Поп Хендерсон умолк перевести дух. Он продолжал смотреть на Бредли, но и в его взгляде тоже не было осуждения. Бредли молча смотрел на старика, держа сигару в руке. Потом с преувеличенной внимательностью стряхнул пепел.
Переведя дух, старик продолжил свою горестную речь:
— Он и сказал, бригадир Робертс, еще раз, сказал он, и ты загремишь отсюда на пенсию… Так и сказал, бригадир Робертс… А как же я тогда? И старуха больна… Я вас очень прошу, сэр Бредли, не шутите так никогда больше…
Он постоял еще немного, потом повернулся и пошел по коридору, шаркая подошвами.
Бредли задумчиво посмотрел на аккуратное колечко дыма, которое он выпустил изо рта к потолку, и потянулся к телефону.
— Это Бредли. Да, из полицейского управления… Пока ничего особенного… Никаких сенсаций… Газету уже печатают?.. О’кей! Я ухожу домой.
Он повесил трубку, выпустил еще одно колечко и надел шляпу.
Выйдя на улицу, он остановился в раздумьи. Ночь была холодной и сырой. Настроение Бредли упало, что-то вышло не совсем удачно. Бредли не переносил такого пониженного настроения, ему было необходимо всегда быть в веселом, приподнятом состоянии духа, ему постоянно надо было замышлять остроумные проделки, это было для него важнее вина и женского внимания.
«Пожалуй, стоит пропустить стаканчик», — подумал Бредли и пошел в сторону небольшого известного ему питейного заведения. Сейчас он выбрал это направление в основном потому, что там он не рисковал встретиться с Морганом или Фарнесом, он не хотел сейчас встретить их.
Бар, в который он вскоре вошел, был тесноватый и довольно грязный, но главное для Бредли было выпить виски. После третьего стаканчика он вернулся в свое нормальное радостное состояние. Неутомимый мозг мастера розыгрышей стал обдумывать новую шутку. Ему теперь нужна настоящая публика, настоящие ценители, а не такие зануды, как Морган или Фарнес. Бредли огляделся. Час был поздний, посетители почти все разошлись. В баре, кроме Бредли и бармена, сидел какой-то невзрачный тип и пил пиво. Публика, конечно, неважнецкая, но что же делать?
Бредли для начала издал приглушенный смешок и, нагнувшись под стол, стал завязывать шнурок ботинка. Ловким движением руки он сунул спичку за край туфли человека, занятого пивом, и поджег ее. Тут же он снова принял нормальную позу и подмигнул бармену, привлекая его внимание.
Несчастный вскочил с диким воплем и, прыгая на одной ноге, ударил себя по ботинку, гася спичку. Бредли захохотал, глядя на бармена и ожидая одобрения. Невзрачный на вид тип оказался довольно активным. Он подскочил к Бредли и со словами: «Ах ты, сучий потрох!» крепко дал ему по зубам кулаком, разбив в кровь губу. И это еще было не все. Дело вышло очень плохим. Бредли упал навзничь и, падая, стукнулся затылком об острый медный угол стойки. Что-то треснуло в костях черепа, и свет в глазах Бредли померкнул.
Невзрачный тип, жертва шутки Бредли, не мог успокоиться. Злобно глядя на поверженного обидчика, он кричал:
— Собака! Это он мне такое! Мне, Киду Вилкинсу!..
Бармен вышел из-за стойки, присел рядом с Бредли.
— Ты его, пожалуй, здорово стукнул. Слышишь, Кид, я думаю, ты здорово его стукнул. — Он вытер руки о передник и потрогал Бредли.
— Да ну! Прямой по челюсти. Не так страшно. Пары зубов не досчитается — все дела!..
— Нет, Кид, ты его здорово ударил. Что-то он долго молчит…
Бармен взял руку Бредли и стал щупать пульс. Вдруг он выпрямился и хрипло сказал:
— Да, он готов! Мертвый, как мороженая треска!..
— Ты что?!. Да я же слегка, одной левой! Мертвый! Это же случайно! Веришь? Это же случайно!..
— Я верю, Кид. Это вышло случайно, но он мертвый! — Бармен быстро подошел к двери и запер ее. Потом он опустил штору и выключил освещение над входом в бар. Проделав все это, он вернулся к Бредли.
— Слушай, Кид, дело-то плохое, — упавшим голосом сказал он, обшаривая карманы журналиста. — У меня и так много неприятностей с фликами. Не хватало еще покойника.
— Это так, это так… — бормотал Кид. — Зря я погорячился. Это так… Что же теперь делать?
Бармен рылся в бумажнике, который он нашел в кармане Бредли.
— Кид, — сказал он, — это не просто грязная история, это очень грязная история!.. Этот сучий выродок оказывается еще и репортер! Из «Экспресса». Это почти то же, что самый настоящий флик.
— Репортер! И черт его подсунул с этой спичкой!.. И я его по зубам, кой черт я его по зубам!.. И что там треснуло в его собачьей башке?.. Почему же так все вышло? Ну, почему?..
