вас, коротко стригущими ногти. На самом деле я размазня.
Взяв Орфамэй за руку, я рывком поставил ее на ноги. Голова ее запрокинулась. Губы разжались. В тот день я имел потрясающий успех у женщин.
— Но ведь вы найдете мне Оррина, правда? — прошептала она. — Это была ложь. Я вам все наврала. Я… ничего не знаю.
— Духи, — сказал я, потянув носом воздух. — Ах, милочка. Вы надушили за ушами — и только ради меня.
Она кивнула, опустив свой маленький подбородок на полдюйма. Глаза ее сверкали.
— Сними с меня очки, — прошептала она. — Филип. Я не против, что время от времени ты слегка выпиваешь. Правда, не против.
Наши лица разделяли шесть дюймов. Я боялся снимать с нее очки. Меня подмывало ударить ее по носу.
— Да, — произнес я, голосом Орсона Уэллса с набитым крекером ртом. — Найду, милочка, если он еще жив. Притом бесплатно. Не возьму даже цента на расходы. Но только задам один вопрос.
— Какой, Филип? — негромко спросила она и приоткрыла губы чуть пошире.
— Кто был паршивой овцой у вас в семье?
Орфамэй отпрянула, будто испуганный олененок. Уставилась на меня с каменным выражением лица.
— Вы сказали, что не Оррин был паршивой овцой. Помните? С особым нажимом. А когда упомянули сестру Лейлу, тут же перешли на другое, словно эта тема была для вас неприятной.
— Я… я ничего такого не помню, — очень медленно произнесла она.
— И меня разобрало любопытство. Под каким именем снимается ваша сестра Лейла?
— Снимается? — голос ее звучал неуверенно. — А, вы имеете в виду кинофильмы. Да ведь я не говорила, что она снимается в кино. Ничего подобного я не сказала.
Я насмешливо улыбнулся. Орфамэй внезапно пришла в ярость.
— Не касайтесь моей сестры, — выпалила она. — Не делайте по ее адресу грязных намеков.
— Каких грязных намеков? — спросил я. — Или попробовать догадаться самому?
— Только и думаете, что о женщинах и выпивке! — взвизгнула Орфамэй. — Я вас ненавижу!
Она бросилась к двери, распахнула ее и вышла. По коридору она почти бежала.
Я снова вернулся за стол и плюхнулся в кресло. Очень странная девица. Право же, очень.
Вскоре, как я и ожидал, зазвонил телефон. На четвертом звонке я подпер рукой голову и лениво взял трубку:
— Похоронная контора Аттера Мак-Кинли.
Женский голос произнес: «Что-о-о?» и сменился пронзительным смехом. Неудержимым. Ну и чувство юмора! Тонкое, словно клюв колибри. Я выключил свет и отправился домой.
На другое утро, без четверти девять, я сидел в машине неподалеку от фотостудии Бэй-Сити, сытый, умиротворенный и, не снимая темных очков, читал местную газету. Лос-анджелесские газеты я уже просмотрел, о пешнях в «Ван Нуйсе» или других отелях там не упоминалось. Не было даже сообщения «ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ В ЦЕНТРАЛЬНОМ ОТЕЛЕ» без указания фамилий и примененного оружия. «Бэй-Сити ньюс» дала об убийстве очень поверхностный материал. На первой полосе, рядом с ценами на мясо.
МЕСТНЫЙ ЖИТЕЛЬ НАЙДЕН ЗАКОЛОТЫМ В МЕБЛИРОВАННЫХ КОМНАТАХ НА АЙДАХО-СТРИТ
«После анонимного телефонного звонка полицейские поспешили на Айдахо-стрит к дому с меблированными комнатами, находящемуся напротив лесосклада компании „Сименс энд Янсинг“. Войдя в незапертую дверь квартиры, они обнаружили лежащего мертвым на диван-кровати управляющего домом Лестера Б. Клозена, человека сорока пяти лет. Клозену был нанесен удар в шею пешней, все еще торчавшей из тела. Завершив предварительный осмотр, коронер Френк Л. Крауди сказал, что Клозен много выпил, и, видимо, был убит в бесчувственном состоянии. Следов борьбы полицейские не обнаружили.
Лейтенант сыскного отдела Мозес Мэглешен немедленно принялся за дело и допросил жильцов дома, когда те вернулись с работы, но обстоятельства преступления пока не прояснились. В разговоре с автором этих строк коронер Крауди сказал, что смерть Клозена можно было бы счесть самоубийством, однако расположение раны исключает эту возможность. При осмотре регистрационной книги обнаружилось, что из нее вырван лист. Лейтенант Мэглешен, покончив, наконец, с опросом жильцов, заявил, что в коридоре несколько раз был замечен крепко сложенный человек средних лет с каштановыми волосами и крупными чертами лица, но никто из жильцов не знает ни его имени, ни рода занятий. Тщательно проверив все комнаты, Мэглешен сказал, что, по его мнению, один жилец спешно покинул дом. Однако вырванный лист, обстановка в доме и отсутствие точного описания внешности скрывшегося крайне затрудняют розыск.
— В настоящее время я не имею ни малейшего представления о том, почему был убит Клозен, — объявил Мэглешен поздно вечером. — Но я некоторое время присматривался к этому человеку. Многие из его знакомых мне известны. Дело сложное, но мы с ним справимся».
Написан материал был блестяще, фамилия Мэглешен упоминалась в тексте всего двенадцать раз и еще дважды в подписях под снимками. На третьей полосе была фотография лейтенанта с пешней в руке, он глядел на нее, морща лоб в глубокой задумчивости. Был снимок дома номер 449 во всей его неприглядности и снимок чего-то лежащего под простыней на диван-кровати, лейтенант Мэглешен сурово указывал на это пальцем. Был еще крупноплановый снимок мэра, сидящего с неприступным видом за служебным столом, и интервью с ним о послевоенной преступности. Сказал он именно то, что можно ожидать от мэра, — перепев речей Дж.Эдгара Гувера, только с большим количеством грамматических погрешностей.
Без трех минут девять дверь фотостудии отворилась, и пожилой негр принялся сметать мусор с тротуара. В девять ноль-ноль опрятный молодой человек в очках поставил замок на защелку, и я вошел с черно-оранжевой квитанцией, которую доктор Дж. У. Хэмблтон прилепил к внутренней стороне парика.
Когда я обменивал квитанцию и немного денег на конверт с маленьким негативом и полудюжиной восьмикратно увеличенных глянцевых отпечатков, опрятный молодой человек пытливо глядел на меня. Он ничего не сказал, но, судя по взгляду, припомнил, что негатив оставлял другой человек.
Выйдя, я сел в машину и осмотрел свой улов. На снимках оказались мужчина и молодая блондинка, сидящие за накрытым столом в тесном отдельном кабинете ресторана. Было похоже, что в момент съемки они как раз поднимали глаза, словно их внезапно окликнули и тут же засняли. Вспышка, судя по освещению, не применялась.
В блондинке я узнал Мэвис Уэлд. Мужчина был довольно щуплым, смуглым, непримечательным. Кожу кресел испещряли фигурки танцующих пар. Стало быть, ресторан «Танцоры». Тем более странно. Вздумай фотограф-любитель самовольно щелкать там аппаратом, ему бы так наподдали, что он катился бы до Голливуда и Вайна. Должно быть, эту пару сняли скрытой камерой, как Рут Снайдер на электрическом стуле. Очевидно, фотограф спрятал аппарат под пиджаком так, что объектив едва выглядывал, и
