— Деньги вперед, — предупредила путана и замерла в ожидании.
— Пошли, в машине отдам, — возбужденно-развязно зашептал упырь. «Там и трахну», — размечтался он и, бесцеремонно схватив красавицу за руку, потащил на выход. — Как тебя зовут?
— Лера.
В любви ему повезло. Наемника ласково трахнули монтировкой по темечку, едва он вышел на улицу.
Выкуривать упырей из подвала не пришлось. Ведомые любопытством, сначала проигрывавшие, потом остальные подтягивались к танцующим и без промедления отправлялись под рыхлый апрельский лед по уже проторенной наемником дорожке.
— «Темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа», — процитировал, радостно обнимая Тихого и Винни, Макарыч…
Присматривающий за пленниками последний из кровососов, увидев в руке ворвавшегося в подвал Равиля гранату, сопротивления не оказал, но разделил участь ублюдков, так как по закону военного времени правильные пацаны пленных не брали.
Сникшие, смирившиеся со своей участью юристки нервно отсчитывали хрустящие зеленые купюры. Невооруженным взглядом было видно, что девочки неумело ломают бабки с целью опять скрысить.
— Ты учти, — сказала более сухая Галя, — Юра — мой муж, и я собираюсь заниматься с ним любовью…
— Ты что, подруга, — возразила склонная к полноте Таня, — во-первых, он Миша, к тому же загляни в паспорт, мы уже шесть лет как женаты, и у нас двое детей…
После нескольких фраз спор дамочек накалился и начал переходить в рукопашную потасовку, при этом Галя все больше уменьшалась ростом, а бедра Тани принимали безразмерно-бесформенные формы, грудь худела и вытягивалась пластинками к тому месту, где только что был славненький животик.
— Мне плевать на твоих ублюдков, он мой единственный мужчина, я вышла за него замуж девственницей и никому его не отдам, — вцепившись в волосы своей подруги, орала преобразившаяся в Наташку Галя.
— Как ты можешь так говорить, дети — это святое, к тому же они не ублюдки, а девочки, — пытаясь укусить соперницу за ногу, надрывалась видоизменившаяся в толстую Сару рассерженная Таня.
— Ах так! Говоришь, святое! Тогда смотри: я уже на девятом месяце беременности и жду тройню, — завопила Наташка, впалый живот которой чуть ли не моментально превратился в выпирающее из одежды волосатое брюхо.
Беззаветно любящая детей Сара Лифтер неожиданно успокоилась и, переходя с женского визга на мужской баритон, примирительно согласилась:
— Ты права, подруга. Раз такое дело, то нам придется его поделить. — При этом черные волосики ее укоротились, сливообразный нос превратился в картофельный, а морда расплылась и покрылась щетиной…
— Я думаю, его надо нарезать на дольки и зажарить, — заявила мужским голосом Наташка, на брюхе и расплывшихся плечах которой появился милицейский китель с майорскими погонами, а в толстой ладони — консервная открывашка.
— Как хочешь, лично я собираюсь сожрать его живьем, — заявил преобразившийся из Сары старший опер Татарчук, раскрыл пасть и короткими зубами впился в нос Юрика, при этом Наташка-Иванько воткнул острое лезвие открывашки в саднящее ухо Чернявенького, который немедленно… с ужасным воплем… проснулся.
— Мне тоже днем кошмары снятся, — понимающе сказал новый сосед по палате, поступивший в больницу с ножевым ранением в ягодицу после распития водки со своим собутыльником Васькой, не поверившим, что приятель давал интервью на ОРТ по поводу теракта в квартире кандидата, после чего между ними и произошел конфликт.
— Я бы тоже подремал, — заговорщицки сообщил раненый интервьюированный, — но с минуты на минуту жду господина Кострова, с которым договорился обсудить аспекты алкогольной реформы и ее влияние на здоровье нации. «Не пить — опасно для жизни», — повторил он понравившееся изречение погоревшего кандидата, — или у вас, уважаемый, имеется свое мнение на этот счет?
Когда Чернявенький-Лифтер услышал о предполагаемом появлении своего главного врага, у него под наложенной тугой повязкой от страха зашевелились волосы. Соскользнув с казенной кровати, получивший «тяжкие телесные повреждения», «ограбленный» пострадавший без промедления, соблюдая все правила конспирации, покинул больницу через черный ход и растворился в огромном городе.
