– Я действительно мало знаю об этой организации, – произнес Кэрролл. – Ее члены ревниво охраняют, свои тайны. Можно сказать, завет о том, что хорошие дела должны делаться втайне, они воспринимают буквально. Они приносят якобы монашеские клятвы, принимают обеты бедности и повиновения. У них своя внутренняя структура: во всех районах, где есть их члены, выбирается кто-то вроде настоятеля, которому они и повинуются. Настоятель может быть священником, но не обязательно. Хотя обычно это все-таки священник. Но даже и тогда он – тайный член организации и выполняет свои обязанности как обычную работу.
– Как же они могут давать обет бедности? Разве они живут в монастырях или в общинах?
Он покачал головой:
– Они отдают в «Корпус Кристи» все свои деньги, это может быть жалованье, наследство, прибыль от игры на бирже или что-то другое. Затем часть денег «Корпус» отдает им обратно – в соответствии с их запросами и образом жизни, который надо поддерживать. Скажем, вы адвокат. Возможно, они выделяли бы вам сто тысяч долларов в год. Понимаете, они не хотят, чтобы вам задавали вопросы, почему ваш уровень жизни гораздо ниже, чем у ваших коллег-адвокатов.
В этот момент в комнату вернулся Пелли.
– Адвокатов, настоятель?
– Я пытаюсь объяснить мисс Варшавски, как работает «Корпус Кристи». Но знаю об этом совсем немного. А ты, Гас?
– Только то, о чем говорят все. А зачем вам это надо?
Я рассказала ему то, что сообщила Кэрроллу.
– Я бы хотел увидеть эти записи, – произнес Пелли. – Возможно, мне придет в голову какая-нибудь идея, подобная той, что была у нее.
– У меня их нет с собой. Но в следующий раз, когда я приеду, прихвачу их. (Если не забуду изобразить что-нибудь на бумаге.)
Было почти половина пятого, когда я вернулась на Эйзенхауэр, снег пошел сильнее. К тому же стало темно, и было почти невозможно разглядеть дорогу. Машины передвигались со скоростью примерно пять миль в час. То и дело я проезжала мимо бедолаг, свалившихся в кювет.
Я приближалась к развилке на Белмонт, но все еще решала вопрос: не вернуться ли мне домой, отложив следующую поездку на более благоприятное время? Две сердитые леди за один день – явный перебор для моей нервной системы. Но чем скорее я поговорю с Кэтрин Пасиорек, тем быстрее выкину ее из своей жизни.
Я поехала дальше на север и только к семи добралась до развилки на Хаф-Дэй-роуд. В отличие от основных скоростных магистралей дороги были не расчищены. Я чуть не застряла несколько раз на Шеридан-роуд и все же накрепко засела сразу после поворота на Арбор-руд. Я вышла и задумчиво оглядела машину. Можно не сомневаться, никто в доме Пасиореков не подтолкнет меня.
– К тому времени, как я вернусь, тебе лучше быть в боевой готовности, – пригрозила я «омеге» и пошла пешком.
Я быстро шла сквозь густую пелену снега, радуясь, что у меня есть перчатки и теплые наушники, но отчаянно сожалея об отсутствии пальто. Влетев в гараж, я позвонила у боковой двери. Гараж отапливался и, ожидая, пока мне откроют, я потирала руки и притопывала ногами.
Дверь открыла Барбара Пасиорек, младшая сестра Агнес. В последний раз, когда я ее видела, ей было шесть лет. Теперь уже подросток, она очень походила на Агнес, когда я впервые познакомилась с ней, и волна воспоминаний захлестнула меня.
– Вик! – воскликнула Барбара. – Ты ехала из Чикаго в такую погоду? Мама тебя ждет? Проходи и грейся, – Мы вошли через заднюю прихожую, миновали огромную кухню, где кухарка была поглощена приготовлением ужина. – Отец застрял в госпитале – не может попасть домой, пока не расчистят дороги, поэтому мы собираемся ужинать через полчаса. Ты останешься?
– Конечно, если захочет твоя мама.
Я следовала за ней по смутно узнаваемым коридорам, пока мы не оказались в основной части здания. Барбара провела меня в так называемую семейную комнату. В комнате, по размеру гораздо меньшей, чем оранжерея – всего-то двадцать или тридцать футов в поперечнике, – стояло пианино и был огромный камин. Миссис Пасиорек плела кружева, греясь у огня.
– Смотри, мама, кто к нам заехал, – объявила Барбара, словно преподнося приятный сюрприз.
Миссис Пасиорек подняла голову. Глубокая складка исказила ее красивый лоб.
– Виктория, не буду делать вид, что рада тебя видеть. Я не рада. Но мне нужно кое-что обсудить с тобой, и твой приезд избавил меня от неприятного звонка. Барбара! Оставь нас.
