что все обстоит именно так, как ты говоришь.
– А как?
– Улики можно трактовать по-разному. Вероятность того, что серийный убийца может на протяжении столь долгого времени орудовать в такой плотно населенной стране, как Израиль, ничтожно мала.
– Вначале я тоже так думал.
– И что же заставило тебя изменить мнение?
– Авраам Ицхак-Пур.
– Кто-кто?
– Я узнал о его существовании в воскресенье, когда изучал архивы газеты «Гаарец». Авраам Ицхак-Пур был серийным убийцей, действовавшим в Иерусалиме с 1982-го по 1990-й год. Первым делом он задушил и закопал у себя во дворе собственного отца, а потом ударом молотка по голове убил мать, попытавшись выдать убийство за неудавшееся ограбление. В промежутке он убил шестерых бездомных в иерусалимских парках, потому что считал, что они уродуют облик города.
– Ты в этом уверен?
– Дело вкуса. Лично мне бездомные не мешают.
Рассмеялся один Ривлин.
– Я имел в виду, уверен ли ты, что он серийный убийца.
– Можешь сам у него спросить. Он отбывает четыре пожизненных срока в тюрьме «Аялон».
Шавид решил, что пора вернуть себе инициативу:
– Джош, вопрос не в этом. Допустим даже, что я согласен с тобой во всем, что касается анализа фактов. Но способ, каким ты предлагаешь действовать… Ты подумал о том, что, если мы предадим дело огласке, похититель может перепугаться и поспешит убить девочку?
– Конечно, подумал. Иначе давно сам бы обзвонил все газеты.
Агарь вздрогнула и снова застыла каменным изваянием.
– Значит, ты согласен, что мы должны избежать этого любой ценой?
– Я ни в чем с тобой не согласен. Я даже не знаю, зачем ты меня вызвал.
– Я полагаю, что в данных обстоятельствах наше сотрудничество…
– Шавид! – Кажется, я это выкрикнул, потому что он сразу заткнулся. – В последний раз спрашиваю: какого черта я здесь делаю?
Он вздохнул. Это выглядело так же фальшиво, как и звучало.
– Ты здесь потому, что нашел след, который мы упустили.
– Это она вам рассказала?
– Я ничего не… – пробормотала Агарь и снова принялась изучать трещины в столешнице.
– Госпожа Гусман прибыла за десять минут до тебя, – сказал Шавид. – Я ее пригласил.
– Гиснер?
– Какая разница?
– Или я получаю ответ, или ухожу.
– Доктор Гиснер действовал как ответственный и лояльный человек.
– Лояльный к кому?
– Хватит уже, – проворчал Кравиц, но я не обратил на его реплику внимания.
– Ну? – спросил я.
– Что «ну»?
– Что я здесь делаю?
– Я знаю тебя, Джош. Если ты выяснишь, кто убийца, ты постараешься схватить его сам. Мы не можем этого допустить.
– Почему?
– Потому что никто не должен проводить такие операции в одиночку. В лучшем случае ты его убьешь, в худшем – он убьет тебя и девочку, а мы потеряем единственную ниточку в этом деле.
– И ради этого ты вызвал сюда Агарь? Чтобы запугать ее и заставить умолять меня не дергаться?
Шавид был не из тех, кто, прежде чем ответить, считает в уме до десяти, но он сделал такую попытку. Воспользовавшись возникшей паузой, впервые подал голос Ривлин:
– Он прав, Джош. Это работа не для одного человека.
Ривлин достиг того этапа карьеры, когда ему стало совершенно ясно, что до начальника Главного полицейского управления ему уже не дослужиться. Ему не хватало льстивости и лицемерия, чтобы преуспеть в мире, в котором всем заправляют пиарщики и друзья министров. В определенном смысле это придавало ему авторитет, которого были лишены многие его коллеги. Его руки, лежащие на столе, были покрыты никотиновыми пятнами и напоминали руки старика.
– Да что ты говоришь! – воскликнул я с неожиданной для себя горечью. – Ты только посмотри, чем мы тут занимаемся!
– Мы занимаемся спасением жизней. Это наша работа.
Настала тишина. Каждый пытался переварить услышанное. Первым молчание нарушил Шавид:
– Нравится тебе или нет, но ответственность за все происходящее несу я. Если я ошибусь, мне не поздоровится.
– Если ты ошибешься, твое здоровье будет последней из моих забот.
– Хорошо, не звони мне. Позвони Кравицу. Позвони любому, кому доверяешь.
– Я подумаю.
Его голос стал очень сдержан и тих:
– Джош, если ты попробуешь взять его сам, я тебя уничтожу. Ты знаешь, что на это моей власти хватит.
– Об этом я тоже подумаю.
Я встал, ни на кого не глядя вышел из комнаты и миновал ставшие мне чужими коридоры. В машине я долго сидел, не притрагиваясь к ключам. Через минуту – или года через полтора? – я обнаружил на лобовом стекле штрафную квитанцию. Почему-то она меня рассмешила.
Я направился на север по улице Дизенгоф, которая в последние годы все больше напоминала убогую декорацию к фильму. Затем я свернул на восток и остановился возле фалафельной «Меворах» на улице Ибн-Габироль. Я купил порцию фалафеля и съел его стоя, широко расставив ноги, чтобы калории стекали прямо на грязную мостовую. Я обжираюсь только в четырех случаях: когда грущу, когда радуюсь, когда злюсь и когда спокоен. Доев, я собрался заказать еще полпорции, но в это время у меня зазвонил телефон.
– Я жду у тебя под дверью, – сказала она.
Через двадцать минут Агарь уже сидела на диване в гостиной, обхватив ладонями чашку чая. Я принес из кухни деревянный стул и поставил перед ней. Наше молчание тянулось чуть меньше, чем длилась египетско-израильская война на истощение. Ее черные волосы рассыпались по шее и стали напоминать темные потеки с крышки банки с краской.
– Я считаю минуты.
– Что?
– Позади тебя висят часы. Каждый раз, как проходит минута, я говорю себе: «Ей осталось на минуту меньше». Почему там нет секундной стрелки?
– Не знаю. Я их такими купил.
– Что будет делать полиция?
– То же, что всегда. Перетрясут всех информаторов, пройдутся по всем спискам педофилов. Некоторых арестуют. Допросят тех, кого допрашивали раньше.
– Они найдут ее?
– Они профессионалы. Кравиц и Ривлин – лучшие из лучших.
– Ответь мне.
Она не вскочила, чтобы меня задушить, хотя ей очень этого хотелось.
– Нет.
Теперь и я почувствовал, как минуты термитами вползают мне прямо в душу.
– Как так вышло, что никто ничего не видел? – спросила она.
– Что?
– Ты сказал на совещании, что должны быть свидетели.
– Свидетели есть всегда.
– Но в нашем случае их нет.
Только через несколько секунд до моего сознания дошло, что она права.
– Как ты это объясняешь? – спросил я.
– Что?
– Как он их похитил? Как ему удалось похитить шесть девочек в шести разных местах и никто ничего не заметил?
– Я не знаю.
– Я тоже не знаю. Зато знаю того, кто может ответить на этот вопрос.
20
Четверг, 9 августа 2001, полдень
– Он переодевается женщиной.
