— А кто этот «один из сенаторов»? — спросила Энджи.
Дэвин ткнул пальцем в фотографию:
— Сенатор Брайан Полсон. Это имя вам о чем-нибудь говорит?
Я посмотрел ему в глаза.
— Ни жучков, ни видеокамер здесь мы не держим, — сказал он.
— Я не имею права раскрывать имена наших клиентов.
Дэвин кивнул. Оскар улыбнулся. Я сообщил им ровно то, что и требовалось.
— Небось, важная шишка? — поинтересовался Дэвин.
Я пожал плечами. Еще одно подтверждение.
Дэвин посмотрел на Оскара:
— Еще вопросы будут?
Оскар покачал головой. Мутные глаза прояснились.
— Давай проводим ребят до выхода, — предложил Дэвин. — Согласны, детектив Ли?
Когда мы вышли во двор, Оскар приказал молодому полицейскому сбегать за чашечкой кофе. Он пожал руку сначала Энджи, а потом мне.
И сказал:
— Все зависит от того, как далеко это зайдет. На этом деле и значки потерять недолго.
— Знаю, — ответил я.
Дэвин осмотрелся по сторонам и сказал:
— Коррупция в муниципалитете — это одно, коррупция в палате штата — совсем другое.
Я кивнул.
— Вайн, — сказал Оскар и посмотрел на Дэвина.
— Да, это серьезно, — согласился Дэвин.
— Вайн? — недоуменно спросила Энджи.
— Крис Вайн. Служил у нас такой несколько лет назад. Готов был подтвердить под присягой, что у него есть доказательства преступной деятельности одного сенатора, и намекал, что цепочка тянется выше.
— А в чем было дело? — спросил я.
— У него в шкафчике нашли два кило героина, — пояснил Дэвин.
— И упаковку шприцев, — добавил Оскар.
— Несколько недель спустя Вайн застрелился, — закончил историю Дэвин.
Они опять переглянулись. В глазах у них появилось какое-то не свойственное им выражение. Скорее всего, страх.
— Ведите себя поосторожнее, ребята. Мы с вами свяжемся, — сказал Оскар.
— Договорились.
— Помиритесь с Ричи Колганом. Сейчас самое время подключить его к делу, — сказал Дэвин.
— Пока еще рано.
Оскар и Дэвин посмотрели друг на друга и тяжело вздохнули.
— Гроза будет, — сказал Оскар, посмотрев на небо. — Если не сегодня, то в ближайшие дни.
— А мы все четверо без зонтиков, — заметила Энджи.
Мы рассмеялись. Однако не очень весело. Было не до смеха.
По Боулстону мы доехали до Арлингтона, обогнули квартал и оказались у автовокзала компании «Грейхаунд». Мы долго бороздили бурное море, именуемое «Автовокзал», — пришлось продираться сквозь несметные толпы проституток и сутенеров, отбиваться от назойливых попрошаек, блуждать в проходах между штабелями каких-то непонятных ящиков и коробок, — и наконец нашли то, что нам было нужно: темно-зеленый металлический щит, аккуратно поделенный на квадратики — камера хранения багажа и ручной клади. Ячейка № 506 оказалась в самом верхнем ряду, и мне пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до замка.
Ключ не подходил. Одной камерой хранения меньше.
Мы попытали счастья на автостанциях еще двух городков. И здесь облом.
Мы двинули в аэропорт. В аэропорту «Логан» имеется пять терминалов, обозначенных литерами от А до Е. В камере хранения терминала А ячейки под номером 506 не оказалось. В терминале В камеры хранения вообще не было. Зато в терминале С их было целых две — в зале «Вылет» и в зале «Прилет». В камере хранения зала «Вылет» ячейки 506 не было. Мы поплелись в зал «Прилет». Как и весь город, аэропорт выглядел каким-то призрачным: натертый мастикой пол еще не успели истоптать, он был скользкий, блестящий, и в нем отражался льющийся с потолка яркий неоновый свет. Мы нашли ячейку 506, затаили дыхание…
Ключ не подходил. Мы горестно вздохнули.
Та же история повторилась в терминалах D и Е.
Мы обследовали несколько камер хранения в Восточном Бостоне, Челси, Ревере — и все с тем же успехом.
В Эверетте мы зашли в закусочную и сели у окна. Небо нахмурилось и стало серым, как промокшая газета, — и облаков вроде было не так уж много, но солнце они закрыли наглухо. По той стороне улицы двигался красный «Мустанг». Проехав несколько десятков ярдов, машина остановилась. Водитель вышел и стал разглядывать диски в музыкальном киоске. Должно быть, поджидал приятеля.
— Ты думаешь, он один? — спросила Энджи.
Я покачал головой. Проглотив кусок ростбифа, я сказал:
— Нет. Этот только ведет нас, остальные где-то сзади.
