– За последние дни я кое-что обнаружил. – Тоцци присел на кушетку. – Кое-что малоприятное. Это угнетает меня.
Роксана уселась рядом с ним и заглянула ему в глаза.
– Расскажи.
– Помнишь японских нянечек? Ты еще недоумевала, что они сбивают цену. Они рабыни.
– То есть как это – рабыни?
– Очень просто. Рабыни. Как «там, на земле белоснежного хлопка». Трудно в это поверить, но это правда. Я сам их видел.
Роксана закусила губу и положила руку на его колено. Боже, лучше бы она этого не делала. Выглядит она потрясающе, но, пожалуй, это нехорошо, при такой-то беседе.
– Ты имеешь в виду, что их принуждают работать и... и бьют, если они не хотят?
Тоцци кивнул.
– Двоих убили при попытке к бегству. Во всяком случае, мне известно только про двоих.
– И когда же ФБР их освободит?
Тоцци поглядел на руку Роксаны у себя на колене и покачал головой.
– В ФБР об этом еще не знают. Я еще никому не рассказывал.
– Но почему. Господи Боже мой?
– Потому что раб, с которым я говорил, сказал мне, что их тут сотни. Может быть, тысячи. Конечно, мы можем освободить тех, которых я обнаружил, ну а как другие? Как мы найдем их? Как только станет ясно, что власти их разыскивают, обнаружить их будет труднее.
– Но, Майк, ты должен кому-то рассказать. – Ее волосы сверкали на солнце. Цвет был неописуемый, вроде красного золота. Она выглядела такой печальной и расстроенной. Хотелось утешить ее, обнять, приласкать. Как-то, однако, неудобно. Роксана сочтет его животным. Грубым, бесчувственным животным.
– Майк, ты должен кому-то рассказать, – повторила она.
– Я рассказал тебе.
– Ты понимаешь, о чем я.
– Днем я поеду забирать Гиббонса из больницы. Я бы хотел все сначала обсудить с ним.
– Как он?
– Нормально. Хотя врач говорит, что ему надо с месяц отдохнуть. Лоррейн хочет, чтобы я его убедил пожить у нее до полного выздоровления. Могу представить себе, что он на это скажет.
– Есть что-нибудь новенькое о том коротконогом япошке, который его избил?
– Мне недавно звонили из конторы. Вроде кто-то настучал на нашего парня.
– Не поняла.
– Настучал. Это значит – донес, написал анонимку. Письмо без подписи со всеми подробностями, касающимися нашего красавчика. Может, вранье, а может, и правда. Не знаю еще. – Тоцци взглянул на часы. – Я сказал, что утром зайду посмотреть. – Он еще раз посмотрел на часы. Как поздно уже.
– А... ну хорошо, тогда ты иди, ладно? – Она сняла руку с его колена.
– Да, пожалуй, пойду.
Но ей явно не хотелось, чтобы ее оставляли одну. Да и ему не хотелось оставлять ее.
Он кивнул. Она кивнула тоже. Он снова посмотрел на часы.
– А, ладно, пожалуй, не стоит так спешить. Время еще есть. Роксана повернулась, и Тоцци увидел ее профиль в солнечном свете.
– Пожалуйста, не подумай, что я бесчувственная, что мне ни до чего дела нет, но я... я... – Она опять повернулась к нему лицом, наклонила голову набок, обняла за шею и медленно прижалась губами к его губам.
Он ощутил вкус ее губ, провел ладонью по ребрам, почувствовал ее язычок у себя во рту. Когда он нащупал щербинку между зубами, член его начал пульсировать.
Она потянула его за галстук и начала расстегивать рубашку. Он залез ей под свитер и отцепил крючок бюстгальтера, взял в ладонь одну ее грудь и обвел сосок большим пальцем.
– О, Майк, извини, но я больше не могу ждать, – шепнула она ему в самое ухо.
– Представляю себе.
Она сняла через голову сиреневый свитер, и взметнувшиеся волосы засверкали на солнце. Тоцци занялся поясом на ее джинсах. Она расстегнула его ремень и, пытаясь расстегнуть одной рукой пуговицы на брюках, другой ласкала его через ткань.
Он уперся плечом в диванные подушки, приподнимаясь, чтобы она могла снять с него брюки. Ему все не верилось, что они и в самом деле приступили к этому. На какое-то мгновение он засомневался, хочется ли ему, чтобы это случилось. Может быть, не теперь. Не теперь, когда у него голова занята другим. Она положила голову ему на грудь, и тут у него все затвердело окончательно. Правда, это она начала... Нет, им все-таки не следует ждать. Он сам расстегнул себе брюки.
Потом сбросил их совсем, положил руку ей на ягодицы, провел пальцами по шву трусиков, нажимая там, где ее мягкая ляжка встречалась с промежностью. Она облизала кончики пальцев и взялась большим и указательным пальцами за конец его члена. Он слегка поглаживал ее средним пальцем, вперед-назад, вперед-назад, медленно и упорно. Она развернулась, чтобы было удобнее, и он почувствовал влагу. Она застонала. Он закрыл глаза и позволил голове кружиться.
