там был?
– Один.
Кало поднял вверх палец, как завуч, явившийся на шум в хулиганский класс, и с силой ткнул им в основание горла сидевшего напротив человека. Прошло не меньше двух минут, прежде чем тот откашлялся и отдышался.
– Давай попробуем еще раз, – сказал Кало, дождавшись, чтобы подозреваемый выпрямился на стуле. – С кем ты там был?
– Я не знаю. Скажи мне, с кем я там был, и я все подтвержу, честное слово.
– Ты был с девочкой?
– С девочкой?
– Да или нет?
– Да. Я был со своей девочкой. Мы были там вместе.
– Господин Яворский, я немного запутался. Не могли бы вы немного помочь мне?
– Да… Конечно.
– Насколько я знаю, у тебя нет детей.
– Нет.
– Так с какой же девочкой ты там был?
– С той, которую вы ищете.
– Господин Яворский! Вам о чем-нибудь говорит имя Яара Гусман?
– Нет… То есть да. Это та самая девочка. Она была со мной на пожаре.
– Девочка, которую ты похитил в августе девяносто девятого года?
– Два года назад?
– Именно. Ты помнишь, где ты был в августе два года назад?
– Я…
Кало снова поднял палец. Блеснуло тонкое обручальное кольцо. Яворский сжался.
– Я был у нее, – сказал он. – Я хотел ее похитить. Я пришел к ней домой.
– Где это было?
– В Лоде?
– Господин Яворский, семья Гусман проживает в районе Бавли в Тель-Авиве.
– Да… Я забыл… В районе Бавли… Около кинотеатра «Декель».
– А где она сейчас?
– Сбежала.
– Сбежала?
– Да. Она сбежала. Во время пожара. Там была такая суматоха, что я ее упустил. Она побежала к выходу, я – за ней, но она исчезла. С тех пор я ее не видел.
Мы с Кравицем обменялись взглядами. Мы оба видели видеозапись из торгового центра и знали, что Яворский шел впереди, а не бежал за ней. С того момента, как его взяли, было ясно, что Яворский будет врать. Все подозреваемые врут. Сначала они говорят себе, что будут молчать, пока не придет их адвокат, как в сотнях американских сериалов. Потом, после нескольких оплеух, они находят одно и то же гениальное решение: признаться во всем, а в суде все отрицать. Я встал и вышел в коридор, уверенный, что Кравиц последует за мной.
– Что-то здесь не клеится, – сказал я.
– Но он знает, что Гусманы живут рядом с кинотеатром «Декель».
– Каждый дурак знает, что в Бавли есть кинотеатр «Декель». Это маленький район. Если он хоть раз ходил там в кино, то не может этого не знать.
– Но он признался.
– Он тебе сейчас и в убийстве Рабина признается.
– Я ему верю.
– Если бы ты на протяжении двенадцати лет похищал девочек и не попался, неужели за это время ты не состряпал бы себе мало-мальски убедительное алиби?
– Будь у него убедительное алиби, я бы подозревал его еще больше.
– Поэтому он сочинил самое идиотское алиби, чтобы мы усомнились, что он и есть убийца? Брось. Он не выглядит настолько гениальным.
– Он просто устраивает представление. Дай Кало еще с ним поработать.
– Сколько лет было девочке, из-за которой на него завели дело?
– Пятнадцать.
– Педофилов не интересуют пятнадцатилетние девочки.
– Может, с нее все только началось? А потом его потянуло на более юных.
– Вспомни, что говорил нам Гастон: первый случай определяет все последующие. Извращенцы не меняют своих перверсий.
Внезапно Кравицу на ум пришла мысль, которая явно ему не понравилась.
– Можно я кое о чем тебя спрошу? – сказал он. – Ты только не обижайся.
– Давай.
– Насколько тебя задевает, что это не ты его поймал?
– Не будь говнюком.
– Джош, у тебя есть подозреваемый, соответствующий профилю преступника, которого видели с девочкой спустя два года после похищения. Чего тебе еще надо?
– Найти ее.
– Дай Кало еще час, и Яворский скажет, где она.
– Только в том случае, если это ему известно.
Я развернулся и двинулся к выходу. Он догнал меня и молча проводил до широких ступеней, ведущих на улицу Дизенгоф.
– У тебя есть другая идея? – спросил он.
– Да.
– Не будь идиотом. Ты слышал, что сказал Шавид. Если тебе что-то известно и ты это скроешь, он тебя со свету сживет. Ни один частный детектив не может позволить себе поссориться с начальником округа и продолжать жить как ни в чем не бывало.
– Знаю. Он говорил это при мне.
– Но ты, как всегда, все делаешь по-своему.
Меня удивила горечь в его голосе. Это мало на него походило. Казалось, он долгое время вынашивал какую-то идею, но теперь она наконец вырвалась наружу.
– Ты не лучше всех нас, – сказал он, – даже если сам считаешь иначе.
– Я так не считаю.
Его раздражение улеглось так же быстро, как вспыхнуло. Он коснулся моего плеча, словно хотел за что-то попросить прощения.
– Позвони мне.
– Конечно.
Я направился к машине, когда он схватил меня за руку:
– Чуть не забыл.
– О чем?
– Ты недавно разговаривал с некоей Ханной Меркман из Женской ассоциации взаимопомощи?
– Да. Через ее организацию он добывал имена матерей.
– Почему ты не рассказал мне об этом?
– А что случилось?
– Она собирается сегодня вечером выступить по первому каналу в программе новостей.
– У Давида Вицтума или у Эммануэла Гальперина?
– У Вицтума. Она хочет обратиться с призывом ко всем матерям-одиночкам не выпускать детей из дому, пока мы не поймаем убийцу. По телефону она сказала, что мы ничуть не лучше его, потому что скрывали информацию.
– Скажи ей, чтобы она отложила свое выступление на сутки.
– Пустая трата времени. Она говорит, что завтра утром он похитит еще одну девочку и будет уже слишком поздно. Ты бы ее слышал. Она уже представляет себя на обложке журнала «Для женщин».
– Раздобудь ордер.
– А что я скажу судье? Что мы задержали подозреваемого, но у Джоша своя теория?
– Чего ты от меня хочешь?
– Ничего. Просто решил с тобой поделиться. От нечего делать.
– Сукин сын.
– Не понимаю, о чем ты.
Я катил по погрузившемуся в вечерние сумерки городу. Взяв с пассажирского сиденья телефон, я позвонил Жаки.
– Ты где?
– А куда ты звонишь?
– У тебя тачка есть?
По моему тону он понял, что мне не до шуток.
– Раздобуду.
– Ты знаешь, где находится мошав Гинатон?
– Вроде где-то неподалеку от Лода, да?
– Встречаемся на въезде в двенадцать.
– В двенадцать ночи?
– Да.
24
Четверг, 9 августа 2001, ночь
Три часа спустя Жаки ждал меня у въезда в мошав, сидя за рулем подозрительно новенькой белой «Тойоты». Я сделал ему знак следовать за мной. Через две минуты мы остановились напротив дома Реувена Хаима, перегородив дорогу.
– Что дальше? – спросил