Мы искоса посматривали на него. Он припарковался в добрых сорока ярдах от нас. Маленькая, до блеска выбритая черная голова. Солнечных очков на этот раз не было. По-видимому, чтобы не мешали целиться, когда он начнет по мне стрелять.
— Как ты думаешь, где Бубба? — спросил я.
— Если бы его можно было заметить, он занялся бы чем-нибудь другим.
— И все же было бы неплохо, если бы он время от времени пускал сигнальные ракеты. На душе было бы поспокойнее, — вздохнул я.
— Нечего волноваться, Юз. Он твой ангел-хранитель.
Что верно, то верно.
* * *
«Мустанг» следовал за нами. Мы проехали весь Сомервилл, свернули на 93-ю, поехали по дороге в город, а он все не отставал. Остановились на Саммер-стрит, поблизости от Южного железнодорожного вокзала. «Мустанг» в потоке других машин проехал мимо почты, свернул направо. Когда он скрылся из виду, мы вышли из машины и направились к главному входу.
Когда-то Южный вокзал мог служить отличной натурой для съемок гангстерских боевиков. Внутри он походил на кафедральный собор — высокие сводчатые потолки, выложенный мраморной плиткой пол, уходящий в бесконечность. Некогда все это пространство было огромной пустыней с небольшими оазисами в виде деревянного газетного киоска, будкой чистильщика обуви и расставленными в нескольких местах полукруглыми скамьями, отделанными под красное дерево. На такой скамье должен был сидеть человек в голубом твидовом костюме и такой же фетровой шляпе, делая вид, что читает газету, а на самом деле наблюдая за публикой. А потом настали трудные времена. Мрамор пожелтел, плитки истерлись, газетный киоск нужно было срочно красить или пускать на слом, будка чистильщика вообще исчезла. А затем, всего лишь несколько лет назад, грянул капитальный ремонт. Вокзал стало не узнать. Засветились желтые неоновые буквы над входом в заведение, где можно съесть пиццу или хот-дог; открылось кафе «Au Bon Pain», с черными стальными столиками под зонтами с надписью «Чинзано»; на месте старого газетного киоска вознесся новый — некая помесь безалкогольного бара и книжного магазина. Вокзал стал казаться меньше; исчез угрюмый полумрак, пронизываемый последними лучами заходящего солнца, — теперь днем и ночью он был залит искусственным светом неоновых ламп, создающим атмосферу такого же искусственного счастья. Можете вбухать в перестройку вокзала любые деньги, и все равно он останется вокзалом — местом, где люди ждут, и, как правило, без особой радости, когда же наконец подадут поезд, который увезет их отсюда.
Камера хранения находится в дальнем конце вокзала, рядом с туалетами. Мы уже подходили к ней, как вдруг старичок с седыми волосами ежиком и мегафоном в руке проорал мне прямо в ухо: «Объявляется посадка на поезд „Амбасадор“, следующий до Провиденса, Хартфорда, Нью-Хейвена, Нью-Йорка. Поезд стоит на тридцать втором пути». Будь у старикашки аппаратура помощнее, я бы оглох.
Мы миновали темный коридор и попали в прошлое. Никаких ламп дневного света, никаких искусственных пальм; под ногами — мрамор, над головой — тусклые желтые лампочки, еще очень недалеко ушедшие от свечей. Мы обследовали ряды ячеек, пытаясь в полутьме разобрать номера, выведенные по траферету уже изрядно потускневшей бронзовой краской. Наконец Энджи сказала:
— Здесь.
Я похлопал по карманам:
— Ключ у тебя?
Энджи пристально посмотрела на меня:
— Патрик!
— Не помнишь, когда я доставал его в последний раз?
— Патрик! — повторила она, на этот раз заскрежетав зубами.
Я подкинул ключ на ладони:
— Что с тобой? Ты уже шуток не понимаешь.
Она выхватила у меня ключ, вставила его в скважину. Ключ повернулся.
Думаю, Энджи удивилась больше, чем я.
Внутри оказался голубой пластиковый пакет.
Посередине его белыми буквами было выведено «Гэп». Энджи передала его мне. Легкий. Мы еще раз заглянули в ячейку, пошарили. Ничего больше там не было. Энджи захлопнула дверку, я взял пакет в левую руку, и мы пошли по коридору. По-весеннему радостно становилось на душе. Как в день получки.
Только еще неизвестно, не с нас ли захотят получить.
Бритоголовый мальчишка, что сидел за рулем «Мустанга», быстрым шагом шел в нашу сторону. Увидел нас, удивился и уж было развернулся в обратную сторону, как вдруг заметил у меня в руке пакет. Ярчайшее проявление моего идиотизма — пакет следовало бы спрятать под куртку. Бритый вскинул правую руку, а левую сунул за отворот пиджака.
