Я обернулся и посмотрел на Олза.
– Сегодня ночью койоты в пустыне неплохо поужинают. Поздравляю.
Полицейский бизнес, Берни, – замечательная, окрыляющая работа для идеалистов.
Единственное, что плохо в полицейском бизнесе, – это полицейские, которые им занимаются.
– Болтай, болтай, герой, – сказал он с внезапной холодной яростью. – Я чуть со смеху не помер, когда ты нарвался в собственной гостиной. Это грязная работа, малыш, и делать ее надо грязно. Чтобы такой тип разболтался и все выложил, он должен чувствовать власть. Тебя не сильно потрепали, но совсем без этого мы не обошлись.
– Уж вы простите, – сказал я. – Простите, что из-за меня так настрадались.
Он придвинул ко мне угрюмое лицо.
– Ненавижу игроков, – сказал он хрипло. – Они не лучше торговцев наркотиками. Эта болезнь так же разъедает, как наркомания. Думаешь, дворцы в Рино и Вегасе построены просто для безобидного веселья? Черта с два. Их построили для маленького человека, для фраера, который надеется получить на грош пятаков, для парня, который тащит туда всю получку и просаживает деньги, отложенные на еду. Богатый игрок спустит сорок тысяч, посмеется и завтра начнет снова. Но большой бизнес не делают на богатых игроках, дружище. Настоящий грабеж нацелен на монетки в десять центов, в двадцать пять, в полдоллара, иногда на доллар или даже пятерку. Деньги в большой рэкет льются, как вода из крана у тебя в ванной, это река, которая течет без остановки. И когда пришивают профессионального игрока, я не плачу. Мне это нравится. А когда правительство штата берет свою долю от игорных доходов и называет это налогом, оно помогает бандитскому бизнесу. Парикмахер принимает ставки – пару долларов на лошадку. Они идут синдикату, из этого и складывается прибыль. Говорят, народ хочет иметь честную полицию? А зачем?
Чтобы все это покрывать? У нас в штате лошадиные бега узаконены, открыты круглый год. Дело ведется честно, штат получает свою долю, а на каждый доллар, внесенный в кассу ипподрома, приходится пятьдесят, которые ставят у подпольных букмекеров. Каждый день – восемь-девять забегов, из них половина скромных, неинтересных, и смухлевать в них ничего не стоит. У жокея есть всего один способ выиграть забег, зато целых двадцать, чтобы проиграть, и пусть через каждые семь столбов поставлен проверяющий, ни черта он не может поделать, если жокей знает свое ремесло. Вот вам и законная азартная игра, дружище, честный бизнес, одобренный государством. Все, значит, в порядке? А по-моему, нет. Потому что это азартная игра, и она воспитывает игроков, а честной азартной игры вообще не существует.
– Легче стало? – осведомился я, смазывая йодом свои раны.
– Я старый, вымотанный, побитый полисмен. От этого легче не становится.
Я обернулся и пристально взглянул на него.
– Вы чертовски хороший полисмен, Берни, но это дела не меняет. Все полицейские одинаковы. Все они ищут виноватых не там, где нужно. Если парень просаживает получку в кости – запретить азартные игры. Если напивается ? запретить торговлю спиртным. Если сбивает человека машиной – запретить автомобили. Если его застукали с девицей в гостинице – запретить половые сношения. Если он падает с лестницы – запретить строить дома.
– Да заткнись ты!
– Правильно, заткните мне глотку. Я всего-навсего рядовой гражданин.
Кончайте вы, Берни. Гангстеров, преступные синдикаты и хулиганов мы имеем не потому, что у нас в мэриях и законодательных собраниях сидят жуликоватые политики и их прихвостни. Преступность – не болезнь, это симптом. Полиция ? все равно, что врач, который лечит опухоль мозга аспирином, с той разницей, что полицейский охотнее вылечил бы ее дубинкой. Мы – большой, грубый, богатый, необузданный народ, и преступность – цена, которую мы за это платим, а организованная преступность – цена, которую мы платим за организацию. И так будет долго. Организованная преступность – всего лишь грязная оборотная сторона доллара.
– А чистая сторона где?
– Мне ее видеть не приходилось. Может, Харлан Поттер знает. Давайте выпьем.
– Вы неплохо держались, когда вошли в дом, – сказал Олз.
– А вы еще лучше, когда Менди полез на вас с ножом.
– Руку, – сказал он, и протянул свою.
Мы выпили, и он ушел через заднюю дверь. Накануне вечером, явившись ко мне на разведку, он заранее вскрыл ее отмычкой, чтобы сегодня попасть в дом.
