Я покачал головой:
— Тебя не запугаешь. Такие, как ты, ничего не боятся. Но смерти тебе не миновать. И если убьют меня, то и ты концы откинешь. Прими это за факт.
Он откинулся на спинку скамейки. Мимо нас бесконечным потоком текла толпа, посверкивал на прежнем месте прицел Буббы. Сосия снова боднул головой воздух:
— Ладно, Кензи. На этот раз твоя взяла. Но это еще ничего не значит, за Куртиса ты ответишь. Даю тебе двадцать четыре часа, чтобы найти то, что мы оба ищем. Если я найду раньше тебя или ты опередишь меня, но тут же не отдашь находку мне, то жизнь твоя и гроша ломаного стоить не будет.
— Как и твоя.
Он поднялся:
— Вот что я скажу тебе, белый. Многие и в течение многих лет пытались меня убить. Ни у кого пока что это дело не выгорело.
Он двинулся прочь, направляясь к толпе. Оптический прицел на крыше дома смещался следом, не отставая ни на пядь.
Бубба поджидал нас у автостоянки на Бромфильд-стрит, где Энджи оставила нашу колымагу. Он стоял у ворот и, запустив в рот пластинку жевательной резинки размером с цыпленка, выдувал такие пузыри, что случайным прохожим приходилось жаться к обочине.
— Здорово! — сказал он, когда мы подошли к нему, и выдул очередной пузырь. Кладезь красноречия этот наш Бубба.
— Здорово! — сказала Энджи густым баритоном, под стать его голосу. Она обняла его за талию, прижалась к нему и вдруг взвизгнула: — Боже мой, Бубба! Что это у тебя там — русский автомат? Или ты так рад нашей встрече?
Бубба густо покраснел, и на его массивное, грубо вытесанное лицо выплыла застенчивая улыбочка — этакий второклассник, который, несмотря на свой херувимский вид, втихаря засыпает карбид в унитазы.
— Кензи, убери ее, — сказал он.
Энджи приподнялась на цыпочках и легонько укусила его за ухо:
— Бубба, мне нужен такой мужчина, как ты.
Он хихикнул. Вы подумайте — психопат размером с бегемота и с ярко выраженными антисоциальными установками хихикает и мягко отстраняет от себя Энджи. В этот момент он походил на Трусливого Льва из известной сказки, и я ждал, что он вот-вот замурлычет. Но он сказал человечьим голосом:
— Да ведь так и ухо откусить можно, — и посмотрел на нее: не обиделась ли?
Энджи, заметив, что он с трудом подавляет возникшее желание, захихикала, прикрывая рот ладошкой.
Бубба и есть Бубба. Такой вот любвеобильный социопат.
По пути на стоянку я сказал:
— Бубба, ты сможешь в ближайшее время не отлучаться надолго? Надо бы подстраховать нас, простых смертных.
— О чем речь, Патрик. Я вас не брошу. Куда вы, туда и я. — Он развернулся и ласково хлопнул меня по плечу, которое онемело минут на десять, если не больше. И все же это не сравнить с тем, как бьет Бубба во гневе. Несколько лет назад, когда единственный раз за все время нашего знакомства у меня хватило глупости не согласиться с ним, я такой удар получил и целую неделю не мог избавиться от звона в ушах.
Мы нашли нашу машину, влезли, расселись. Когда мы выезжали из ворот, Бубба спросил:
— Значит, мы решили выкинуть эту шпану в их родную Африку? Или как?
— Видишь ли, Бубба… — начала было Энджи.
Но я-то знал, что читать Буббе лекции по расовым проблемам — пустая трата времени, и потому сказал лишь:
— Это не понадобится.
— Вот черт! — выругался Бубба и откинулся на спинку сиденья.
Бедняга. Автомат взведен, а бить пока не в кого.
* * *
Мы высадили Буббу у детской площадки, рядом с его жилищем. Он поднялся по бетонным ступенькам, прошел через лабиринт, сваренный из железных труб, и поплелся домой, обходя всякие там шведские стенки и катальные горки. Пнул попавшуюся под ноги пивную бутылку. Он шел сгорбившись, вобрав голову в плечи. Попалась под ноги другая бутылка, он поддал ногой и ее — так, что она пролетела над столиком, предназначенным для пирушки на свежем воздухе. Бутылка впилилась в бетонный забор и разлетелась вдребезги. Торчавшие у стола панки разом отвернулись, чтобы ненароком не встретиться с ним взглядом. Но он их даже не заметил. Не останавливаясь, Бубба шел к концу забора, где в дальнем углу бетонной стенки зияла дыра с аккуратно отогнутой арматурой. Буббе дыра эта была хорошо знакома. Протиснувшись сквозь нее, он оказался на пустыре, а продравшись сквозь заросли бурьяна, исчез за углом заброшенного завода. Этот завод и был его домом.