Девочка, казалось, была удивлена и обижена столь откровенной враждебностью матери.
– Барбара, – сказала я, – не могла бы ты кое-что для меня сделать? Пока мы с твоей мамой будем разговаривать, разыщи, пожалуйста, бензоколонку, где был бы грузовик с буксировочным тросом. Моя «омега» застряла в полумиле отсюда на дороге. Если ты позвонишь сейчас, ко времени моего ухода у них, возможно, найдется свободный грузовик.
Я села в кресло у огня напротив миссис Пасиорек. Она отложила свою работу с раздражающей аккуратностью, напомнив мне Розу.
– Виктория, ты развратила и разрушила жизнь моего старшего ребенка. Не удивительно ли, что ты нежеланный гость в этом доме?
– Кэтрин, это чушь собачья, и ты об этом знаешь.
Ее лицо побагровело. Прежде, чем она успела ответить, я пожалела о своей грубости – ну что делать, если сегодняшний день сводит меня исключительно со злыми женщинами?
– Агнес была прекрасным человеком, – мягко сказала я. – Вы должны гордиться ею и ее успехами. Мало кто добивается того, чего достигла она, особенно среди женщин. Она была привлекательна и обладала большим мужеством. Она многое переняла от вас. Гордитесь ею. И скорбите о ней.
Как и Роза, она слишком долго жила со своей ненавистью, чтобы так просто расстаться с ней.
– Я не доставлю тебе удовольствия, затеяв с тобой спор, Виктория. Достаточно того, что Агнес знала о противоположности наших взглядов. Аборты... Вьетнамская война. И худшее из всего – церковь. Мне казалось, наше фамильное имя запятнано со всех сторон. Я не понимала, как много я могу простить, пока Агнес не объявила публично, что она гомосексуальна.
Я широко раскрыла глаза.
– Публично! Она действительно объявила об этом прямо посреди Ла-Салль? Там, где каждый таксист Чикаго мог ее услышать?
– Я понимаю, ты считаешь себя очень остроумной. Но она с таким же успехом могла бы прокричать об этом и посреди улицы. Все знали об этом. И она гордилась этим. Гордилась! Даже архиепископ Фарбер согласился поговорить с ней, объяснить, какому поруганию она подвергает свое тело. И свою семью. А она посмеялась над ним. Назвала ему имена своих любовниц. Говорила такие вещи, которые только тебе могли прийти в голову. Ты втянула ее в это, так же как и в другие ужасные дела. А потом – подумать только! – привезла сюда эту тварь, эту порочную женщину на похороны моей дочери.
– Можно полюбопытствовать, Кэтрин, как Агнес называла архиепископа Фарбера?
Ее лицо опять покраснело.
– Это показывает твое отношение к жизни. Ты совсем не уважаешь людей.
Я покачала головой:
– Неправда. Я очень уважаю людей. Я уважала, например, Агнес и Филлис. Не знаю, почему Агнес выбрала такой вид сексуальных отношений. Но она любила Филлис Лординг, а Филлис любила ее, и они счастливо жили вместе. Если бы хоть пять процентов супружеских пар приносили друг другу столько удовлетворения, не было бы такого количества разводов, как сейчас... Филлис – интересная женщина. Она известный ученый. Если бы вы прочитали ее книгу «Мир Сапфо», то поняли бы, что значили они с Агнес друг для друга.
– Как ты можешь сидеть здесь и рассуждать об этом... извращении да еще осмеливаешься сравнивать это с таинством брака?
Я провела рукой по лицу. Огонь вгонял меня в сон и навевал некоторое легкомыслие.
– Мы никогда не придем к соглашению по этому поводу. Возможно, нам следует договориться не обсуждать больше этот вопрос. По какой-то причине злоба по поводу образа жизни Агнес приносит вам утешение, так же как и обвинения в мой адрес. Меня это мало волнует. Если хотите оставаться слепой в отношении характера вашей дочери, ее личности и ее выбора – это ваше право. Ваши взгляды не изменят истинного положения вещей. И они делают несчастным только одного человека – вас. Возможно, и Барбару. И доктора Пасиорека. Но основная жертва – вы.
– Зачем ты привезла ее на похороны?
Я вздохнула:
– Не для того чтобы облить вас грязью, хотите – верьте, хотите – нет. Филлис любила Агнес. Она хотела увидеть ее похороны. Ей надо было проститься с ней... Зачем я все это говорю? Вы все равно не слушаете. Просто вам нужно горючее, чтобы поддерживать свою ненависть. Но я приехала сюда в такую погоду не для того, чтобы говорить о Филлис Лординг, хотя это и доставило мне удовольствие. Я хочу спросить вас о ваших сделках с акциями. Конкретно, почему вы решили приобрести в прошлом месяце две тысячи акций «Аякса»?
– «Аякса»? О чем ты говоришь?
