— Я в этом уверена.
Произнося эти несколько слов, она так приятно улыбнулась, что это только подтвердило ее убежденность.
— Тогда, разве не естественны подозрения людей, считающих, что он мог избавиться от своей жены ради того, чтобы связать свою судьбу с вами?
— Те, которые так думают, его совсем не знают.
Гремилли чувствовал, что натыкается на непоколебимую веру, которой не страшны никакие ловушки.
— Где вы с ним познакомились?
— В доме доктора Музеролля, у которого я уже пять лет работаю секретаршей.
— И вы в него тут же влюбились, несмотря на то, что он женат?
— Я знаю, что вы хотите сказать… Я боролась… Но это оказалось сильнее меня. И я так счастлива, что не испытываю ни сожаления, ни угрызений совести.
— Даже сейчас?
— Даже сейчас.
— А он? За что он вас полюбил?
— Потому что он был несчастен.
— Из-за чего?
— Он не ладил со своей женой.
— Почему?
— Я не знаю.
— Вы не были знакомы с мадам Арсизак?
— Нет, только понаслышке.
— Вы к ней питали отвращение?
— Напротив, я ею восхищалась.
— А он? Он ее ненавидел?
— Не думаю. Скорее, он ею тоже восхищался.
* * *
Возвращаясь в гостиницу, Гремилли должен был признать, что все выходило не так, как он предполагал. Эта несовременная Арлетта… Этот муж, обожающий свою жену и который, возможно, ее и удушил… А если он невиновен? Тогда где искать настоящего убийцу?
Остановившись посреди площади Либерасьон, полицейский обвел взглядом вокруг себя. Если Арсизак непричастен к убийству Элен, то кто же сейчас не спит в городе, опасаясь, что нападут на его след?
Вопреки своим надеждам, Гремилли очень плохо спал. Ему не удалось, хотя бы на время, забыть о том, что мучало его. По мере того, как часы отсчитывали минуты, чутье старого полицейского подсказывало, что ему, вероятно, придется столкнуться с самым трудным из всех препятствий, которые он когда-либо встречал на своем пути. Ему казалось, что в этом деле все, к чему бы он ни протянул руку, просачивалось у него сквозь пальцы. Поначалу он смотрел на то, что предстояло ему решить, как на детскую головоломку, однако потом все оказалось настолько сложным, что он впервые сильно засомневался в своем успехе.
Еще там, в Бордо, Гремилли не слишком серьезно отнесся к словам дивизионного. Он думал, что от него требовалось лишь чувство меры и такт, чтобы решить загадку, доступную каждому, но с которой местная полиция не могла справиться успешно, не рискуя навлечь на себя непроходящий гнев. Комиссар убедил себя в том, что от него ожидали скорого и изящного решения, а также незаметного возвращения в Бордо сразу же вслед за арестом преступника. Теперь он понимал, что дело было совсем в другом. И не столько вероятность и так уже зародившегося, благодаря их стараниям, скандала заставила местную полицию обратиться за выручкой в Бордо, сколько очевидная их беспомощность перед изобретательным преступником. Гремилли более не сомневался в том, что угодил в осиное гнездо, из которого ему, несмотря на его знания и опыт, легко выбраться не удастся.
Все, с кем приходилось сталкиваться Гремилли, производили впечатление добрейших людей: перигёзский комиссар проявляет необыкновенную любезность и редкую самоотверженность, следователь проводит доверительную беседу, а главный подозреваемый так и вовсе симпатяга… Но вершиной всего было то, что полицейский не мог не испытывать даже какую-то нежность к той, которую общественность с уверенностью обвиняла в том, что именно из-за нее Жан Арсизак разделался со своей женой. Наконец, все без исключения пели дифирамбы покойнице, включая того, в ком все видели убийцу, а также ту, которая в глазах окружающих была не кем иным, как злой вдохновительницей. Гремилли замечал с горечью, что сам готов был позволить затянуть себя в эту липкую патоку, где царили самые высокие чувства, где все в этом тихом и благовоспитанном городке любили друг друга, забывая о жестоко убитой здесь женщине, как и о том, что где-то поблизости находится, наверняка, уважаемый и ценимый всеми человек, который ведет свою партию в этом хоре мягких голосов и почтенных идей и который является именно тем, кто задушил одну из очаровательнейших представительниц общества. Ему необходимо срочно встряхнуться, чтоб окончательно не засосало. Он должен подавить в себе любые непроизвольно возникшие в нем симпатии и относиться отныне ко всем, с кем ему придется сталкиваться, так, как это делает врач, исследующий больного, в котором видит потенциального разносчика опасной заразы. Сохранить трезвость ума и ясный взгляд — вот то первое, что приказал себе Гремилли и чем он, к его стыду, до этого пренебрегал.