— Не спрашивай, почему? Брось! Я придумал, что делать. Мы его вытащим отсюда. Надо его скинуть сверху на пристани. Там все могло быть: в драке уложили, сам упал, пьяный, разбил башку…
— Ну, ты голова! Ну, ты голова! — засуетился Кид. — Потом я — на судно. В шесть утра мы уходим в море. Больше меня в этом порту не увидят… Если до тебя доберутся, ты скажешь — он пьяный ушел, ты закрыл бар и все.
— Ладно, ладно… Все из карманов у него надо вытряхнуть, пусть дальше разбираются. Потом оттащим его к докам.
Бармен быстро переложил все из карманов Бредли в свои карманы и погасил все лампы в баре. Они вышли через черный ход в узкую темную улицу и, взявши убитого под руки, как мертвецки пьяного, отправились в путь.
Бредли пришел в сознание, вернее в полусознание. Он попробовал пошевелиться, но это не получалось. Все его тело было как деревянное, боли он никакой не чувствовал, не только боли, у него, вообще, не было никаких ощущений. Он не мог определить, в какой позе он находится, похоже было, что он лежит на спине.
Очень смутно он припомнил, что упал. Упал и ударился шеей. Еще в школе он играл в футбол, упал и ударился шеей. Теперь снова. Тем же позвонком. В этот раз он ударился сильнее. До его сознания откуда-то издали, очень издали, донесся голос:
— О’кей! Это уж точно ваш клиент. Мы его подобрали в доке. По роже он получил прилично. Он уже был холодненький, когда приехала машина. Врач послушал, да что там! Он сказал, везите в морг!.. Документов не было, вообще ничего не было… Принимайте…
Голос потух. Бредли почувствовал, что его понесли, положили… Что-то щелкнуло в его позвонках, какой-то нерв освободился, и Бредли открыл глаза. Обстановка оказалась очень знакомой.
— Поп, — еле слышно прошептал Бредли. — Поп, это я.
Старик, не вглядываясь в черты лица покойника, был занят более важным делом: укладывал удобнее на лежаке руки и ноги Бредли.
— Поп, это я, — сказал Бредли немного громче. — Я живой. Позови врача. Скорее приведи врача…
Поп Хендерсон вздрогнул от неожиданности, потом наклонился над Бредли.
— Это вы, сэр Бредли? Да что же, это! У вас так лицо распухло! Так это вы!..
— Врача, врача, — выжимал из разбитого рта Бредли, — врача…
Поп Хендерсон нерешительно выпрямился, потом взял простыню и начал ее развертывать.
— Сэр Бредли, я вас очень просил не шутить так со мной, очень просил. — Он аккуратно покрыл Бредли простыней. — Сэр Бредли, я вас уже просил, не шутите так… Бригадир Робертс мне не простит такого. Нет, нет, сэр Бредли, два раза в одну ночь, это невозможно, сэр Бредли!..
Старик решительно вдвинул лежак с репортером, укрытым простыней, в ячейку, закрыл дверцу с табличкой № 12 и надежно запер ее.
Он постоял немного, бессмысленно уставившись на эту табличку, потом медленно прошел в свою конторку и уселся дожидаться окончания дежурства.
Около восьми вечера Сиприан спокойно дожидался появления Эстред. Она была у себя в спальне и переодевалась, чтобы пойти вместе с Сиприаном на довольно скучный прием к Баллардам.
Сиприан прохаживался по салону, одобряя хороший вкус Эстред. Все было гармонично: мебель, картины на стенах, драпировки, освещение, колорит. Горничная уже ушла. В доме было тихо. Сиприан подошел к камину и взял с его карниза чашку кофе. У Баллардов им надо появиться не раньше половины десятого. Времени на сборы было еще достаточно. Выпив кофе, Сиприан поставил чашку обратно на камин. Его пальцы некоторое время трогали нежный фарфор, не торопясь расстаться с его теплом. Затем Сиприан перенес пальцы на более прохладный предмет — тонкую рюмку в форме чашечки цветка. Он забыл, какой ликер налила в эту рюмку Эстред. Чувствительные ноздри Сиприана уловили горьковатый запах апельсина, когда он приблизил рюмку к губам. Сиприан улыбнулся — Эстред все выбирает безошибочно. Он отпил глоток — терпкий вкус вина приятно ощутился на языке.
Большое зеркало над камином позволило Сиприану проверить свою внешность. Он очень внимательно вглядывался в свое отражение. Да, именно таким ему хотелось себя видеть: благородная бледность лица, слегка выдаются скулы, волевой подбородок, четко обрисованный рот, уголок верхней губы чуть приподнят (легкая ироническая усмешка, очень легкая); тонкие, как бы вылепленные скульптором пальцы: правая рука держит рюмку, левая поправляет аккуратный узел галстука, цвет которого подчеркивает снежную белизну рубашки.
