уже едет, — сказала Робин.
— Все в порядке, — сказал Гас, наполовину задыхаясь, наполовину хихикая. — Я, наверное, долго не протяну. Это будет мой первый раз.
Мраморный бюст женщины высотой в фут лежал на столе. Робин начала приближаться к нему.
— Ты возбуждаешься от мысли, что я собираюсь тебя изнасиловать?
Правая нога Робин поскользнулась на крови. Но она все равно подошла к столу.
— Я знаю, что женщины фантазируют об изнасиловании, — сказал Гас, продолжая продвигаться вперед.
Робин нащупала рукой мрамор.
— От тебя пахнет рыбой?
Одним быстрым движением Робин схватила бюст со стола: он был таким тяжелым, что она едва могла его удержать, но затем, с силой, рожденной ужасом, она бросила его в окно, которое разбилось вдребезги: мрамор выскользнул у нее из рук и упал с гулким стуком на дорожку — если это не насторожило соседей, то уже ничто не сможет.
Затем Гас навалился на нее, скрутил, одной рукой обхватив за горло, а другой все еще держа мачете. Робин сильно ударила его по босой ноге, и оба поскользнулись в очередной луже крови Иниго. Когда хватка Гаса ослабла, Робин нашла зубами его предплечье и сильно укусила. Он выронил мачете, чтобы ударить ее по голове: у нее закружилась голова, комната словно поплыла, но от ужаса ее челюсти сомкнулись на его плоти, и она почувствовала вкус его крови и звериный запах пота, а потом Гас наступил на упавшее мачете и с воплем боли отполз в сторону, освобождая ее. Робин снова надавила на его раненую ногу, а потом каким-то образом она снова оказалась на свободе, заскользила и побежала к двери.
— Чертова сука!
— ФЛАВИЯ? — крикнул Робин, когда она добралась до лестничной площадки.
— Здесь, здесь, я наверху!
Робин взбежала по второму лестничному пролету, пролетела мимо упавшего мобильного телефона, но не успела его поднять, потому что услышала, как Гас снова бежит за ней. На верхней площадке открылась дверь, которую уже атаковали мачете, Робин проскочила в нее, поняла, что находится в ванной, повернулась и задвинула засов на двери за секунду до того, как Гас начал наваливаться на нее всем своим весом. Когда дверь содрогнулась, Робин увидела в тусклом свете от светового люка Катю, скорчившуюся на полу возле ванны; руки, которые она прижимала к животу, были в крови.
— Флавия, помоги маме — прижми это к ране! — крикнула Робин, схватив полотенце с поручня и бросив его на испуганную девочку. Она нащупала свой телефон, но потом поняла, что он был в куртке, которую стянул с нее Страйк.
Гас теперь рубил дверь ванной мачете. Одна из панелей раскололась, и она увидела его сияющее лицо.
— Я собираюсь трахнуть тебя, а потом убить — гребаная шлюха — гребаная сука…
Робин огляделась: на умывальнике стоял тяжелый латунный горшок с кактусом. Она схватила горшок, готовая разбить его об его лицо, когда он войдет, но вдруг он отвернулся, и Робин с облегчением услышала мужские голоса.
— Спокойно, Гас, спокойно, сынок…
Посмотрев на побелевшую Флавию, она прижала палец к губам и тихо отперла дверь. Гас стоял спиной к ней, лицом к лицу с двумя мужчинами, больший из которых был в пижаме. Гас резал мачете воздух между ними.
Робин подняла латунный горшок и сильно ударила им по затылку Гаса. Он зашатался, кактус и земля посыпались во все стороны, а затем двое мужчин схватили его: один схватил руку, державшую мачете, и защелкнул ее коленом, так что нож упал на пол, другой схватил Гаса за шею и повалил его лицом на пол.
— Вызовите скорую, — пропыхтела Робин. — Он порезал свою мать…
— Мы уже вызвали, — сказал мужчина в пижаме, который теперь стоял на коленях над сопротивляющимся Гасом. — Он порезал парня прямо за дверью.
— Я врач, — сказал другой мужчина и поспешил в ванную.
Но Робин уже мчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, отталкиваясь от стен. Сигнал тревоги об изнасиловании продолжал выть из гостиной, пока она пролетала мимо открытой двери, направляясь к Страйку, прислоненному к стене рядом с открытой входной дверью, с рукой, прижатой к верхней части груди, с пятнами крови на стене позади него.
— О Боже, Страйк…
Когда она опустилась на колени рядом с ним, он задыхался,
— ... думаю… он пробил… легкое…
Вскочив, Робин открыла дверь спальни Гаса и вбежала внутрь, ища что-нибудь, чтобы прижать к спине Страйка. Здесь воняло: место, куда никто не ходил, где никто не бывал, где на полу повсюду валялась грязная одежда. Схватив толстовку, она бросилась к Страйку, заставив его наклониться вперед, чтобы она могла сильно прижать ткань к его спине.
— Что… случилось?
— Иниго мертв, Катя ранена, Флавия в порядке, — быстро сказала Робин. — Не говори… Это ты впустил тех двух мужчин?
— Думал… ты не хочешь, чтобы я… говорил?
— Ты могла бы кивнуть! — яростно сказала Робин. Она чувствовала, как его теплая кровь пропитывает толстовку. — О, слава Богу…
На улице наконец-то появились синие мигающие огни, и пока все больше и больше соседей собирались посмотреть на дом, из которого продолжала доноситься тревога, полиция и парамедики бежали по дорожке, мимо упавшго женского бюста, лежащего в битом стекле.
Сердце продолжает увеличиваться в весе,
а также в длину, ширину и толщину,
вплоть до позднего периода жизни:
это увеличение более заметно у мужчин, чем у женщин.
Генри Грей. «Анатомия Грея»
О, глупейшая глупость сердца!
Разделенное, ни здесь, ни там не находящее покоя!
Что жаждет Небес, но цепляется за землю.
Что ни здесь, ни там не знает истинного веселья,
Выбирая наполовину, полностью упуская хорошую часть: —
О глупец среди глупцов, в поисках твоих.
Кристина Россетти
Поздняя жизнь: Двойной сонет сонетов
— Никотиновые пластыри, — сказала Робин, — виноград… бананы… орехи… овсяные батончики….
— Серьезно?
— Ты же говорил, что тебе нужно то, что полезно для здоровья, — сказала Робин над открытой сумкой из супермаркета.
— Да, я знаю, — вздохнул Страйк.
Прошло пять дней с тех пор, как Аноми в наручниках вытащили из дома его родителей, но это был всего лишь второй визит Робин к больничной койке ее партнера. Сестра Страйка Люси и его дядя Тед доминировали в часы посещений, и Робин
