И тут майор Афонин вспомнил, что американскому коменданту доставлен срочный пакет.
Гаррис вскрыл пакет, прочитал и молча швырнул его на стол. С чувством растерянности прочли содержимое пакета Стэнхоп и Кей.
Ребров сказал:
— Район переходит к нам в шестнадцать часов. Сейчас шестнадцать часов и пять минут.
Кей взглянул на часы.
— Вы ошибаетесь. Сейчас только пятнадцать часов и пять минут — мой хронометр работает точно.
— Сейчас шестнадцать часов и шесть минут, — сказал советский полковник, посмотрев на свои часы. — Вот уже шесть минут, как вы пытаетесь хозяйничать в чужой зоне… Что же касается часов, то документ составлен с учетом московского времени. По нашим часам велась война. По ним сейчас пишутся и приказы союзников. Согласитесь, что это только справедливо!
На улице возник какой-то рокот, гул. С каждой минутой он нарастал. В город в строгом строю, как на параде, вступала колонна танков. За ней двигались грузовики с артиллерией, моторизированная пехота.
Ребров подошел к окну, с минуту постоял возле него, заложив за спину руки. Он обернулся.
— Советская Армия вступила в свой район, — объявил полковник. — Генерал Гаррис, потрудитесь сдать его мне.
За окнами послышался рев моторов тяжелого самолета. Машина с американскими опознавательными знаками пронеслась над домом и взмыла вверх. Стэнхоп и Кей торопливо прошли к окну, проводили самолет взглядом. Улыбнувшись, они пожали друг другу руки.
Вошел советский майор. Подойдя к полковнику Реброву, он что-то тихо доложил ему, повернулся и тотчас же вышел.
Ребров едва заметно улыбнулся и, обратившись к Гаррису, сказал:
— Вы нарушаете порядок, генерал. Ваши люди пытались сейчас вывезти из советской зоны четырех немцев, не имевших на то установленных документов. Их сняли с самолета в последний момент. Конечно, мы беспрепятственно разрешили вылет находившемуся в той же машине майору вашей армии.
Увидев, как вытянулись лица Стэнхопа и Кея, полковник Ребров участливо спросил:
— Вы чем-то огорчены, господа? Быть может, устали? Идите, я не задерживаю вас.
Американцы переглянулись и направились к выходу. У Стэнхопа хватило выдержки остановиться у порога, зажечь сигару и швырнуть спичку в угол. Потом они скрылись за дверью.
Ребров приказал майору Афонину увести Векслера. Тот всполошился, торопливо подошел к коменданту. Он много знает, он должен рассказать русским все об этих американцах!
— Уведите его! — брезгливо сказал полковник Ребров.
— Жаль, — вздохнул капитан Кент, когда за фашистом закрылась дверь. — Так хотелось дать ему в морду. Но у вас получилось лучше, полковник. Именно таким я представлял себе советского полковника. Мне очень хочется сказать вам что-нибудь хорошее…
Ребров улыбнулся. Кент подошел и крепко стиснул руку полковника.
— Я знаю — это рука друга! — воскликнул пилот.
Гаррис поднялся с кресла и, не глядя на присутствующих, сказал, что придет вечером. Тогда он и советский комендант покончат с делами. Он постоял с минуту, шевеля пальцами — как бы собираясь что-то сказать, но ничего не сказал и медленно направился к выходу. Кент, сжав кулаки, глядел ему вслед.
Патти, не перестававшая плакать, разрыдалась с новой силой.
— Стыдно… как мне стыдно, — повторяла она.
Кент и Пономаренко успокаивали девушку.
К ним присоединился и Ребров. Патти постепенно затихла и теперь лишь изредка всхлипывала.
Кент поднял голову и оглядел товарищей.
— Надо прощаться, друзья, — печально сказал он. — Мы много перенесли горя. Но сегодняшний день — для меня самый тяжелый… И Патти сказала правду: нам с ней сейчас очень стыдно… Вы плохо думаете об американцах, полковник?…
— Зачем же, — ответил Ребров. — Мы любим и уважаем народ вашей страны. Вот и сегодня я познакомился с одним хорошим американцем.
— О, спасибо! — воскликнула Патти. Она подошла к Реброву, обняла и поцеловала его. — Спасибо, сэр! И… простите нас за этого Гарриса! Кто бы мог подумать!…
Кент начал обходить товарищей прощаясь. Он и Пономаренко обнялись, с минуту глядели друг другу в глаза, трижды поцеловались.
Советский пилот сказал:
— Вы вели себя мужественно, Дэвид, но неосторожно. И я очень боюсь за вас. Берегитесь, они могут наделать вам гадостей.
— Кент, друг! — воскликнул Джавадов. — Ко мне едем, на Кавказ, в Азербайджан! В моем доме, как брат, будешь жить! А вас, — он обернулся к Патти, — сестрой назовем. Дом дадим, корову, овец дадим! Кент на тракторе пускай работает, вы — в школе, наших детей по-английски учить будете! Едем к нам, дорогие! Какой у нас хлопок, какой виноград!…
Все улыбнулись горячей, взволнованной речи кавказца. Но Кент сказал, что не может принять этого предложения. Нет, его дом за океаном! И у Дэвида Кента там сейчас много важных дел. Там, черт возьми, должны узнать наконец правду! Кент улыбнулся и крепко стиснул руку Джавадова.
Вошли американский офицер и два солдата — в белых шлемах. «Военная полиция», — подумал Кент и спросил:
— В чем дело?
— Капитан Дэвид Кент? — сказал офицер.
— Он самый.
— Вы арестованы. Приказ генерала Гарриса. Пономаренко вздрогнул и шагнул вперед. Ребров мягко взял его под руку.
Солдаты военной полиции стали по бокам арестованного. На минуту Кент побледнел, растерялся. Но вот он снова взял себя в руки, выпрямился, расправил плечи.
— Прощайте, друзья, — сказал он. — Я всегда буду думать о вас. Вспоминайте обо мне и вы… Прощайте, Патти. Я очень люблю вас.
