— Такое зрелище забыть трудно.
— Вот-вот. А когда я прочитал газету… но я не мог поверить, что ты раздел ее. Не думал, что ты способен на такое. Это святотатство, раздевать мертвых, — у него перехватило дыхание. — Поэтому я решил, что какой-нибудь извращенец нашел ее до того, как появилась полиция. Или репортеры добавили эту пикантную подробность. Я не знал, что и думать. Но, если ты нашел ее голой…
Фразу за него закончил я.
— Значит, кто-то побывал в квартире после тебя и до меня. Так оно и было. Этот кто-то навел чистоту, раздел Шейлу и растворился в ночи.
— Но зачем? — На этот вопрос я ответить не мог.
— Это же бессмысленно, — взорвался он. — Кому такое могло прийти в голову? Сначала убить Шейлу, потом раздеть. Какое-то безумие!
Чувствовалось, что еще чуть-чуть, и он снова сломается.
— Врач, исцелися сам! — Я указал на бутылку «Курвуазье».
Он налил коньяка нам обоим, мы выпили. А потом я быстренько ретировался из кабинета, захватив с собой единственную фотографию Шейлы, которая нашлась у Джека. Хотел показать ее Мэдди. Положил фотографию в бумажник, сказал Джеку что-то ободряющее и оставил на растерзание пациентов.
Ярко светило солнце, я полной грудью вдохнул достаточно чистый и свежий после ночного дождя воздух. Направился к дому, по ходу подмигивая хорошеньким девушкам. Одна или две улыбнулись в ответ.
Я не заметил слежки. Может, потому, что не оглядывался. А следовало бы.
И пули я не услышал, пока она не пролетела мимо моего уха.
Я вошел в свой дом, поднимался по лестнице, когда за моей спиной что-то грохнуло. Я упал лицом вниз, и пуля вонзилась в стену. Штукатурка, естественно, посыпалась на меня. Внутренний голос подсказывал: замри, не шевелись. Но внутренний голос давал плохой совет. Тот, кто стрелял, находился позади меня, а неподвижное тело — прекрасная мишень. Поэтому к внутреннему голосу я не прислушался. А когда повернулся, нелегкое дело, если стоишь на четвереньках на лестнице, стрелок уже исчез. Дверь за ним захлопнулась, так что я никого не увидел.
— Мистер Лондон?
Я вскинул голову. Через перила перегнулась седоволосая миссис Глендоуэр. На ее лице отражалось недоумение.
— Стреляли, не так ли? Или мне послышалось?
Я уже выпрямился, постарался изобразить недоумение.
— Скорее всего, вы слышали хлопок в глушителе проезжающего автомобиля.
— Меня так напугал этот грохот, мистер Лондон.
Я вымученно улыбнулся.
— Не только вас, миссис Глендоуэр. Я от неожиданности споткнулся и чуть не упал. Последнее время я стал что-то очень уж нервный.
Миссис Глендоуэр такое объяснение вполне устроило. Она довольно улыбнулась, и ее голова исчезла.
Я зашел к себе в квартиру, глотнул коньяк, вернулся в подъезд и посмотрел на дырку в стене. Мысленно прочертил траекторию пули и понял, что стрелявший не собирался меня убивать. Потому промахнулся как минимум на пять футов. И причина крылась не в том, что он был никудышный стрелок. Просто меня предупреждали. Мужчина со скрипучим голосом напоминал о своем существовании.
Я нашел на кухне банку с замазкой, замуровал пулю, подождал, пока замазка засохнет, потом закрасил пятно краской. По цвету она чуть отличалась, но я сомневался, чтобы у кого-либо возникло желание приглядеться к стенам моего подъезда. Покончив с этим, я прошел в квартиру и уселся в любимое кресло.
Уравнение получалось со многими неизвестными. X — убийца, скрипучий голос в телефонной трубке. Он убил женщину, обыскал квартиру и убежал. Потом пришел Джек, увидел труп и тоже убежал. За ним явился кто-то еще, навел порядок, раздел женщину и убежал. Наконец, прибыл я, унес труп… и вот к чему это привело. Но общая картина не складывалась. Точно так же, как не складывается алгебраическое уравнение, пока не найдены все неизвестные. И пока я не мог ничего предпринять, не знал, с чего начать. Да, в стене у моей двери застряла пуля, но вытаскивать ее не имело смысла. Зачем она мне? Какая разница, какого она калибра, 32-го или 38-го? Что это изменит? Калибр мне бы ничего не сказал. Так что, к черту пулю.
