мерлушки с пришитым наискосок лоскутком кумача. Папаха была велика для него и наползала на землистые прозрачные уши.
Острое лицо пехотинца туго обтягивала на скулах лимонная нездоровая кожа. Она блестела в свете электрической лампочки, будто бы смазанная подсолнечным маслом. В глубоких морщинах на щеках человека шнурами лежала черная пыль.
– Друг, как ты здесь оказался? – спросил я его, но он не ответил и даже не поднял глаз на меня. Морщась от боли, он разматывал заскорузлый от высохшей крови грязный бинт у себя на ноге. Бинт, когда он отдирал его, трещал, как пергаментная бумага.
Я сообразил, что красноармеец вошел в палату снаружи. Он воспользовался тем, что сестра отлучилась (маленький корпус больницы, где я лежал, стоял в зелёном саду, и по случаю летнего времени дверь в коридор и на улицу оставалась открытой).
От ноги пехотинца шел тяжелый запах запущенной раны.
– Ты зачем же снимаешь свою перевязку, земляк? – снова спросил я его, но красноармеец опять не ответил и только показал мне глазами на стену рядом с собой.
Тогда я увидел квадратный листок белой бумаги. На нем жирным шрифтом была напечатана длинная фраза:
«Всем бойцам и гражданам, имеющим перевязки, надлежит немедленно снять оные и под угрозой предания ревтрибуналу ни в коем случае не возобновлять их впредь до осмотра ран особой комиссией».
Я понял, что красноармеец разбинтовывал ногу, подчиняясь приказу. Тогда я сел на койке и тоже стал сматывать бинты со своего бедра. Разрез был очень глубокий и сделали его мне часа два назад. Из свежей раны хлынула кровь. Но прежде чем лишиться сознания, я успел дотянуться рукою до столика и позвонить в коридор.
Когда я снова очнулся, около койки толпились сильно испуганные медицинские сестры. Закусив губу и сердясь на меня, молодой хирург наново перевязывал ногу. Вся койка оказалась в крови.
Красноармеец исчез. Я рассказал о нем врачу. Он лишь усмехнулся:
– Вульгарный случай галлюцинации, – сказал он двум сестрам. – Ни на минуту, не оставляйте его одного.
К концу лета я всё-таки выздоровел. Домой из больницы, меня отвез на Большую Дмитровку, Изя Мойшевич Роскин. Очевидно, я мало что весил, так как Роскин, который не мог утащить пустяковые тяжести, вроде кошелки наполненной хлебом, легко внёс меня на руках на третий этаж и даже не запыхался при этом…
(конец отрывка)
Минул месяц после того, как Изя Роскин привёз меня из больницы домой. Моё здоровье пошло на поправку. Я стал интересоваться окружающей жизнью и, в первую очередь, взялся за пришедшую почту. За долгое время, что я находился, в поездке её накопилось достаточно много.
Среди вороха корреспонденции оказалось письмо, присланное из города Поти. Я глянул на имя его отправителя и прочёл там фамилию главного инженера «Колхидстроя» Нодия. Того самого провожатого, что возил меня в местечко Натанеби, к своему другу-мингрелу.
Не понимая, откуда грузинский мелиоратор мог взять мой адрес в Москве, я вскрыл плотный конверт. В нём находились большие листы, покрытые крупным, словно из прописей, почерком.
Первые строки письма не отличались оригинальностью своего исполнения. Нодия передавал мне приветы от всех тех людей, с которыми я встречался в Колхиде. Он рассказывал мне о погоде, о видах на урожай мандаринов и задавал обычный вопрос: – Как идут дела у меня?
Лишь на второй по счёту странице он, наконец-то, добрался до сути и сообщил, что неделю назад, он ездил в Батум по делам. Зашёл к начальнику уголовного розыска, с которым когда-то служил в рядах Красной армии, и провёл с ним весь день напролёт.
За радостной встречей последовал ужин в дорогом ресторане, расположенном в центре города. В ходе беседы со старым товарищем, Нодия не утерпел и спросил: – Чем же закончилось следствие по тому происшествию в заштатной гостинице?
– Ты имеешь в виду того человека, что напугал молодого писателя, приехавшего к нам из Москвы? – уточнил бывший соратник мелиоратора. Он усмехнулся и начал рассказывать.
Как оказалось, это странное дело поручили молодому стажёру, прибывшего к ним из Тбилиси. Он отнёсся к работе очень серьёзно и стал искать человека, проникшего в мансардную комнату. Взял бельевую веревку, оставленную дерзким преступником. Обошёл, все торговые лавки с подобным товаром и опросил их хозяев.
К счастью, город Батум совсем небольшой. Молодой человек быстро нашёл то, что хотел. Кто-то из продавцов, сообщил, что верёвка такого плетения появилась в продаже всего месяц назад и её мало кто брал.
Стажёр тут же выяснил имена и фамилии всех покупателей. Он навестил их по очереди и сравнил с описанием молодого писателя. Среди прочих мужчин, он увидел громилу, с синими ногтями на пальцах.
Работник угрозыска вызвал милицейский наряд. Арестовал человека и провёл тщательный обыск в его частном доме. В тёмной кладовке нашли бельевую верёвку того же плетения, что была в руках милицейского следствия, и острый ломик с характерным изломом на лезвии.
Криминалисты угрозыска сравнили изъятую фомку с теми следами, что остались на досках обвязки, и пришли к очевидному выводу. Именно этим орудием вскрыли тот люк, что вёл с чердака в мансарду гостиницы.
Старый сотрудник отдела вспомнил о том, что какое-то время назад, в разных районах Батума, произошли преступления подобного типа. Ночью кто-то влезал в дома через крышу, убивал всех свидетелей какой-то железкой, скорее всего, маленьким ломиком, и забирал ценные вещи несчастных. Чаще всего, это случалось в гостиницах, где обитали приезжие люди.
Когда прояснились все эти детали, следователь спросил у злодея, что произошло с его пальцами? Как оказалось, преступник работал грузчиком в Батумском порту. За неделю до проникновенья в мансарду, ему прижало обе руки внушительным ящиком. Ногти тотчас посинели и стали значительно больше, чем раньше.
Дальше уголовное дело пошло вверх по инстанциям. В конце концов, суд принял все доказательства вины обвиняемого. Кстати сказать, кроме верёвки и ломика их в доме преступника оказалось немало. Нашлись так же многие вещи, украденные у бесчисленных жертв. Убийцу приговорили к расстрелу и через короткое время, привели приговор в исполнение.
На этом Нодия обрывал большое письмо. Скорее всего, к нему пришли важные люди, и он должен был вернуться к делам. Чуть ниже, имелась ещё одна короткая фраза. В ней служащий «Колхидстроя» приглашал меня в гости, в любое удобное время.
Прочтя, это послание, я облегчённо вздохнул и сел за ответ. Выразил благодарность за новость о случае в Батумской гостинице. Сообщил, что у меня всё в полном порядке и обещал прибыть в Поти,
