Покмарк и Фатсо отвели меня к своему начальству еще задолго до темноты. Было около полуночи, когда приехал Чарлз Николсон из окружной прокуратуры. Я знала Чарлза. Он был заметной шишкой в судопроизводстве. Ему нравилось думать, что он наследник Кларенса Дэрроу[9], и он действительно внешне походил на него, по крайней мере лохматой головой и значительными размерами живота. Чарлз был из тех, кто любит подлавливать своих подчиненных, когда они ведут личные разговоры по телефону. Мы никогда не были, что называется, близки.
– Ну, ну, Варшавски. Совсем как в старые времена. Ты, я, несколько полицейских и между нами стол.
– Привет, Чарли, – спокойно парировала я. – Действительно, как в старые времена. Шестая пуговица на твоей рубашке так и не застегивается.
Он посмотрел на свое пузо и попытался стянуть полы рубашки, затем в ярости взглянул на меня.
– Все шутишь, да? Даже когда тебя обвиняют в убийстве.
– Если это обвинение в убийстве, то мне навесили его без моего ведома, – раздраженно ответила я. – А это ущемляет мои гражданские права. Лучше перечитай уголовный кодекс, освежи свои знания.
– Нет-нет, – проговорил он своим слащавым голосом, – ты права – это я просто так сказал. Тебя, обвиняют в том, что ты препятствуешь расследованию. Давай-ка поговорим о том, что ты делала в квартире старика, Варшавски.
Я покачала головой:
– Нет, пока у меня не будет адвоката; как я понимаю, все сказанное может быть использовано против меня. Я не знакома с тонкостями судопроизводства, так что мне нечем помочь в полицейском расследовании.
Это было последнее, что я сказала.
Пытаясь вызвать меня на разговор, Чарли испробовал различные приемы: оскорбления, дружеское участие, абстрактные рассуждения о преступности... Я принялась выполнять четырех-частное упражнение: поднимаю правую ногу, считаю до пяти, опускаю, поднимаю левую. Счет помогал мне не обращать внимания на Чарли, а мое упражнение бесило его. Я дошла до семидесяти пяти, когда он сложил оружие.
Ситуация изменилась в половине, третьего, когда приехал Бобби Мэллори.
– Мы забираем тебя в город, – сообщил он мне. – У менявсе это уже вот здесь сидит. – Он показал рукой на шею. – Куда ни погляди, везде твоя задница. А правду говоришь, только когда захочешь. Как ты посмела... как ты посмела сообщить эту историю с кислотой Райерсону и ничего не сказать нам тем утром? Несколько часов назад мы говорили с твоим дружком Феррантом. Я не такой глухой, чтобы не заметить, как ты прервала его, когда он хотел спросить, не был ли это тот, кто бросил в тебя чем-то там. Оказывается, бросили в тебя... кислотой. Тебе пора в психиатрическую лечебницу. И прежде, чем наступит утро, ты либо все расскажешь, либо мы тебя туда отправим и больше не выпустим.
Пустые разговоры, и Бобби это знал. Он злился на меня частично за укрывательство фактов, частично потому, что я была дочерью Тони и он боялся за меня.
Я поднялась:
– О'кей. Договорились. Хотя добавить мне нечего: Мюррей написал об этой истории с кислотой сразу после того, как это произошло. А теперь увезите меня отсюда подальше, и от Чарли тоже, тогда я начну говорить.
– Только правду, Варшавски. Попробуй хоть что-нибудь скрыть, что-нибудь, и мы упечем тебя за решетку. Мне наплевать, я притяну тебя хоть за употребление наркотиков.
– Я не наркоманка, Бобби. И наркотиков вы у меня дома не найдете, если сами их не подбросили. Впрочем, дома у меня тоже нет.
Его крупное лицо побагровело.
– Мне все равно, Варшавски. От психушки тебя отделяет всего ничего. Так что никакого хамства, никаких уверток. Понятно?
– Понятно.
Бобби заставил полицейских снять обвинение и увез меня к себе в участок. Юридически я не была арестована и не могла ехать с ним. Не была я и одурманена наркотиками.
Водитель оказался приятным молодым человеком, который был не прочь поболтать. Я спросила его, как он думает, отпустит ли команда «Кабс» Рика Сатклиффа. Ведь теперь, после участия в игре «Все звезды», он требует пять-шесть миллионов долларов. Но Бобби грубо оборвал его, так что мне пришлось развивать эту тему в одиночестве.
Когда мы приехали на Одиннадцатую улицу, Бобби быстро провел меня в комнату для допросов. Детектив Финчли, молодой негр-полицейский, который был в форме, когда я впервые его увидела, присоединился к нам и стал записывать.
Бобби попросил принести кофе, закрыл дверь и сел за свой стол.
– Хватит разговоров о Сатклиффе. Только факты.