Я взял с полки книгу, снова сел. Прочитал три страницы, а потом поднял голову, потому что до меня дошло, что я не помню ни слова. Поставил книгу на полку, снова налил себе коньяк. Никаких идей не возникало. Только увяз я по самое горло. Джек-то вышел из игры: я об этом позаботился, взяв на себя роль героя-спасителя. Негодяй, который пустил пулю в голову Шейлы, знал, кто я и где живу, а я даже представить себе не мог, кто он такой. А еще он вбил себе в голову, что я прихватил из квартиры некую вещь, на которую он положил глаз. И, соответственно, должен продать сей предмет ему. Я бы и продал. Да только не было у меня того, что он хотел заполучить. Я даже не знал, о чем идет речь.
Короче, в передрягу попал я. Джек, аки ангел, остался в незапятнанной белой тоге, мог возвратиться к жене, то есть к моей сестре, мог сделать вид, что все у него в порядке, что он как бы и не грешил.
Я поставил пластинку на проигрыватель, попытался вслушаться в музыку. Достал из бумажника фотографию Шейлы Кейн, которую дал мне Джек. Длинные золотистые волосы собраны в конский хвост. Голова чуть закинута назад, глаза сверкают. Она смеялась. Даже в толстом свитере под горло и широкой юбке смотрелась Шейла как королева красоты. Я смотрел на фотографию и вспоминал, что говорил о ней Джек. Пытался представить себе, что это была за женщина, сопоставлял фотографию с его словами. Действительно, личность получалась интересная. Бедная Шейла, подумал я. Бедная, бедная Шейла.
— Бедный Эд.
Я взглянул на Мэдди Парсон. Мы сидели за столиком на двоих и она, сияя, улыбалась мне поверх второго стакана «дайкири».
— Бедный Эд, — повторила она. — Ты же не знал, что я так раскручу тебя. Обед обойдется тебе как минимум в двадцать долларов.
— Твоя компания того стоит.
Мы сидели в «Макгроу» на 45-й улице, неподалеку от Третьей авеню. Некоторые женщины предпочитают французскую кухню. Другие посещают исключительно модные заведения; независимо от того, что и как там готовят. Третьи обожают экзотические рестораны, в которых даже официанты не знают, что скрывается за тем или иным названием блюда в меню. Но есть и такие, их, правда, единицы, которым нравится внушительных размеров бифштекс с кровью, поданный с большущей картофелиной, сваренной в мундире. Мэдди Парсон принадлежала к последним, потому-то мы и подались в «Макгроу».
Можно сказать, что «Макгроу» специализируется на бифштексах. С тем же успехом можно назвать Большой Каньон дырой в земле. Это правда, но далеко не вся правда. «Макгроу» — это явление.
Витрина на 45-й улице открывается в ледник, где висят и лежат на льду аппетитные куски мяса. Обеденный зал — мечта американца XIX столетия: стены, забранные панелями из темного дуба, темно-красный ковер на полу, массивные кожаные кресла. Меню нет. Вам надо лишь сказать седовласому официанту, какой вы желаете бифштекс и чем будете его запивать. Если вы не заказываете бифштекс с кровью, официант огорчается. Мы не разочаровали пожилого джентльмена.
— Я даже не знаю, с чего начать.
— Почему бы не с себя?
Мэдди закатила глаза.
— Актерская доля не из счастливых. Тем более у актрис. Я чуть не пошла работать, Эд. Можешь себе такое представить? И я говорю не о работе, каким-то боком связанной с театром. Для нас это обычное дело — продавать билеты в театр или затачивать продюсеру карандаши, убеждая себя, что ты осваиваешь новую профессию. Я едва не начала работать в шляпном магазине. Понимаешь? Подумала, ну до чего здорово, продаешь шляпы, продвигаешься при этом по служебной лестнице, со временем уже не стоишь за прилавком, а закупаешь товар для магазина. А… — Должно быть, все, что я мог на это сказать, она прочитала на моем лице и рассмеялась. — А потом позвонил мой агент и сказал, что Швернер набирает состав для мюзикла «Любовь среди падающих звезд». Я сложила воображаемые шляпы в воображаемые коробки для шляп и побежала петь. Роль я не получила. Впрочем, и до прослушивания было ясно, что она не для меня. Но зато у меня пропало желание продавать шляпы.
— Ты дождешься своего шанса, Мэдди.
— Разумеется, дождусь. И мне необходим этот шанс, Эд. Я приехала в Нью-Йорк, чтобы штурмом взять Бродвей. Я была лучшей актрисой округа, и мне оставалось лишь показать миру, как я хороша. Конечно же, я ничего не умела, Эд. Да и сейчас мне многому надо учиться. Так что Хейес и Корнелл могут не волноваться. — В ее взгляд закралась тревога. — А если я не получу этого шанса? Что мне тогда делать? Продавать шляпы?
Я покачал головой.
— Встретить какого-нибудь счастливчика и выйти за него замуж. Жить в собственном доме и воспитывать детей. Все лучше, чем продавать шляпы.
— Ага. — Ее губы медленно разошлись в улыбке. — Это забавно, Эд, но недавно я получила такое предложение.
