— Да тут по колено! — ответил Виктор под общий хохот.
На наших праздниках такого рода шутки с Пахом Пахомычем проделывали регулярно. Я несколько раз пытался доказать Храповицкому, что подобный юмор, особенно в присутствии женщин, не характеризует нас с лучшей стороны. Храповицкий только отмахивался, уверяя, что Пахом Пахомычу самому все это очень по душе и что раз уж он у нас все равно ворует, то пусть хотя бы терпит.
Мокрый Пахом Пахомыч, ругаясь и отряхиваясь, неловко вылез из фонтана.
— Бовину рубашку испортил! — злился он, пытаясь привлечь на свою сторону Храповицкого. — Это же чистый шелк! Разрисованный!
— А мы тебя заново разрисуем! — весело крикнул ему Храповицкий. — Как папуаса! Рубашка-то все равно у тебя на животе не сходилась!
Несмотря на то что Пахом Пахомыч был далеко не бедным человеком, тратиться на одежду он считал излишним. И донашивал вещи, которые отдавал ему Храповицкий, при очередной смене своего гардероба.
— Куда я теперь мокрый денусь? — негодовал Пахом Пахомыч. — Как я домой поеду!
— А ты здесь живи! — предложил Виктор. — У Васи в фонтане. Вася всем будет говорить, что ты крокодил. Гостям тебя показывать. Кормить бесплатно.
И, прежде чем Пахом Пахомыч успел что-то возразить, он вновь пихнул его в воду. Пахом Пахомыч на сей раз упал в фонтан на четвереньки и, отплевываясь, зашелся в брани. Женщины смеялись до слез. Виктор, чувствуя себя героем, снисходительно улыбался. Николаша взирал на него с завистью, жалея, что не он это все придумал.
Ирина опять покривилась. Вася это заметил.
— Пойдемте, я покажу вам дом, — предложил Вася. Он был уже порядком навеселе, и ему не терпелось похвастаться.
— Я тоже с вами пойду, — сообщил вернувшийся Николаша.
— Да ты уже видел! — удивился Вася.
— Я уже забыл, — ответил Николаша. Он тоже был уже не трезв.
Площадь дома составляла, как нам с гордостью сообщил Вася, две тысячи квадратных метров с лишним. Широкие лестницы с затейливыми перилами были изготовлены из ценных пород дерева. В нишах между этажами стояли позолоченные статуи на тему излюбленных новорусских сюжетов: толстые пастушки, борзые собаки и даже мальчик со спущенными штанами, справляющий нужду.
Экскурсию Вася начал со второго этажа, со своего рабочего кабинета — огромного, в двух уровнях, разделявшихся ступеньками. На возвышении стоял массивный письменный стол с инкрустированной столешницей,
роскошные кресла в стиле ампир и два дивана с горками подушек. Пониже размещался мраморный камин с фигурной решеткой и неподалеку — игральный стол с рулеткой, точь-в-точь как в казино. Книг в кабинете не было вовсе.
— Я тут сменил несколько дизайнеров, — пояснял Вася с деланной небрежностью. — Но мне так ничего и не понравилось. Конечно, я взял некоторые их идеи. Но концепция в целом моя.
— А зачем вам стол с рулеткой? — полюбопытствовала Ирина.
— А вдруг придут друзья, захотят в рулетку сыграть, — туманно пояснил Вася.
— Резонно, — ответил я, сжимая ей руку. Но она не унялась.
— А книг здесь не предполагается? — интересовалась она.
— Я заказал в Москве библиотеку, — важно ответил Вася. — Антикварную. Ну, чтобы все книжки старинные были. Как в родовом поместье. Толстой там, этот еще, Достоевский. Шекспир, кстати, в оригинале. Такая у меня концепция. Хорошо, конечно, выглядит. Но уж больно дорого просят.
Из кабинета Вася сразу повел нас в ванную комнату, совмещенную с туалетом. В середине комнаты к потолку крепился телевизор.
— Здорово, да?! — указывая на телевизор, радовался Вася. — Я его велел так разместить, чтобы со всех точек было видно. И из ванной, и из душа, и с унитаза. Через зеркало. Концепция моя, — добавил он, сияя.
— Я себе тоже так же устрою! — пообещал Николаша.
— А у тебя где поместье-то? — откликнулся Вася.
— У меня еще нет, — ответил Николаша, краснея. — Я папу просил-просил. Но теперь, как у вас работать начну, сам дом куплю.
— Купи у меня, — живо предложил Вася. — Тот, который у меня раньше был. Я его тысяч за четыреста отдам.
— Вася, не наглей! — не утерпел я, зная его готовность навязывать свое бывшее в употреблении имущество по несуразным ценам.
— Так я же в рассрочку, — смутился Вася, понимая, что хватил лишку.
После этого нам показывали спальни с зеркалами на потолках и бесчисленные комнаты, заставленные разностильной мебелью, назначение которых было не очень понятно. Половина помещений в доме вообще пустовала.
