И это ещё не конец. Посреди ночи меня разбудил телефонный звонок. Сначала я подумал, что это пожарная сигнализация, и выбежал бы в ночь, если бы только смог открыть входную дверь. Я взял трубку, как будто это была голова гремучей змеи. Это был Берни, позвонивший мне, чтобы сообщить, что Флойда Хэнсона только что нашли в его камере повесившимся на одной из оконных решёток. Он разорвал простыню на полоски и скрутил их в самодельную веревку. Окно было недостаточно высоко, и ему пришлось вещаться, подгибая ноги, которыми он доставал до пола. Потребовалось много времени, чтобы он смог умереть.
— Так что, одна канарейка не запоёт, — сказал Берни. Я сказал ему, что он душка. Он рассмеялся, но безо всякого удовольствия.
— Что с тобой? — спросил он. — Ты говоришь так, словно у тебя во рту кляп.
— Я пьян, — сказал я ему.
— Ты что? Я не могу разобрать, что ты говоришь.
— Я сказал, что пьян. Отморожен. Проспиртован. Вусмерть.
Он снова рассмеялся, на этот раз от души. Наверное, это было забавно — слышать, как кто-то пытается произнести эти слова, особенно последнее.
Я сделала глубокий вдох, от которого у меня закружилась голова, но зато в голове прояснилось настолько, что я смог спросить о Бартлетте.
— Кто такой Бартлетт? — спросил Берни.
— Господи, Берни, не кричи, — сказала я, держа трубку подальше от уха. — Бартлетт — дворецкий, старик с дубинкой, которому я прострелил колено.
— Ах, этот. С ним всё не очень хорошо. В коме, насколько я слышал. Потерял бочку крови. Ему делают переливание. Может, он выкарабкается, а может, и нет. Гордишься собой, Дикий Билл?
— Он меня чуть не утопил, — прорычал я.
— Этот старик? Ты теряешь рассудок, Марлоу.
— Ну вот, опять ты называешь меня Марлоу.
— Да, но есть вещи и похуже, которыми я мог бы тебя назвать. И то, что ты угостил меня выпивкой, вовсе не означает, что я стану твоим лучшим другом и товарищем по играм. Да и эффект от выпивки прошёл, как только я вернулся в офис — Доннелли был на каком-то модном благотворительном вечере, и он заявился во фраке и чёрном галстуке, распространяя запах одеколона и светских дам. Ты когда-нибудь замечал, как на таких вечеринках повсюду пахнет женщинами?
— Бывал ли я когда-нибудь на таких вечеринках?
— У тебя голова идёт кругом. Такой же эффект и на вечеринках попроще. Как бы то ни было, Доннелли очень переживал, что его утащили с бала, но это было ничто по сравнению с тем, что он испытал, услышав о том, что произошло в клубе «Кауилья», когда ты стрелял в дворецких, а Каннинг проделывал индейский трюк с веревкой и исчезал в воздухе.
— Берни, — сказал я голосом какого-то бесконечно нежного, бесконечно страдающего существа, как мог бы сказать поэт, — Берни, я пьян и болен, и какой-то парень с отбойным молотком усердно трудится у меня на затылке. Сегодня я чуть не утонул. Я также подстрелил парня, который, возможно, не собирался этого делать и, вероятно, не заслужил, но всё же, даже убивая плохих парней, ты это получишь. Так что, пожалуйста, могу я вернуться в постель?
— Да, ты иди и проспись, Марлоу, пока остальные не спят всю ночь, пытаясь разобраться с беспорядком, который, насколько я понимаю, начал ты.
— Мне жаль, что ты не на своей работе, Берни. Кем ты хотел быть, воспитателем в детском саду?
Тут он разразился речью, подобной которой не найдешь ни в одной из тех книг, которые продаются завёрнутыми в простую коричневую бумагу в магазине, где всегда задёрнуты шторы и над дверью отсутствует вывеска. Я позволил ему разглагольствовать, в конце концов он выдохся и заткнулся, хотя я слышал, как он сердито дышит в трубку. Потом он спросил, что я сделал с пистолетом.
— Каким пистолетом?
— Каким пистолетом? Пистолетом, из которого ты подстрелил Бартлби.
— Бартлетта. Я его выбросил.
— Куда?
— В бугенвеллию.
— Во что?
— В кусты. В клубе «Кауилья».
— Ты тупой ублюдок. О чём ты только думал?
