— Готовы?.. Да… Хорошо… Две минуты. — Он посмотрел на Ника. — А теперь, мистер Даффи, вы сможете поразмыслить над только что увиденными кадрами и одновременно выяснить, в чем заключается разница между уничтожением и устранением.
На этот раз Даффи завязали глаза, повели назад тем же коридором, по которому притащили сюда, потом вниз по лестнице; его столько раз поворачивали кругом, что голова закружилась, потом провели еще немного, заставили подняться на несколько ступеней вверх, затем на улицу, опять в помещение, вдоль по коридору, мимо жаркого помещения и, наконец, оставили на ложе, по ощущениям напоминающем высокую кушетку. После чего подняли ему скованные наручниками руки над головой и завели назад, за шею (так вот почему они ослабили наручники в зеленой комнате?). Даффи услышал слабый щелчок и почувствовал, что не может пошевелить руками. Чьи-то руки сняли с него ботинки и носки, стянули штаны и трусы. Даффи лежал, не двигаясь — какой смысл вырываться, когда у тебя завязаны глаза, а руки за головой. Двое человек взяли его за ноги, раздвинули их в стороны и привязали за щиколотки. Даффи ощутил себя беспомощным, незащищенным, чувство было такое, будто его сейчас кастрируют.
В следующее мгновение они просто разрезали одежду выше пояса — ножницы защелкали вдоль рукавов к воротнику, и куртка, разрезанная на три части, упала на пол. Рубашку сняли таким же способом. Даффи остался лежать привязанный к кушетке, полностью обнаженный. Кто-то прикрыл веревки на щиколотках полотенцами. Мысли крутились в бешеном вихре. И все этого время никто не произнес ни слова, из-за чего беспомощность стала только мучительней.
Следующий акт показался еще более странным. Рядом запахло чем-то сладким, после чего на живот вылили какую-то жидкость и чья-то рука принялась нежно втирать масло в область живота. Потом к первой руке присоединилась вторая, стала размазывать масло по груди. Вскоре еще одна пара рук начала массировать ноги. То и дело Ник ощущал нежное прикосновение женской груди. А потом произошло нечто отличное от предыдущего сеанса массажа в «Лампе Аладдина»: губы мягко обхватили его член и принялись сосать.
Если бы тело подчинялось приказаниям разума, он бы заставил свой член остаться в состоянии маленького сморщенного стручка, каким тот и был до настоящего момента. Однако тело так своевольно, капризно, непослушно. Даффи знал это по опыту ночей, проведенных с Кэрол: сколько раз он разражался потоком ругательств в сторону неподатливой плоти! А сейчас, несмотря на страх, охвативший сознание, тело расслабилось. По мере того как нежные руки втирали масло в член, он напрягался и вставал. Соски мягко скользнули по его груди и исчезли. Его член обрабатывали с профессиональной уверенностью. Даффи почувствовал чье-то тело между ног — видимо, девушка, которая прежде массировала ему грудь, опустилась на колени. Тишину не нарушало ничто, кроме мягкого скольжения рук по умащенной коже. Даффи ощутил новое прикосновение в области паха — и мир неожиданно вырвался из темноты и тишины в область света и звуков.
Когда с глаз сняли повязку, Даффи потребовалось секунд пять, чтобы понять, что они с ним сотворили. А за пять секунд полароид, оснащенный специальным механизмом, может сделать полдюжины снимков. Следующие шесть фотографий вряд ли обладали ценностью для Эдди, так как Даффи издал разъяренный вопль, лицо его исказилось, и Джегго пришлось с силой дать ему в ухо, чтобы заткнуть. Но первые шесть снимков с белокурым ангелоподобным семилетним мальчиком, схватившим Даффи за возбужденный член, и самим Даффи, с руками, скрещенными за головой, в позе сибарита, смотрящего в объектив с безмятежным выражением удовольствия, — эти шесть снимков вполне подходили для целей Эдди.
Даффи развязали и приказали собрать одежду. Он натянул брюки, ботинки и изрезанную рубашку, сложил вместе куски куртки. Его вытолкали через боковую дверь прямо на Фрит-стрит. По лицу Ника текли слезы. Проезжавшее мимо такси проигнорировало рыдающее пугало, слишком похожее на обычного пьянчужку из Сохо. Живот сводило от тошноты. Даффи поплелся домой.
Даффи добрался до дома, когда уже начало светать, и первые молочники позвякивали бутылками в корзинках, развозя их по домам. Он взглянул на часы, завернутые в полиэтилен и вывешенные за кухонное окно — на них было две минуты седьмого. Даффи упал на постель и провалился в сон без слов и сновидений. Сны появились только по пробуждении, когда он открыл глаза и обнаружил подарок — полароидный ночной снимок. Сны о жужжании и щелчках полароида, исторгшего из себя снимки. О том, как Эдди, Георгиу и Джегго склонялись над ними, пока те проявлялись, хихикая, точно школьники при просмотре первого в жизни порнофильма. О том, как Эдди повернулся и сказал ему:
— Не уходи, может, нам понадобится еще один сеанс.
