В конце концов он зло бросил:
— Знаешь, куда ты попал, Скотт? Это «Кони-Айленд», приятель. — И снова хохотнул.
— Догадываюсь. Чего еще ожидать от тебя, Карвер? Даже если я и не сталкивался еще с такими погаными копами, как ты.
Уже не имело значения, веду ли я себя вежливо или нет. Что бы я ни сказал, обращение со мной не улучшилось и не ухудшилось бы, они все равно пропустили бы меня через все «аттракционы» их «Кони-Айленда».
Открылась дверь, и в комнату вернулся вышедший минуту назад сержант, с ним явился шеф полиции Турмонд. Он подтянул стул с прямой спинкой и уселся в ярде от меня с весьма серьезным видом на мрачном бескровном лице; туманно-серые глаза его смотрели враждебно. Не осталось и намека на притворное дружелюбие в его ледяном презрительном тоне, когда он проговорил:
— Полагаю, тебя удивляет, чего это мы притащили тебя сюда, а?
— Немного. Я вам без пользы. Разве что Карвер давно не резвился.
Турмонд поджал губы:
— Ошибаешься. Нам известно, что ты убил Дэйна, просто пока еще не сознался. Так что тебе придется подписать подготовленное нами признание. Так ты избавишь себя от больших неприятностей, а Карвера от лишней работы.
— Разумеется, Турмонд. Еще застрелил Линкольна.
Однако он гнул свое:
— Потом ты расскажешь нам, чем ты занимался последние два дня, с кем встречался, с кем разговаривал, где сейчас девица Лэйн. Начать можешь с главного: что ты делал в офисе Гордона? Питерсон... э... уже ничего не скажет. Так что выкладывай ты. Это заметно облегчит твое положение в суде.
— Неужели ты думаешь, я поверю, что доживу до суда?
— Послушай, Скотт! Ты можешь облегчить свою участь или, наоборот, попытаться оказать сопротивление. В любом случае результат будет одинаков. Так почему бы тебе не быть благоразумным?
Я промолчал. В самом деле они вполне могли обойтись без моего «добровольного признания» и даже без тех сведений, которые потребовал у меня шеф полиции. И без всего этого они отделаются от меня пулей — будь то здесь, в «голубой комнате», или где-либо еще. Мое признание и прочая информация лишь добавят убедительности подстроенному ими ложному обвинению и оправдают мою смерть. А я отнюдь не собирался помочь им в этом.
— Ну, — в предвкушении проговорил Карвер, — похоже, придется применить «кишку».
«Кишкой» он называл толстую резиновую трубу в полтора фута длиной. Сделав шаг ко мне, он резко взмахнул рукой, и от его движения конец «кишки» вначале отогнулся назад, затем, щелкнув как хлыст, выпрямился и хлестнул меня по щеке. Может, удар прозвучал как глухой шлепок в комнате, но в моей голове — будто выстрелила пушка.
Боль пронзила мое лицо и взорвалась где-то в мозгу, голова от удара дернулась в сторону. Карвер не замедлил врезать мне «кишкой» по другой половине лица. Я заметил его жест и попытался увернуться, но резина шмякнула меня по лбу и оцарапала нос. Я почувствовал, как из моей ноздри на губы потекла густая и теплая струйка крови, когда я отдернул голову назад. Жгучая боль поднялась от шеи к уху и опалила череп, а мои мускулы, как бы завязанные узлом, затормозили мои движения.
— Охолони, — бросил Турмонд. — Сотри кровь и будь внимательнее.
Карвер достал грязный носовой платок из заднего кармана брюк и промокнул им кровь на моем носу и губах. Видите ли, их не устроило бы, если бы меня нашли в окровавленной рубашке, которая свидетельствовала бы о зверском избиении в полиции.
Мне трудно было сфокусировать глаза, а в голове моей гремело, боль накатывала и откатывала, словно волны прибоя. Я расслышал, как Карвер сказал:
— Скотт? Эй, Скотт! Знаешь, я могу поработать над тобой целый час, и никто даже не трехнется об этом по твоему виду. Удивительно, а? Даже не оставлю никакой отметины. Великое изобретение! Ну как? Ты готов нам помочь?
Я почувствовал вкус крови на губах, когда я высказал ему свои пожелания освященным временем языком солдат, моряков и бывших морских пехотинцев. Уронив «кишку» на цементный пол, он сделал шаг ко мне со сжатыми кулаками и замахнулся правой рукой. Я почувствовал первый удар, очень даже почувствовал, но второй был уже похож на прикосновение к моему лицу тряпичного мячика, а если был и третий, его я не почувствовал вовсе.
Когда сознание вернулось ко мне, первыми я ощутил кисти рук. Наручники прямо-таки вгрызлись в них, я сидел, наклонившись вперед, опустив голову и прижавшись подбородком к груди.
Невозможно было вычислить, как долго я был без сознания. К счастью, мне хватило сообразительности не шевелиться, не открывать глаза и стараться дышать медленно и ровно. До меня донеслось какое-то бормотание, потом заговорил Карвер, очевидно отвечая шефу.