Задние двери – плевое дело, если они открываются наружу, и если притолока старая и высохшая. Выбиваешь шплинты из петель, остальное – ерунда. Олз показал мне вмятину в дверной раме и пошел через холм на соседнюю улицу, где оставил свою машину. Он и переднюю дверь мог бы открыть почти так же легко, но пришлось бы ломать замок, и было бы очень заметно.
Я смотрел, как он поднимается между деревьями, светя перед собой фонариком. Когда он скрылся за гребнем холма, я запер дверь, смешал еще один слабый коктейль, пошел обратно в гостиную и сел. Взглянул на часы. Было еще рано. Это только казалось, что домой я вернулся давно.
Я подошел к телефону, соединился с телефонисткой и назвал ей домашний номер Лорингов. Дворецкий осведомился, кто спрашивает, потом пошел посмотреть, дома ли миссис Лоринг, Она была дома.
– Из меня и вправду сделали козла, – сообщил я, – но тигра взяли живым. А я в синяках.
– Когда-нибудь вы мне об этом расскажете. – Голос у нее звучал так, словно она уже была в Париже.
– Могу рассказать за коктейлем, если у вас есть время.
– Сегодня вечером? Но я укладываюсь. Боюсь, что это невозможно.
– Ara, понятно. Ну, ладно, я просто подумал, может, вам интересно. И спасибо за предупреждение. Но к вашему старику это отношения не имело.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Вот как. Минутку. – Она ненадолго отошла, потом вернулась, и голос у нее потеплел. – Может быть, мне удастся ненадолго вырваться. Где мы встретимся?
– Где скажете. Машины у меня сегодня нет, но я возьму такси.
– Глупости. Я за вами заеду, но не раньше, чем через час. Какой ваш адрес?
Я сказал, она повесила трубку, я пошел включить свет над крыльцом и постоял на пороге, вдыхая вечерний воздух. Стало немного прохладнее.
Вернувшись в дом, я попробовал позвонить Лонни Моргану, но не мог его отыскать. Потом – где наша не пропадала! – позвонил в Лас-Вегас, клуб «Черепаха», м-ру Рэнди Старру. Думал, что он не станет со мной говорить. Но он стал. Голос у него был спокойный, уверенный – голос делового человека.
– Рад, что вы позвонили, Марлоу. Друзья Терри – мои друзья. Чем могу быть полезен?
– Менди уже в пути.
– В пути? Куда?
– В Вегас, вместе с тремя бандитами, которых вы послали за ним в большом черном «кадиллаке» с красным прожектором и сиреной. Как я понял, это ваша машина?
Он засмеялся.
– Как написал один журналист, у нас в Вегасе «кадиллаки» используют вместо прицепов. О чем идет речь?
– Менди с парой крутых ребят устроил засаду у меня в доме. Идея была в том, чтобы меня, мягко говоря, побить за одну публикацию в газете. Он решил, наверно, что я во всем виноват.
– А вы не виноваты?
– У меня нет собственных газет, м-р Старр.
– У меня нет собственных крутых ребят в «кадиллаках», м-р Марлоу.
– Может, это были помощники шерифа?
– Я не в курсе. И что же дальше?
– Он ударил меня револьвером. Я лягнул его в живот и дал коленом по носу. Он остался недоволен. И все же надеюсь, что он доберется до Вегаса живым.
– Уверен, что доберется, если поехал в этом направлении. Боюсь, что мне больше некогда разговаривать.
– Минутку, Старр. Вы тоже участвовали в этом фокусе в Отатоклане или Менди провел его один?
– Не понял?
– Не морочьте мне голову, Старр. Менди разозлился на меня не за публикацию, – этого мало, чтобы залезть ко мне в дом и обработать меня так же, как Большого Вилли Магоуна. Слишком мелкий повод. Он предупреждал, чтобы я не копался в деле Леннокса. Но я стал копаться – так уж получилось. Вот он и явился. Значит, причина у него была посерьезнее.
– Понятно, – медленно произнес он по-прежнему спокойно и мягко. – Вы считаете, что со смертью Терри не все в ажуре? Например, что застрелился он не сам, а кто-то помог?
– Хотелось бы узнать подробности. Он написал признание, которое оказалось ложным. Написал мне письмо, которое ушло по почте. Официант в гостинице должен был потихоньку вынести его и отправить. Терри сидел в номере и не мог выйти. В письмо была вложена крупная купюра, и он дописал его как раз, когда постучали в дверь. Я бы хотел знать, кто вошел в комнату.
– Зачем?
– Если это был официант, Терри приписал бы об этом пару слов. Если полисмен, письмо не дошло бы. Так кто же это был и почему Терри написал это признание?
– Понятия не имею, Марлоу. Никакого понятия.
– Простите, что побеспокоил вас, м-р Старр.
– Никакого беспокойства, рад был с вами поговорить. Спрошу Менди, что он думает на этот счет.