Услышав, как часы пробили шесть раз и понимая, что больше не уснет, полицейский встал, включил воду в ванной, распахнул окно, из которого дохнуло свежим воздухом начинающегося дня, и выполнил несколько физических упражнений, сделавших его мышцы более эластичными, а сознание — более ясным. Судя по всему, погода обещала быть прекрасной, и это его радовало.
Гремилли предстояло все начать с самого начала и не быть на сей раз таким наивным, чтобы хвататься за первое, что вызывает подозрение и что может еще более запутать следы убийцы. До сего момента все, что связано с убийством, казалось абсолютно непонятным, если не считать искренними слова Арсизака и его любовницы, и напротив, все в корне менялось, если заявления того и другого воспринимать как изначально ложные. Тогда прокурор, вернувшись домой задолго до того часа, который он назвал, неожиданно сталкивается там со своей женой, которая, как он считал, должна находиться в Бордо. Разыгрывается страшная сцена, Арсизак распаляется и в приступе гнева убивает свою жену. Получив соответствующее внушение, Арлетта Тане подтверждает, что ее любовник ушел от нее около двух ночи, то есть гораздо позже того часа, когда произошло убийство. Убийца же, потеряв совсем голову, устраивает комедию с открытыми без взлома дверьми, в которую могут поверить лишь полные идиоты. Вот только почему он не оставил следов на трупе, не изорвал одежду и не перевернул мебель, чтобы создать видимость того, что вор был застигнут врасплох во время своей работы? Да потому, что Арсизак не был профессионалом и, стоя над трупом своей жены, просто очумел. И повел себя так, как это сделала на его месте любая посредственность. А эта наивность с отправкой якобы украденных денег? Однако здесь глупость переходила уже все границы, и Гремилли забеспокоился. Неужели прокурор мог, хоть на секунду, допустить, что полиция поверит в версию о раскаявшемся убийце?
Что больше всего смущало Гремилли, так это именно та нелепость, с которой совершил свое преступление этот парень, чей острый ум — и это отмечали все, кто о нем говорил, — был отмечен полицейским с первых же минут его пребывания в особняке на бульваре Везон. Комиссар ходил по кругу. Стоило ему подумать, что объяснение найдено, как практически тут же возникало опровержение. Все свидетельствовало о том, что Арсизак является убийцей своей жены, все, кроме того, что речь шла о человеке, обладавшем тонким и проницательным умом. Страх, ужас от содеянного могли обезумить такого человека, как прокурор, настолько, чтобы он мог броситься сломя голову куда глаза глядят, вскочить в любой неизвестно куда идущий поезд, но только не заставить его вести себя так глупо. К тому же, по роду своих занятий, прокурор знал, кто работает в полиции, и не мог рассчитывать не то, что кто-то серьезно отнесется к этим жалким выходкам.
Заканчивая свой туалет, Гремилли почувствовал, что нервы его на пределе. В какую бы сторону он ни пошел, он все время оказывался там, откуда начинал движение.
В полвосьмого он спустился позавтракать, купив заодно местное издание одной солидной ежедневной газеты, выходящей в Бордо. Комментируя события, связанные с убийством, журналисты терялись в не представляющих никакого интереса догадках и мстили, как обычно, за нехватку информации, злословя что-то по поводу неповоротливости тех, кому поручено вести следствие. Гремилли с удовлетворением отметил, что его фамилия нигде не фигурировала. Таким образом, тайна его пребывания здесь была сохранена, что, надо признать, его удивило и обрадовало.
* * *
Полицейский из Бордо отвлекся от своих забот, стоило ему только окунуться в пестрый мир старого города. Он любил эту деревенскую атмосферу, где витали запахи полей. Вот гора домашней птицы, разложенной на лотках, где жирные гуси поражали своей белизной. Осторожные покупательницы с богатым опытом, идущим еще от прадедов, что-то щупали, нюхали, пробовали на язык и взвешивали на руке, не торопясь с решением. Но ни та, ни другая стороны не проявляли ни малейшего нетерпения и, считая спешку лишней в таком деле, не хотели лишать себя удовольствия, которое они испытывали от беседы. Здесь до сих пор еще чтут те традиции рынка, которые, проявляясь в шумной неразберихе и беззлобных спорах, сохраняют прочные связи между городом и деревней. Забыв, что он недавно поел, Гремилли жадным взглядом обводил эти несметные съестные богатства. За рядами белого мяса он увидел зажаренные в печи туши, покрытые золотистой и хрустящей корочкой с сочащимся по ней жиром, который передаст свой неповторимый аромат фасоли, томящейся вот уже несколько часов в глиняных чанах. Гастрономия — это та единственная отрада, которая остается мужчине, когда одни радости жизни оставили его, а от других ему самому пришлось отказаться.