— А, оставь ты эти глупости. Хочешь, чтобы я обработал его подушкой? Забыл, что он сделал с Блэйком?
— Я не желаю, чтобы на теле обнаружили следы, когда мы его привезем. Во всяком случае, не больше, чем уже есть. Черт, ты рассек ему щеку.
— Ну и что? Скажем, что сопротивлялся. И вообще, пора с ним кончать. Ты все еще хочешь, чтобы он подписал эту чертову бумагу?
— Мне она нужна. Так что помолчи и предоставь это мне.
Одно только мне было неясно: где они намеревались меня прикончить? Это «когда мы его привезем» наводило на мысль, что они собираются разделаться со мной вне полицейского участка. Убийство в камере вызвало бы ненужные разговоры.
Третий голос произнес:
— Может, он притворяется и все слушает?
— Ну и что? — удивился Карвер. — Кому он расскажет? — Потом его ботинки проскрипели по цементному полу. — Сейчас проверим.
Я постарался расслабиться. «Кишка» негромко просвистела в воздухе и хлестнула меня по щеке. Я прикусил внутреннюю сторону нижней губы, чтобы не вскрикнуть, и безвольно уронил подбородок обратно на грудь.
Его ботинки проскрипели обратно, когда он удалялся от меня со словами:
— Черт бы его побрал! Не скоро еще он придет в себя. Шеф, Мак, пойдем попьем кофейку.
Вот так! Перерыв на кофепитие. Я слышал, как открылась и закрылась дверь, но меня ведь так просто не проведешь, и я не шевелился еще пять минут. Когда я открыл глаза, они нагло ухмылялись мне в лицо. Ну, братец, и умник же ты!
Карвер нашел это очень смешным и хохотал пару минут. Шеф шепнул что-то типу по имени Мак, и тот вышел. Вернулся он с несколькими листами бумаги с отпечатанным на машинке текстом. Шеф полиции Турмонд протянул их мне и спросил:
— Ты готов подписать?
Заговорив, я почувствовал корочку засохшей крови на губе:
— Что-то не врублюсь никак. Почему бы вам не подделать мою подпись, как вы подделали подпись Эмметта Дэйна? К чему вам все эти трудности?
— Тебе и незачем врубаться. Просто подпиши, и все. Ты готов?
— Ага, как никогда.
Шеф не был уверен, означало ли это «да» или «нет». Я, видно, настолько повредился головкой, что надеялся дать им прикурить, как только мои руки окажутся свободными от наручников.
Мак зашел за мою спину и снял наручники. Я подумал: «Сейчас!» И мысленно усмехнулся: «Ну, парень, смешной же ты!» Говорят: пока живешь, надеешься. Во мне оставалось гораздо больше жизни, чем надежды. Да и жизни почти не осталось, если по-честному. В руках Карвера не было ничего кроме проклятой «кишки», но, бросив беглый взгляд через плечо, я увидел револьвер в руке Мака. Когда я вытащил руки из отверстий в спинке стула и пошевелил ими, разгоняя кровь, шеф полиции протянул мне бумаги, прикрепленные скрепкой к картонке, и авторучку. Теперь я был вооружен и смогу обрызгать их чернилами.
Взяв признание левой рукой, я взглянул на шефа:
— Мне кажется, здесь есть небольшие ошибки. Написано, что признание сделано добровольно, без всякого принуждения. К тому же говорится, что я убил...
Я и не заметил, как Карвер шагнул ко мне, увидел только взмах «кишки» и поднырнул под нее — она просвистела над моей головой. По инерции Карвер согнулся прямо передо мной, и его мясистое лицо оказалось достаточно близок, чтобы я мог достать его. Ненависть и боль вспыхнули во мне одновременно, и я замахнулся правой рукой, уронив ручку на пол.
Напряженно вытянув пальцы, я резко бросил руку от груди в сторону и вверх, метя ладонью в его лицо, но он быстро отпрянул, и моя ладонь угодила по его плечу. Я ринулся было за ним, намереваясь врезать ему как следует. Однако дальше намерения дело не пошло — я не смог подняться над стулом даже на дюйм. Не знаю, что случилось. Я вдруг почувствовал, как что-то твердое обрушилось на мой затылок, и все померкло перед моими глазами. Потом послышался звук лопнувшей шины, и, когда все перестало крутиться вокруг, я заключил, что Карвер снова вмазал мне своей любимой «кишкой».
— Сукин сын, — пробормотал я.
Он рассмеялся, а я заметил, что обронил «признание». Шеф полиции подобрал его и протянул мне, и я подписался: «Клайд Барон». Шеф врезал мне, Карвер «погладил» меня своей «кишкой», и даже Мак внес свою лепту. Я отключился. Позже, как мне показалось, прошло немало времени, они снова стали задавать мне вопросы, и я был счастлив ответить на них. Мои кисти опять были заведены за спинку стула и скованы наручниками. На большинство вопросов я отвечал честно, но несколько раз слукавил. Со временем они рассекут туфту, но меня уже ничто не колышет.