После недолгих раздумий, подсчитав оставшиеся от шантажа юристок денежные ресурсы, загнанный аферист решил сдаться на милость обворованных им майоров, резонно предположив, что те, по крайней мере, не грохнут его насмерть и, может даже, как ценного секретного агента не посадят в тюрьму, потому как каторжный труд на даче мало чем отличался от лагерных работ. С такими мыслями Юрик уселся в электричку и почти сразу беспокойно заснул…
— Давно бы так, — заговорила подсевшая на следующей остановке следовательница Любовь Павловна, — добровольное раскаяние облегчает вину, но увеличивает срок, — сообщала она прописную истину, — а то: «Из „ПиАстро-банка"», — передразнила она Юрика, — сразу бы сказали, что деньги украдены из сейфа взяточника судьи Репкина, так что пять лет хозяйственных работ на дачном участке майора Иванько с конфискацией имущества. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
«Фиг вам!» — не привыкший расставаться с наворованным имуществом, подумал прохиндей, но для видимости закивал забинтованной головой, боясь, что вежливая следачка превратится в кого-нибудь из бандитов и надает оплеух по и так болезненной морде.
— Наша служба и опасна, и трудна, — тут же с удовлетворением хором запела Любовь Павловна, преображаясь сразу в двух пьяных майоров и двух проштрафившихся торговок, незамедлительно в неглиже зашагавших в затопленную Чернявчиком баню…
— …Таким образом, шантаж Чернявенького и ограбление квартиры юристок, которое ублюдки тоже отнесли на его счет, послужили поводом для Строго-ва и Черепа начать резню, — заканчивал рассказ Макарыч, встретившись с Ящером в КПЗ, предъявив ментам свои адвокатские «корочки». — Но подонков не особо интересовал сам Чернявчик, используя ситуацию, они собирались добраться до нашего общака.
— Что известно об этих придурках? — сосредоточенно спросил Леша, понимая, что чудом избежал расстрела на повороте у Приморского шоссе.
— Черепа ищем, а Строгов, как через знакомых узнал Тихий, в тот же день вылетел в Барселону. Хоть Винни сам собирается его преследовать, но шансы найти его в Испании весьма призрачны, — сообщил Костров и перевел разговор на другую тему: — Расскажи-ка лучше, какого черта тебя понесло к Кукушкиным и что тебе шьют?
— Макарыч, сам знаешь, откуда у людей ноги растут, — заулыбался Ящер, — а следак лабуду гонит про какую-то Сару Лифтер, будто я эту еврейку когда-то чуть ли не изнасиловал, а ее умалишенный муж якобы влепил мне пощечину, за что я его и преследовал. Чушь, я этого Лифтера впервые видел, а он, козел, с открывашкой на меня бросился, ну пришлось его приложить маленько. Вот и все…
— Забавно, — произнес старикаша и тоже улыбнулся. — Ладно, пришлю тебе юристок, теперь они у нас под крышей, да и с Суслиным им будет легче договориться. Он у них дело об ограблении квартиры ведет. Так что не беспокойся, вытащим. А пока мне надо с Вадимом пересечься, попробую потрещать за дамочек, хотя отмазать их будет непросто, я б на его месте крысятничество не простил. «Общак — это как бы святое!» — передразнил Макарыч татарина…
* * *
Встреча двух временных лидеров группировок произошла в ресторане «Гранд-отеля». За полгода связанный с исчезновением прохиндея Чернявчика конфликт парни уже подзабыли, да и закрытое не без помощи Макарыча следствие по заяве того же придурка не располагало бандитов к взаимным претензиям. Так что общение началось весьма дружественно.
— Что привело уважаемого Макарыча в наши края? — протягивая широкую ладонь, приветствовал Кострова кротовский. — Слышал, у вас неприятности, Ящера повязали, твою квартиру грохнули…
— Вадим, об этом позже, — перебил старикаша. — Есть у нас один незакрытый вопрос по поводу Чернявенького. Этот урод объявился.
При упоминании имени афериста глаза Вадика налились кровью. Авторитет и не думал прощать подонку потраченные и не возвращенные средства на освобождение воришки, а также месяц, проведенный кротовским в СИЗО по беспонтовому заявлению Чернявчика о вымогательстве.
— Где этот гондон? Я его на части порву!.. — заскрежетал зубами раздраженный Вадим.
Именно на такую реакцию и рассчитывал хитрый Макарыч. Чтобы огородить адвокатш от расправы в случае, если Чернявчик сообщит кротам о разбазаривании предназначенной Репкину взятки, Андрей решил перевести стрелки на самого прохиндея. Это была опасная игра, за покрытие «крысятниц» старикаша и сам мог попасть под разбор, но, трезво оценив, что никому из действующих лиц не выгодно признаваться в реальных событиях, он начал:
