. Номер готовят к приему новых постояльцев. Пришлось сменить ковер и перекрасить стены.
— И все равно хотелось бы взглянуть.
— Но, повторяю, там совершенно не на что смотреть. К тому же ремонт еще не закончен. Маляры уже ушли, но надо стелить ковер и...
— Я им не помешаю.
Он дал мне ключ и отпустил наверх одного. Я нашел номер и поздравил себя с тем, что интуиция детектива на этот раз не подвела. Дверь оказалась запертой. Рабочие, очевидно, отправились на обед. Старое ковровое покрытие сняли, а новым успели застелить всего треть пола. Остаток свернули в рулон и поставили у стены.
Я провел в номере всего несколько минут. Администратор оказался прав — искать здесь было совершенно нечего. Комната была абсолютно пуста — ни следов Ким, ни мебели. Стены сверкали свежей краской, ванная — чистотой. Я бродил по комнате, словно какой-то парапсихолог, пытаясь уловить кончиками пальцев некие неведомые никому вибрации. Если даже они и существовали, то меня они так и не коснулись.
Окно выходило на улицу, вид на город портили несколько высотных зданий. Из расселин между ними виднелись очертания Международного торгового центра.
Было ли у нее время выглянуть из окна? Смотрел ли из него мистер Джоунс — до или после того?..
* * *
В центр я поехал на метро. Вагон попался новенький, окрашенный изнутри в приятные желто-оранжевые тона. Правда, настенные надписи, непостижимые уму и не поддающиеся расшифровке, уже изрядно подпортили его облик. Высказывания и рисунки красовались везде, на любой сколько-нибудь пригодной поверхности.
Курящих в вагоне не было.
Вышел на Западной Четвертой и прошел до Мортон-стрит, где жила Фрэн Шектер в маленькой квартирке на верхнем этаже четырехэтажного кирпичного дома. Я позвонил снизу, уведомил ее о своем приходе по домофону, и дверь в подъезде отворилась.
На лестнице буйствовало море ароматов.
На первом этаже пахло готовкой, на следующем — воняло кошками, на верхнем ко всему этому букету примешивался отчетливый запах марихуаны. Я подумал, что по ароматам на лестнице можно составить вполне четкое представление о жильцах дома.
Фрэн поджидала меня на пороге. Круглое детское личико обрамляли коротко подстриженные вьющиеся волосы светло-каштанового оттенка. У нее был нос пуговкой, пухлые губки и щечки, позавидовать которым мог бы бурундучок.