— Я ни о чём не думал, — сказал я. — Я действовал инстинктивно. Ты помнишь, что такое инстинкт, Берни? Это то, что в основном определяет поведение обычных людей, людей, которые не прослужили четверть века в полиции.
Потом я повесил трубку.
Я проспал до полудня. Что я чувствовал, когда проснулся? По соседству жила бродячая кошка, которая всё время ко мне приглядывалась в надежде, что я приму её и позволю ей управлять своей жизнью. Она была поеденной молью сиамкой, но, конечно же, считала себя реинкарнацией египетской принцессы. На днях я открыл заднюю дверь и увидел дочь фараона, сидящую на крыльце и держащую во рту остатки того, что было какой-то птицей. Она бросила на меня обаятельный взгляд и осторожно положила труп к моим ногам. Наверное, это был подарок для меня, что-то вроде аванса перед её переездом.
Так вот, этой птицей, с остекленевшими глазами и ощущением, что весь скелет обглодан, был я когда я лежал в клубке мокрых от пота простыней и смотрел на светильник в потолке, который, казалось, медленно вращался по эллиптической орбите. Послушайте моего совета: никогда не пейте шесть бурбонов поверх трёх «буравчиков». Когда я разжал губы достаточно, чтобы открыть рот, я был удивлен, что из него не потянулся тяжёлый зеленый дым.
Я встал и потащился на кухню, двигаясь очень осторожно, как очень старый человек, немощный и хрупкий. Я насыпал ложкой кофе в кофейник, поставил его на плиту и разжёг огонь. Потом долго стоял, облокотившись на край раковины и рассеянно глядя на задний двор. Солнечный свет снаружи был кислым, как лимонный сок. Однако недавний дождь сильно оживил обстановку. Большая часть цветов на картофельных кустах миссис Палузы уже начала превращаться в ягоды, но куст олеандра за мусорным баком был усыпан розовыми цветами, где полдюжины крошечных колибри были заняты своей работой по опылению. Эх, природа, а похмелье было единственным пятном на этом пейзаже.
Кофеварка заурчала, как и мой желудок.
Я накинул халат, вышел и подобрал газету, которую мальчик-рассыльный бросил на крыльцо. Стоя в прохладной тени, я просмотрел первую страницу. В седьмой колонке было сообщение об «инциденте» в клубе «Кауилья». Двое злоумышленников ворвались в клуб и были задержаны сотрудниками службы безопасности — имя Бартлетта не называлось — в результате инцидента двое погибли. Оказалось, что управляющий клубом Флойд Хенсон (sic, [95] как говорится) был сообщником налётчиков и позже случайно погиб, находясь под стражей в полиции. Владелец клуба, Уилберфорс Каннинг, вчера поздно вечером покинул страну в неизвестном направлении. Я присвистнул, качая головой. Надо было отдать должное Харлану Поттеру. Когда он уничтожал историю, он делал это с впечатляющей тщательностью.
Я вернулся в дом, налил себе кофе из кофеварки и выпил. Он был слишком крепким и имел горький вкус. Или, может быть, горечь уже была у меня во рту, от того, что я только что прочитал.
Через некоторое время я снял пижаму в ванной и была поражён синяками, оставленными веревками Бартлетта на моих руках, груди и рёбрах. По цвету они варьировались от грязно-серого до лилово-малинового и потом до болезненного сернистого оттенка жёлтого. Мои лёгкие болели от давления, которое я испытывал, будучи так долго связанным, а затем от того, что им пришлось перенести, чтобы не лопнуть, когда моя голова была под водой, не говоря уже о сигаретах, которые я выкурил прошлой ночью в кафе, погружаясь всё глубже и глубже в бутылку бурбона.
Как бы плохо я себя ни чувствовал, это было лучше, чем быть мёртвым, но и только.
Побрившись, приняв душ и приведя себя в порядок, я надел серый костюм, белую рубашку и тёмный галстук. После пьяной ночи всегда лучше одеться сдержанно. Я налил ещё одну чашку мутного кофе, который к этому времени уже остыл, отнёс ее в гостиную, сел с ней на диван и закурил пробную сигарету. На вкус она был похожа на полынь, или на то, что я представлял себе как нечто, называемое полынью. У меня есть подозрение, что худшее, что вы можете сделать, когда у вас похмелье, — это выпить кофе и принять никотин, но что-то вы должны сделать.