Я сообщила ему факты. Рассказала о Розе и акциях, об угрожающих звонках. О нападении на лестнице и о предположении Мюррея насчет Уолтера Новика, О звонке сегодня утром, когда я вернулась за вещами: «Счастье невечно».
– А как насчет Стефана Хершеля? Что ты делала у него в квартире в тот день, когда его ранили?
– Это совпадение. Как он?
– Не надо, Варшавски. Сегодня задаю вопросы я. Что ты делала в его доме?
– Он дядя моей подруги. Ты знаешь доктора Хершель... Он очень интересный старик, и ему одиноко. Он пригласил меня на чай.
– Чай? И поэтому ты взломала дверь?
– Когда я приехала туда, дверь была открыта, это меня обеспокоило.
– А соседка по площадке говорит, что дверь была заперта, и это ее тоже обеспокоило.
– Она не была распахнута, просто незаперта. Бобби вытащил мою связку отмычек.
– Ты случайно не пользовалась ими? Я покачала головой:
– Я даже не знаю, как с ними обращаться. Это подарок одного из моих бывших клиентов – еще когда я была общественным защитником.
– И ты восемь лет носишь их с собой из чистой сентиментальности? Ну давай выкладывай.
– Я уже все сказала, Бобби. Про кислоту, про Новика, про Розу. Почему бы тебе не поговорить с Дереком Хэтфилдом? Мне очень интересно, кто заставил ФБР отказаться от этого дела с подложными акциями.
– Сейчас я говорю с тобой. А что касается Хэтфилда, ты не знаешь, почему его имя оказалось в списке посетителей фондовой биржи в ту ночь, когда кто-то вломился в офис «Тилфорд и Саттон»?
– Спроси Хэтфилда, что он там делал.
– Он сказал, что его там не было. Я пожала плечами:
– Фэбээровцы никогда ничего не говорят. Ты же знаешь.
– Так же, как и ты. Только у них есть на это право, а у тебя нет. Зачем ты поехала к Стефану Хершелю?
– Он пригласил меня.
– Ну да. Прошлой ночью сожгли твою квартиру, и ты чувствовала себя так погано, что решила съездить на чай в пригород. Черт бы тебя побрал, Вики, честное слово!
Мэллори действительно был расстроен. Обычно он не ругается на женщин. У Финчли был озабоченный вид, я тоже забеспокоилась, но не могла же я подставить Стефана под удар. Из-за этих поддельных акций старика чуть не убили. Не хватало еще, чтобы его арестовали.
В пять часов Бобби вынес мне обвинение в уклонении от дачи показаний. У меня взяли отпечатки пальцев, сфотографировали и отправили на Двадцать шестую улицу в камеру к довольно неприятным проституткам. На большинстве из них были короткие юбки и туфли на высоких каблуках – я подумала, что ночью в тюрьме теплее, чем на Раш и Оук, где они работают. Поначалу они проявляли ко мне некоторую враждебность, пытаясь выяснить, не промышляю ли я на их территории.
– Простите, леди, на мне обвинение в убийстве.
Да, убит мой сожитель, объяснила я. Да, сукин сын бил меня. Но когда он попытался спалить меня заживо – это стало последней каплей. Я показала им ожоги на руках. Разразилась буря сочувственных возгласов:
– О дорогая, ты правильно поступила... Случись такое со мной, я спустила бы с него шкуру...
– Помню, Фредди попытался меня зарезать, так я вылила на него кипяток...
Они скоро забыли о моем существовании, каждая старалась переплюнуть другую, рассказывая о мужском насилии и хвастаясь тем, как она выходит из положения. Эти истории заставили меня содрогнуться. Однако в восемь, когда фредди и слимсы приехали вызволять их из тюрьмы, девочки изобразили бурную радость. Я подумала, что сейчас эти парни повезут их к себе домой.
В девять за мной пришел Фримэн Картер. Он – партнер в фирме «Кроуфорд», высокопрестижной фирме моего бывшего мужа, – занимается там криминальными расследованиями. Фримэн – постоянный раздражитель для Дика, моего бывшего мужа, потому что всегда принимал мою работу всерьез. Он не только приятный, на свой англосаксонский манер, человек, но и хорошо ко мне относится.
– Привет, Фримэн. Все проститутки уехали со своими сутенерами час назад, одна я осталась. Похоже, я не очень-то ценная шлюха.
– Привет, Вик. Будь у тебя зеркало, ты бы поняла, почему твоя цена так упала. В одиннадцать состоится слушание твоего дела в женском суде. Простая формальность, тебя отпустят под честное слово.
Честное слово – это значит: «я-торжественно-клянусь-прийти-на-судебное-разбирательство»; оно дается людьми, которых суд считает ответственными гражданами. Такими, как я. Фримэн одолжил мне расческу, и я по возможности привела себя в порядок.