– О Майк...
– Рокс...
Тут зазвенел звонок. Как гулко заливался он в пустых комнатах.
Тоцци вскочил. Сердце у него бешено колотилось. Лицо было мокрым от пота. Он закрыл глаза и снова увидел те лица в полумраке. Да, это было бы нехорошо.
Роксана сверкнула глазами на селектор.
– Ясно, это кровать.
Тоцци взглянул на часы.
– Послушай, Роксана, ты подумаешь, что я спятил, но как насчет того, чтобы продолжить позже? Когда в голове у меня немного прояснится.
Звонок зазвенел снова.
– Ну да... конечно. На тебя свалилось столько всего. Я понимаю. – Она казалась разочарованной.
Тоцци чувствовал себя ужасно. Вряд ли она понимает. Не может быть такого.
Она поднялась и склонилась к селектору. На ней были одни трусики – голубые, трикотажные, с утятами, марширующими поперек задницы.
– Да? – сказала она в селектор.
– Сюда вносить кровать для Тоцци?
– Да, сюда. – Она нажала на кнопку, раскрывающую дверь парадного, и метнулась к кушетке, чтобы поскорей одеться. Тоцци, сидя на краю, уже надевал штаны. Член у него болел. Он чувствовал себя как мячик, который медленно сдувают. И знал, что такое подавленное состояние останется на весь день.
Надевая свитер, она прижалась к нему сбоку и прошептала на ушко:
– Приходи, как только освободишься. Я тем временем застелю кровать.
В дверь постучали.
– Сюда, сюда, – закричал Тоцци. Он быстро поцеловал Роксану и стал засовывать рубашку в брюки. – Держи нос по ветру, – пробормотал он еле слышно. Она застегнула «молнию» на джинсах. Интересно, все ли она поняла.
Гиббонс расцепил липучки на своем воротничке из поролона и немного ослабил его. Весь день он бродил из угла в угол, но так и не смог успокоиться. Драматическое откровение Тоцци тоже никак не способствовало улучшению его самочувствия. Он снова поправил липучки, но воротник сидел как-то не так. Чертов Тоцци. Не может оставить в покое больного человека.
– Ты что, Тоцци, нарываешься на неприятности? Когда, к чертовой бабушке, ты наконец поумнеешь? Почему ты не доложил Иверсу? – Гиббонс воззрился на Тоцци со своего места, но проклятый воротничок мешал задрать голову. Он поднялся с кресла, чтобы посмотреть напарнику в глаза, но тут Тоцци решил присесть на край кровати. Одна морока с этим парнем.
– Послушай, ты ведь знаешь Иверса. Он всех на ноги поднимет и освободит тех ребят с птицефабрики, только чтобы увидеть свою рожу в шестичасовых новостях. А если это случится, о том, чтобы найти остальных, мы можем забыть. Д'Урсо и его дружки, якудза быстренько перебросят ребят, и они исчезнут с лица земли. Мы их никогда не найдем.
– Я все-таки никак не могу поверить в этих якудза. Очень уж похоже на твои обычные байки. – Гиббонс прислонился к стене. Шея ужасно болела. А этих чертовых болеутоляющих он на дух не переносил. Эта мерзость туманит рассудок.
Тоцци вертел головой, раскачиваясь на постели. Он нервничал. А когда он нервничал, то всегда делал глупости.
– Ты знаешь парня по имени Боб Чен? – спросил он. – Это специальный агент из отдела в Гонолулу.
– Кажется, слышал о нем. – Гиббонс твердо решил, что на этот раз Тоцци не удастся улестить его и подбить на какой-нибудь безумный план. Нет уж, довольно. С сегодняшнего дня он действует только по правилам.
– Я ему сегодня звонил. Он у нас в Бюро неофициальный эксперт по якудза. Он мне сказал, что их полно на Гавайях и в Калифорнии. И есть веские основания предполагать, что они начинают укрепляться на Восточном побережье.
– Здесь сильная конкуренция. Зачем им внедряться на уже насыщенный рынок?
– Зачем, Гиб, все перебираются сюда? Ради денег. Лос-Анджелес, конечно, место богатое, но настоящие деньги делаются в Нью-Йорке.
– Но ведь и Токио город не бедный. – Гиббонс перенес вес тела на другую ногу, но и это не помогало. Словно кто-то вонзал ему в шею и плечи, двухдюймовые острые когти...
– В Японии конкуренция слишком сильная. Если говорить о живой силе, то мафия – просто клуб Микки Мауса по сравнению с якудза. У них больше десятка крупных семейств. Шестьдесят тысяч полноправных членов, сорок с чем-то тысяч сочувствующих. Самое большое семейство – больше, чем вся американская мафия, вместе взятая. А в Японии населения вполовину меньше, чем у нас. Чтобы выжить, эти ребята должны захватывать новые территории.
