На полу валялась длинная черная граната. Ее очень ловко зашвырнули через дыру в ставне, и она докатилась до него. Слово «Нина» подступило к его губам, но уже не оставалось времени выговорить это имя до того, как взорвется граната.
Он ощутил яркую желтую вспышку и адский грохот. Затем он присел, опершись обо что-то, и посмотрел на пулемет, который снова отбросило в сторону. Он сам был уже не возле амбразуры, его рука опиралась на что-то липкое, и это было лицо Кастры. Содрогнувшись, он отдернул руку и попытался встать. Но едва лишь он пошевелился, как все тело пронизала жуткая боль, у него перехватило дыхание, и он застонал.
Потом он держался очень спокойно. Его рубашка была усеяна множеством маленьких окрашенных кровью отверстий. Он понял, что ранен шрапнелью.
Он лежал на локте, выжидая, когда утихнет боль. Лежа, он повторял низким рыдающим шепотом:
– Посмотри, что они сделали со мной, Нина.
Он был здесь один, раненый и, пожалуй, испуганный, и он начал звать Нину, как будто она могла услышать его и прийти.
Боль, продолжавшая его терзать, не дала ему впасть в забытье, и он вспомнил о патруле, засевшем снаружи. Они, вероятно, войдут в дом через миг-другой, им надо убедиться, что он убит. Но он еще сможет установить пулемет как следует и рассчитаться с ними за все.
Он понимал, что ему больно даже чуточку шевельнуться, но придется пройти через боль, сказал он себе. Иди, сказал он себе, иди. Ну, шевельни рукой. Потихоньку сядь. Вот так. Черт! Действительно больно. Черт! Черт! Черт! Он заплакал, но все-таки поднялся и встал на четвереньки. С его груди на пол капала кровь. Несколько секунд он оставался в таком положении, опустив голову, почти касаясь лбом пола. Потом медленно переполз к пулемету.
Боль схватила его стальными пальцами и принялась терзать с дикой силой. Его тошнило, и на лице выступил холодный пот, но он схватил пулемет и подтащил его к амбразуре. Он выбился из сил, и его вырвало. Он был рад, что Нина не может его сейчас видеть. Она бы поразилась и ужаснулась. Он осторожно повернул пулемет, чтобы прицел накрыл дорогу, и прильнул к амбразуре. Рано или поздно они придут. Если они дожидаются темноты, то тем лучше, Кортец уже будет далеко. Если они придут сейчас, он их остановит. Да, дела идут не так плохо, как ему поначалу показалось.
Где ты сейчас, Нина? Чем ты занимаешься? Ты не должна беспокоиться обо мне, потому что со мной все в порядке. Ты, может быть, не поверила бы этим моим словам, если бы увидела меня здесь, но я действительно в полном порядке. Смерть в одиночку – вот что страшит людей. Когда остаешься совсем один. Я могу это понять, а ты? Но я не одинок. Я никогда не был одиноким с того времени, как встретил тебя. Ты со мной в моей памяти, в моем сердце, и я не боюсь умирать. Лишь по тебе я печалюсь, потому что покидаю тебя. Если ты любила меня, а я верю, что любила, то и ты не останешься одинокой. Я буду с тобой долго после того, как перестану ходить и разговаривать и смеяться. По-настоящему ничто не может нас разлучить, ничто после тех дней, что мы с тобой прожили вместе, после наших ночей.
Я надеюсь, что генерал проявит доброту, рассказывая тебе обо всем. Это будет наихудший момент, но когда ты останешься одна, ты обнаружишь, что не бывает боли, которую нельзя было бы перенести. Ты найдешь в себе мужество, потому что, если наша любовь была, она послужит для тебя щитом в час нужды.
У тебя не будет сожалений, не правда ли? Я не думаю, что ты будешь сожалеть, и я был бы очень несчастным, если бы так вышло. Нет, сожалений быть не должно. Мы должны быть довольны тем, что были счастливы и всегда добры друг к другу. Это ведь так важно, не правда ли? Ты можешь оглянуться на нашу совместную жизнь без упрека. Ты не отказывала мне ни в чем. Я знаю, что и я тоже – так далеко от тебя и так близко к смерти – был верен тебе. Я надеюсь, что ты не узнаешь насчет пушки, но таковы пути войны. На войне редко умирают за то, за что борются. Она состоит из ошибок, и гордости, и безрассудства. Если генералы горды или делают ошибки, у них есть завтра, чтобы повторить все снова. Поэтому я надеюсь, что ты не услышишь о пушке – глупо умирать за нее.
Я знаю, что ты будешь одинокой. Это очень печальное слово. Я знаю, что было бы со мной, если бы у меня отняли тебя. Но такова цена, которую приходится платить за прошлое, если оно было таким чудесным.
Нина, спасибо тебе за все. Да, правда, спасибо тебе. Я так благодарен за все, что ты мне дала. И вот что я тебе обещаю. Настанет время, когда мы встретимся снова. Могут пройти годы и годы, но оно настанет, и мы будем снова вместе. Мы сможем возродить нашу любовь. И когда мы встретимся снова, пусть жизнь будет свободна от войны, и от ненависти, и от неопределенности, и от недоверия. Ты увидишь, что я не изменился. Поэтому будь терпелива. И хотя ожидание может быть долгим, в конце концов настанет справедливость. Я знаю, она настанет. И от того, что я так в этом уверен, я больше ничего не боюсь.
Два солдата армии Пабло осторожно вышли из-за кустарника и посмотрели на дом. Хольц наблюдал за ними сквозь туман, застилавший ему глаза.
– Идите сюда, – приговаривал он тихо, – все вы. Не всего лишь двое, а вы все. Это вполне безопасно для вас, потому что в этом доме все мертвы. Подходите побыстрее и держитесь поближе друг к другу.
Трое других материализовались словно из-под земли. И вот уже пятеро стояли в нерешительности, с винтовками наперевес, глядя вверх на разбитое окно. Туда, где сидел Хольц, нацелив пулемет и дыша с большим трудом. На этот раз не должно быть никакой ошибки. Сохраняя рассудок, чувствуя, как кровь продолжает ускользать из него капля за каплей, падая на пол с раздражающим звуком, он жаждал, чтобы они подошли к нему поближе.
Наконец они решили, что можно без риска приблизиться, и начали двигаться тесной кучкой. Хольц выждал, пока они не оказались на середине дороги. И тут, собрав оставшиеся силы, с диким упорством и смертоносной точностью он разрезал их на куски.