— Даже не знаю, что здесь придумать! — пожаловался Вася. — От этих дизайнеров проку не добьешься. Приходится, как всегда, думать самому.
По его утомленному виду было заметно, что думать самому ему тяжело и как-то обидно.
— А сколько человек здесь будет жить? — осведомилась Ирина, не привычная к Васиным странностям.
— А здесь никто не будет жить! — ответил Вася, как само собой разумеющееся. — Я сюда приезжать буду. С друзьями. Такое, загородное имение. Ну, как в Европе.
Николаша вздохнул. Чувствовалось, что ему тоже хочется как в Европе.
Закончив осмотр, мы спустились вниз, к остальным. Все уже сидели за столом на веранде. Вино было разлито по бокалам, ждали только нас.
— Кстати, Паша, что за возню вы там затеваете с папиным имуществом? — вдруг вспомнил Николаша, адресуясь к Сырцову. Вероятно, осмотр чужой недвижимости всколыхнул в нем прилив ревнивой заботы о семейной собственности. — Говорят, документы какие-то собираете против нас и Гозданкеров?
От неожиданности Сырцов растерялся, сглотнул и беспомощно оглянулся на Храповицкого.
— Первый раз слышу, — заинтересованно отозвался Храповицкий. — Вы действительно что-то готовите?
— Да нет, — пробормотал Сырцов. — Скорее, проводим предварительную ревизию городского хозяйства. В различных департаментах сейчас такая путаница с бумагами…
— Ты там, смотри, поаккуратнее! — наседал Николаша. —А то папа этого не любит!
Про себя я отметил ту скорость, с которой Николаша перешел с нами на «ты», будучи моложе всех нас лет на десять. Храповицкий заметно повеселел. То, что губернатор и Гозданкеры испытывали беспокойство, его обрадовало.
Храповицкий поднял бокал.
— Давайте выпьем за новое Васино жилище! — провозгласил он. — Бог даст, не последнее!
Все поднялись и чокнулись.
— С картинами надо что-то решать, — спохватился Вася и озабоченно посмотрел на жену. — Даже не знаю, что здесь повесить.
— А ты повесь мою фотографию! — тут же предложила она. — Голой! Ты же меня сколько раз фотографировал.
При упоминании об интимных семейных забавах Вася слегка смутился.
— И мою! — игриво подхватила Олеся. — В купальнике. Храповицкий погрозил ей кулаком.
Разговоры об обнаженной женской натуре пробудили во мне воспоминания о деньгах. В отличие от остальных, пришедших раньше, я еще не отдавал Васе своего подарка и достал конверт, в котором лежали две тысячи долларов. Одной мне показалось мало, а три, честно говоря, было жалко.
— Это мой скромный взнос на твою картинную галерею, — сказал я.
— Даже на раму не хватит, — вздохнул Вася, принимая деньги.
— Тогда отдай мне! — вмешалась Олеся. — Мне на что-нибудь хватит!
Каждый раз, когда в ее присутствии речь заходила о деньгах, она шутила подобным образом. Храповицкого это злило, поскольку ставило под сомнение его щедрость.
— Ну почему же не хватит, — сразу возразил Храповицкий. — На пару штук можно очень приличную картину купить. Даже за границей. Помню, когда я жил на Кипре, я за полторы тысячи взял одну картину для своей гостиной, правда, не очень большую.
— Местного художника? — поинтересовалась Ирина. Храповицкий не уловил иронии.
— Ну да, — подтвердил он. — Они там очень хорошо рисуют. Их работы ценятся.
Он не стал уточнять, где именно ценится творчество киприотов помимо его гостиной. Про себя я отметил, что он, как всегда, по объему конверта точно догадался о его содержании. Это был его конек. Доставая деньги из пачки, он мог на ощупь назвать сумму. Ошибался он в этом вопросе исключительно редко.
— Ну, не знаю, — с сомнением покачал головой Вася. — Мне за границей предлагали несколько картин. Одного француза. Современного. Говорят, очень знаменитый. Забыл его фамилию. Он что-то абстрактное рисует. Про любовь там. Пейзажи всякие. В духе этого, как его. — Он беспомощно оглянулся на жену и потер лоб.
— Гогена! — подсказала она.
— Ага! — обрадовался Вася. — В этом роде. Очень известный! — прибавил он с уважением.
— Зачем тебе подсолнухи, Вася? — как бы невзначай блеснул эрудицией Храповицкий.
— Какие подсолнухи? — удивленно переспросила Ирина. Я бросил на нее выразительный взгляд, но забыл, что на мне темные очки. — Откуда у Гогена подсолнухи? — продолжала она. В отличие от нее, я знал о потребности Храповицкого время от времени поражать младших по званию уровнем своей художественной культуры. — Вы, наверное, с Ван Гогом спутали. Гоген писал…