О том ребенке, что стоял у него между ног с таким выражением лица, будто его только что посадили за гигантский джойстик. О двух девушках, которые его ублажали и вдруг по-матерински принялись успокаивать ребенка, когда тот заплакал, услышав вопли Даффи. О торжествующей улыбке Эдди, знавшего, что ему даже не надо объяснять Нику возможные последствия. И о последнем жесте Эдди перед тем, как Даффи выкинули на улицу — тот потянулся и засунул Даффи в карман рубашки самый неудачный из снимков.
Даффи вдруг подумал: а что, если на снимке видно, как его бьет Джегго, или заметны наручники. Что, если он сможет отнести фото в полицию, в какой-нибудь участок, и доказать, что все это подстава? Ник вытащил снимок, взглянул на него, задержал дыхание и — облом. Сцена не оставляла никаких сомнений: педофил-мазохист, которому нравится, когда его привязывают и бьют, а мальчик держит за член. В подобном контексте Даффи с открытым ртом, издающий вопль отчаяния, выглядел как извращенец в преддверии оргазма.
Даффи смял фотографию и выкинул в корзину для бумаг, потом вытащил, положил на раковину из нержавейки и поднес спичку к уголку. Белая твердая бумага нехотя занялась, потом догорела до пленки. Даффи думал, что огонь погаснет, когда дойдет до эмульсии, но, напротив, вспыхнули языки пламени с клубами черного дыма. Затем по поверхности снимка побежали пузыри; фотография стала сворачиваться, пламя постепенно угасло. Даффи вдохнул густой черный дым; он пах, как горящие где-то поодаль нефтяные вышки.
Весь день Ник просидел дома: тело горячо взывало к мести, но мудрый и спокойный внутренний голос объяснял, что ничего не поделаешь. Большой Эдди устранил его, как уже устранил Салливана, Ронни и даже ту секретаршу Маккехни, которая на вид напоминала религиозную фанатичку, но обладала телом участницы пип-шоу. Даффи принялся размышлять насчет Салливана, интересно, как они его прижали. Процесс, без сомнения, был долгий и медленный: постепенный сбор и обработка улик, преднамеренная фиксация фактов, которые внешнему миру могли показаться небольшими услугами, но для Салливана были безобидными, возможно, на тот момент они и были безобидны. Взять хотя бы тот снимок, где они едят с Эдди. Вполне вероятно, Салливана пригласило на этот ланч третье лицо: скажем, информатор или кто-то из подследственных. Они сели за стол — предположим, платили каждый за себя, а может, Салливан платил, — выпили по стаканчику, — а потом, через какое-то время, появляется Эдди и приветствует бедолагу в дружелюбной манере. Что бы вы делали на месте Салливана? Встали и ушли? Итак, Эдди садится к столу, вы ставите перед ним стакан, возможно, он заказывает что-то поесть, дабы поддержать компанию. И вдруг прямо в лицо светит вспышка ресторанного фотографа. Что будете делать? Вскочите и тут же его арестуете? Эдди, похоже, огорчен не меньше вашего, выскакивает за фотографом, возвращается, говорит, что эта фотография может губительно сказаться на его бизнесе. И вы обо всем этом забываете. Да только фотография эта оказывается в досье Эдди, и что же вы теперь там видите? Старший инспектор отделения «Уэст-Сентрал» за дружеским обедом — с вином и друзьями — в компании одного из главных бандитов на участке. К тому же третьего участника не видно за фигурой Эдди, и впечатление такое, будто Салливан и Эдди обедают тет-а-тет.
Потом все происходит проще. Проще для Эдди и в определенном смысле для Салливана тоже. Совсем скоро перестаешь четко понимать, где кончается твой мир и начинается мир бандитский. Начинаешь даже встречаться с Эдди на людях — думаешь, так будет легче поймать его на слове. Вдруг он напьется и проговорится о чем-нибудь. Естественно, для этого придется напиваться самому. И потом: какое значение может иметь подарок, зажигалка — все равно ведь нужна была, а взяткой это не назовешь. Конечно, это не взятка — логически рассуждая. Какой полицейский станет рисковать работой ради зажигалки — следовательно, взяткой это быть не может. Даже если на ней гравировка. А потом едешь в отпуск с одним-двумя приятелями из тех, с кем познакомился за выпивкой. Куда-нибудь за границу — отряхнуть пыль с подошв, поглазеть на девушек на пляже, пропустить по паре рюмок, нет, жену, пожалуй, брать не будем, скажем ей, что едем на конференцию Интерпола. А тут и Эдди вдруг появляется — были дела в этих краях, подумал, может, заехать. Эдди присоединяется к общему веселью, душа компании, выпили вместе, сфотографировались, а потом, глядишь, ведь все же это делают, и Эдди тоже, глупо не поучаствовать — берешь себе девочку из местных. Девочка очень мила с тобой, такое ощущение, что ей наплевать на то, что ты не parlamo italiano, что у тебя большой живот, что ты малость навеселе и все у тебя получается не очень. А потом Эдди прощается, не хотелось компрометировать тебя перед начальством в аэропорту, пока-аа. И вот он уезжает. Но все это оказывается у него в досье, и как бы ни было на самом деле, как бы Салливан ни возмущался, выглядеть это теперь будет только так, как зафиксировано в папочке у Эдди.