Там, на третьем этаже находилась его спальня — голый матрац, лежащий прямо на полу посредине комнаты, несколько ящиков виски «Джек Дэниэлс» и стереомагнитофон, день и ночь гонявший записи группы «Аэросмит». Второй этаж Бубба приспособил под арсенал, здесь же он держал пару питбулей по кличке Белкер и Сержант Эстерхаус. Передний двор охранял ротвейлер Стив. На тот случай, если всего этого и с самим Буббой в придачу окажется недостаточным для отпугивания представителей властей или нахалов, имеющих обыкновение без разрешения разгуливать по чужому участку, почти все помещение было заминировано, а проходы известны лишь хозяину. Однажды некий самоубийца вздумал заставить Буббу под дулом пистолета выдать эти схроны. Целый год потом этого типа по кусочкам собирали по всему городу.
— Если бы Бубба родился не в наше время, а, скажем так, в бронзовом веке, жил бы он припеваючи, — сказала Энджи.
Я посмотрел на зияющую дыру в заборе и сказал:
— По крайней мере, в те времена он обрел бы ту, которая оценила бы его чувствительную натуру.
Мы подъехали к колокольне, поднялись в офис и стали гадать, где бы Дженна могла устроить тайник.
— Помнишь ту комнату в баре, на втором этаже?
Я покачал головой:
— Если бы она и спрятала там бумаги, то ни за что бы не оставила после того, как мы явились за ней. Нет, бар место ненадежное.
Энджи согласно кивнула:
— С баром все ясно. Другие варианты есть?
— Банковские ячейки тоже отпадают. Дэвин все проверил, и врать он не станет. Может быть, в сейфе Симоны?
Она покачала головой:
— Ты был первым, кому она что-то показала, верно?
— Верно.
— А это значит, что ты был первым человеком, которому она доверилась. Она, судя по всему, поняла, что Симона слишком примитивно судит о Сосии. В чем была безусловно права.
— Допустим, что они уже побывали у нее на дому в Маттапане, обшарили всю квартиру и что-то нашли. Положим, что на данный момент у них на руках имеется все, что им надо. Тогда отчего же весь сыр-бор разгорелся? — сказал я.
— Ну и что же остается?
Мы молчали целых десять минут, так и не находя ответа.
— Ничего не придумать, мы по уши в дерьме, — констатировала Энджи, когда пошла одиннадцатая минута.
— Не слишком обнадеживает.
Энджи закурила, закинула ноги на стол и уставилась в потолок. Вылитый Сэм Спейд.
— А что мы знаем о Дженне? — спросила она.
— Мы знаем, что ее нет на свете.
Энджи кивнула:
— А кроме этого?
— Нам известно, что она была женой Сосии. Не знаю, регистрировали ли они свои супружеские отношения, но они имели место.
— И был от него сын по имени Роланд.
— И было у нее три сестры, проживающих в штате Алабама.
Она выпрямилась, спустила ноги на пол и стала задумчиво постукивать каблуками.
— Алабама… — протянула она. — Она все переправила в Алабаму.
Я стал обдумывать эту версию. Прошло уже много лет, как Дженна распрощалась со своими сестрами. С годами люди меняются. Могла ли она положиться на своих сестер? Могла ли доверять почте? Ей выпал шанс стать кому-то нужной, восстановить какую ни на есть, а справедливость. Хоть в малой степени отплатить за то, как обращались с ней люди всю ее жизнь. И неужели бы она рискнула потерей этого шанса, препоручив главное орудие своей мести нашей разгильдяйской почте или попытавшись переправить его с оказией?
— Нет, не думаю, — сказал я.
— А почему бы и нет? — вскипела Энджи. От собственных версий так просто не отступаются.
Я объяснил, почему это невозможно.
— Может, ты и прав, — сказала она, несколько поостыв. — Но давай оставим мои соображения как рабочую версию.
— Не возражаю. — Идея была неплоха, и в любом другом случае мы бы стали ее разрабатывать. Но это был не тот случай.
И вот так всегда. Мы сидим у меня в кабинете, перекидываемся идеями и ждем божественного откровения. Но не всегда Господь к нам благосклонен, и тогда мы начинаем мусолить каждую версию и, как правило — за редким исключением, — возвращаемся к тому, что было ясно с самого начала.
— Нам известно, что несколько лет назад у нее возникли проблемы с кредиторами, — сказал я.
— Ну, и… — сказала Энджи.
— Ты же видишь — я напрягаю мозги. Я никому не обещал выдавать перлы мудрости.
Она нахмурилась:
— С полицией она дела не имела, так ведь?
— Ничего, кроме штрафов за парковку в неположенном месте.
